Невидимые руки

— Хочешь повторить? — спросила она.

Как только я закрыл за собою дверь, я заметил, что в квартире произошла уборка. Вещи, которые годами лежали где попало, были аккуратно расставлены по своим местам, положены на полки, пол подметен, пыль стерта влажной тряпкой. Из кухни доносилось жужжание стиральной машины. И здесь тоже вода, подумал я. Вода повсюду. Я повесил мокрый плащ на крючок. Швейная машина Анны-Софии была выдвинута на середину комнаты, рядом лежали выкройки и сложенные стопки ткани. Я подумал о пустой комнате Халварда Веннельбу. Похоже, Анна-София немного выпила. На столе стояла открытая бутылка коньяка. Я налил себе стаканчик, одним движением опрокинул его и налил снова. Я бросил взгляд на щель в стене под картиной. Я пощупал ее пальцами, треснувшие обои поддались, как будто под ними была пустота.

Затем подошел к балконной двери и отодвинул штору. Круглый раздвижной деревянный стол, стоявший на балконе, покрылся плесенью, один уголок зеленого коврика загнулся. Я с трудом открыл щеколду, вышел на балкон и закурил. Выпуская дым, попробовал вспомнить, когда в последний раз был в квартире один. Потом представил, что Ингер сидит рядом на стуле или идет по комнате, и если я повернусь немного, подумал я, то смогу увидеть ее. Правда, оказалось, что это невозможно. Как только я начинал вспоминать Ингер, я забывал о своем доме. Стоило припомнить дом, пропадала Ингер.

Я бросил сигарету, допил коньяк и прислушался к часам, которые тикали на стене.

Чем связаны Ингер и Халвард? Мне показалось, что он все еще влияет на нее. Если вспомнить, как он ввалился в ее квартиру в тот день. Как будто квартира была его собственной. Как часто он там появлялся? Что они делали, когда он приходил? Что заставляло ее впускать его, но не впускать меня? Неужели у них был какой-то условный знак? Они все еще были любовниками? Чего он добивался? Почему он не отказался от Ингер, ведь он сумел отречься от мучительных воспоминаний, связанных с пропажей дочери? Можно было подумать, что Марию он забыл, а Ингер забывать не хочет.

И вдруг снова у меня появилось дикое подозрение: именно он похитил и убил Марию, чтобы не потерять Ингер. В этом-то и состоял его план: убрать препятствие, стоявшее между ним и Ингер, вернуть былую любовь жены, которую разрушила семейная жизнь. Он снова хотел стать молодым и счастливым Халвардом, а старым брюзгой, дедушкой Веннельбу, становиться не хотел.

Я услышал в коридоре какие-то звуки.

— Кристиан?

Я подождал с ответом, потом увидел ее, она стояла в халате, держа под мышкой корзинку с бельем.

— Я была в подвале в сушилке.

— Как дела? — спросил я. Это прозвучало очень глупо, я сам это понял, но ничто другое мне в голову не пришло.

— Я была сегодня у доктора Фретхейма, — сказала она.

— Вот как?

Она поставила корзинку на пол и вошла в комнату. Она припудрила красные прожилки под глазами, но они все равно были видны, как точки на подгнившем яблоке.

— Он дал мне новые таблетки. Я приняла одну, пока была у него. И знаешь что?

Она подошла ко мне вплотную.

— Я чувствую себя лучше. Боль прошла.

— Прекрасно, — сказал я. — Может быть, это поможет.

Я допил остатки коньяка из бутылки.

— Это уже помогает, — сказала она. — Может быть, все пройдет. Представь себе, Кристиан, вдруг боль исчезнет?

Она взяла меня за руку. Я не знал, что делать. Вывернулся, подошел к бару и взял новую бутылку.

— Что случилось? — спросила Анна-София.

— Ты о чем?

Я налил себе.

— У тебя что-то случилось на работе?

— Нет.

— Ты какой-то странный.

— Ничего-ничего, просто устал.

Она растерялась, не зная, что сказать.

— Представь себе, — сказала она, — представь, вдруг боль исчезнет. Вдруг лекарство подействует.

— Будем надеяться, — сказал я, но, как я ни старался, голос мой звучал недостаточно убедительно.

— Что с тобой? — сказала Анна-София. — Ты пьяный?

— Мне надо уйти, — сказал я.

— Тебе нельзя садиться за руль.

