Невидимые руки

— Что у вас на первом этаже?

Он не ответил.

— Там комната?

— Да.

— Там кто-нибудь живет?

Он засмеялся:

— Нет.

— С вашего позволения я туда загляну?

Он поднял руку ко рту и ногтем мизинца стал ковыряться в зубах. Меня это удивило, казалось, что в этом доме никогда не готовили. Я вышел в коридор, посмотрел по сторонам и заметил дверь слева от входа, на которой был приклеен плакат с Уле Сульсчером в форме «Манчестер юнайтед». Я услышал шаги Санде за собой, и в тот момент, когда он должен был оказаться рядом, я повернулся и сильно его толкнул. Он с грохотом стукнулся о стену. После этого мы встали другу против друга. Он почесал локоть. Я понял, что других попыток помешать мне с его стороны не будет.

— Вперед, — приказал я чуть погодя.

Он подошел к двери и открыл ее. Я пошел за ним и чуть не упал, пришлось вцепиться в перила, чтобы сохранить равновесие.

Я увидел большую комнату, почти без мебели. Только белый диван, низкий стол, книжные полки без книг, большой телевизор и игровая приставка. По полу были разбросаны диски с фильмами и играми. Оба окна плотно закрыты толстыми пластинами поролона, в щелях пузырился засохший силиконовый герметик.

— И кто же тут живет? — спросил я.

— Я, — сказал он и попробовал засмеяться. Его смех был похож на шелест.

Я поднял один журнальчик из тех, что лежали на столике, это был детский журнал-раскраска, со стишками.

— И это вы читаете?

Он ничего не говорил, только почесывал локоть и качал головой. Мне стало за него больно. Казалось, ему стыдно, что теперь кто-то увидел его мерзкое гнездо, о котором никогда не должны были узнать другие люди.

Еще одна порция коньяка подкатила к моему горлу. Журнальчик выскользнул из руки и шлепнулся на пол. Мне показалось, что еще немного, и меня стошнит.

— Где она? — спросил я.

Как будто именно этого вопроса он и ждал, потому что быстро сунул руку в карман и вытащил связку ключей. Следуя за ним, я подошел к белой запертой двери. Чувство опасности заставило меня вынуть пистолет из куртки, пока он бренчал ключом в замочной скважине. Тошнота и головокружение исчезли. Я пистолетом показал ему на дверь. Он посмотрел на пистолет, открыл замок, но ничего не сказал.

В комнате стоял терпкий запах мочи. Потолок и стены были обиты картоном от коробок с яйцами. Большое окно закрыто таким же способом. На полу лежала одежда, картонные стаканчики и тарелки с остатками еды. У стены стояли два пакета с памперсами. Из маленького телевизора на табуретке доносилась музыка.

Мария сидела на кровати под окном. Пижамные штаны были ее единственной одеждой. Она не подняла головы, когда мы вошли.

Я подошел к ней. Вокруг лодыжки была веревочная петля, привязанная к стойке кровати.

— Мария? — сказал я и положил руку ей на голову, но она не отреагировала, вообще не заметила прикосновения, не поняла, что рядом кто-то есть.

Я погладил ее по щеке и осторожно взял за подбородок. Ее взгляд, встретившийся с моим, был совершенно пустым.

— Мария? — сказал я. — Ты меня слышишь?

Никакой реакции. Когда я отпустил подбородок, голова повернулась обратно к телеэкрану.

— Что вы с ней сделали? — спросил я.

Когда я обернулся, Санде побежал к двери. Я бросился следом, ухватил его за футболку, стукнул пистолетом по губам. Губа треснула, тонкой струей потекла кровь. Он откинулся назад, упал на пол и уронил очки.

Я взглянул на Марию, она повернулась и молча смотрела на нас.