Я вынул сигареты, встал у балконной двери, закурил. Дождь продолжал лить как из ведра. Потоки небесной влаги не иссякали. Вода была повсюду. Где-то в этом мире была Ингер. А еще где-то был Халвард. Где-то была Мария, и где-то — Рита.

— Я подумала, не сходить ли нам в ресторан поужинать, — услышал я за спиной голос Анны-Софии. Она говорила неуверенно, как будто сама не верила в то, что пришло ей в голову.

— Сначала я должен кое-что сделать в управлении, — сказал я.

— А это не может подождать?

Она подошла ко мне, положила руку на плечо, прислонилась к моей спине, обняла меня и крепко прижалась.

— Ну пожалуйста.

Я боролся со жгучим желанием оттолкнуть ее, чувствовал, как меня тошнит от ее крепких объятий. Я не знал, как удержать равновесие, куда деть руки, почувствовал желание с силой швырнуть стакан в окно. Мне хотелось посмотреть, как стекло разлетится вдребезги.

Анна меня не отпускала. Я стоял неподвижно и думал, что мы обнимаемся в самый последний раз в жизни. Когда она через секунду меня отпустит, я никогда не позволю ей близко подходить ко мне. Я не мог больше ничего сказать. Я чувствовал к ней жалость. Любви я не чувствовал.

Сколько бед человек может вытерпеть и при этом не потерять уважения к самому себе? У стойки гостиницы «Мажестик» никого не было. Громко работало радио. Я нажал на латунный колокольчик, но раздался лишь глухой щелчок. Я наклонился и заглянул за стойку: газеты, несколько пакетов из «Макдональдса» и порнографический журнал с глянцевой обложкой. Потом, приглядевшись, я заметил бейсбольную биту и рукоятку смит-вессона тридцать восьмого калибра. Я оглянулся: не появился ли портье? Женщина на обложке журнала улыбалась. Я спрятал журнал под газету, хотя кого может возбудить женщина с такой глупой улыбкой?

За стойкой качнулась занавеска. Я распахнул ее и вошел в узкий коридор. Музыка зазвучала громче, и я понял, что радио играло, скорее всего, где-то здесь, а не рядом со стойкой. В конце коридора я услышал журчащий звук, он шел из-за двери справа. На двери был нацарапан номер телефона и сбоку пририсовано сердечко. Помещение туалета оказалось больше, чем я думал. Когда я вошел, то даже схватился за косяк двери, чтобы не упасть. Туалетная комната была выкрашена в ядовито-зеленый цвет. Стены пульсировали из-за потрескивающей лампы дневного света, висящей под потолком. Длинное зеркало над умывальниками мерцало зелеными отблесками. Подойдя поближе, я увидел, какая тут грязь. Ни одной чистой кабинки, ни одного приличного писсуара. Плитки пола были завалены обрывками использованной туалетной бумаги. Теперь мне в нос бросилась страшная вонь, наполнявшая помещение со спертым воздухом отхожего места.

Я глубоко вдохнул и собрался уходить, когда вдруг услышал в кабинке чей-то кашель. Я остановился, человек, похоже, уже надевал штаны. Потом он спустил воду, и дверь кабинки наконец открылась. Я увидел вьетнамца, который нагло посмотрел на меня, почесал зад и прошел к умывальнику.

Я решил подождать, пока он не выйдет в коридор. От вони у меня самого свербило в животе, но мне почему-то показалось, что, если я двинусь к двери первым, он бросится на меня и, чего доброго, пристрелит. Я даже почувствовал под лопаткой горячий укол, как от удара нули, и весь напрягся, но ничего не произошло. Он вышел как ни в чем не бывало и не оглянулся.

В конце коридора я нашел проход, который вывел меня на лестницу. Сверху послышались голоса. Я поднялся на второй этаж, и подумал, что попал в гостиницу «Мажестик» через черный ход. Голоса звучали все громче. На третьем этаже я свернул в коридор, подошел к номеру Риты и постучал. Нет ответа. Я постучал еще раз. Тишина. Я подергал за ручку двери и почувствовал, как во мне нарастает злость оттого, что дверь заперта и я не могу войти. Дальше по коридору открылась одна дверь, потом другая. Я не стал оборачиваться. Еще несколько раз постучал в дверь, потом отступил на шаг и с силой надавил на дверь плечом.