Но мне казалось, что она не здесь. То, что раньше звалось Марией, теперь исчезло, а здесь осталась одна оболочка. Я подумал, что она провела целый год привязанной к этой кровати. Шли дни, он занимался своими делами на верхнем этаже, Мария проводила время здесь, взаперти. Вечерами, пока он сидел и смотрел телевизор, он, может быть, даже не вспоминал о ее существовании, о том, что она была этажом ниже. Как часто он вообще вспоминал о ней? Как часто спускался к ней? Что он с ней делал, когда сюда приходил? Стыдился ли он за свои поступки или только с нетерпением ждал следующего визита? Они разговаривали или он держал ее в постоянном забытьи, накачивая таблетками? Как долго он собирался держать ее в этом доме? Бывали у него приступы раскаяния, когда он собирался отпустить ее, или же он уверенно следовал своему сумасшедшему плану? А у него был план или же он случайно наткнулся на нее в тот апрельский вечер и случайно решил похитить? В тот вечер тоже шел дождь, он предложил ее подвезти на своей машине? Сколько времени прошло, прежде чем она поняла его намерения? Она лежала на заднем сиденье машины и кричала или он уколол ее каким-нибудь снотворным? Он на нее набросился сразу по приезде домой или выжидал, откладывал, предвкушал и только потом изнасиловал?

Сверкающий белый туч солнца проник через щели между картонными листами. Лицо Марии потемнело. Ничто в этом мире не сможет вернуть ее, подумал я. Никто не сумеет до нее достучаться. Никто не сможет перекричать ту тишину, которая охватила ее сознание. Она теперь живет в другом мире. Я все равно опоздал. Она ушла навсегда.

Санде сидел на полу, держа руку у рта. Он плакал. Я подошел и пнул его ботинком в бок.

— Встань!

Он молниеносно вскочил, наступив на очки, хрустнувшие под его ногами. Слезы текли по его щекам. Я подтолкнул его и приставил пистолет к его разбитой губе:

— Слышишь, что я говорю?

Я ударил его по лицу.

— Слышишь, что я говорю?

Он кивнул.

Я еще раз ударил его.

— Слышишь?

— Да, — прохрипел он. — Да, я слышу.

Я посмотрел через плечо. Мария, шатаясь, стала подниматься на кровати. Она напоминала больного зверя, сзади на штанах был темный кровяной подтек.

Я положил руку на горло Санде.

— Слушай, — сказал я.

Мне показалось, что девочка замычала у меня за спиной, и я снова обернулся. Мария изогнулась к полу, и ее вырвало, потом еще раз.

— Я хочу сделать тебе предложение, — прошептал я и приставил пистолет к виску Санде. — Одно предложение. Понимаешь?

Мой язык распух и плохо ворочался во рту. Может быть, он меня не понимал?

Я ударил его.

— Понимаешь?

— Да, — взвизгнул он.

— Я дам тебе шанс. Сделаешь то, что я скажу, — сможешь выпутаться из этой истории. Понимаешь?

На этот раз он ответил сразу:

— Да, понимаю.

— Что ты понимаешь? — прорычал я.

— Что… что… что если я сделаю в точности, как вы скажете, то у меня появится шанс.

— Ты все правильно понял, — сказал я. — Смотри не ошибись, иначе будешь сосать свой член своим беззубым ртом до конца дней.

Я крепко прижимал пистолет к его носу, пока внутри что-то не хрустнуло.

Он закричал.

— Я все понял, — прошелестел он. — Я понял.

Комнату осветили косые лучи закатного солнца.

— Я понял, — повторил Санде.

И тут я учуял, откуда была та вонь на кухне. Она шла у него изо рта. Я обернулся. Мария, стоя на четвереньках, сдирала с окна картон и растерянно щурилась на яркий свет.

— Я понял, только скажите, что я должен сделать?

Когда я ехал обратно в город, на небе появились золотистые облака. Над заправкой была видна радуга. Все ехавшие мне навстречу смотрели в небо. Мне казалось, что над головой раньше была громадная жестяная крыша, которую теперь кто-то ломал. Я поставил машину у въезда в парк и дальше пошел пешком. Тротуар сиял, повсюду все блестело. Я позвонил, стараясь не слишком долго нажимать на кнопку, и она отозвалась на звонок.

— Ингер, — сказал я в домофон. — Это я, Кристиан. Мне надо поговорить с тобой. Это важно. Пожалуйста, открой.

В переговорном устройстве возник шум, гудение, потом замок открылся.

Я побежал вверх по лестнице с таким чувством, что, если я промедлю, она передумает и не впустит меня к себе. Дверь на третьем этаже была приоткрыта. Я увидел ее в щелку. Она стояла в коридоре довольно далеко от двери, приоткрытой на латунную цепочку. Ингер стояла молча и смотрела на меня. Вид у нее был испуганный, как будто она опасалась, что я попытаюсь силой ворваться к ней.