Пожар

– И кофта сгорела! – с новой силой сокрушается Стольникова. – Только-только в «Березке» достала! Су­нула в письменный стол и забыла!

– Ну знаешь, сгорело гораздо более ценное! – раз­драженно фыркает Гуторская.

– Само собой! А и кофту тоже до смерти жалко!.. Самая модная, от талии вот такой рукав… – ищет она сочувствия у Пал Палыча.

…Кибрит, утопая в огромном комбинезоне, отправ­ляется с сотрудниками пожарной службы в глубь сгорев­шего складского помещения.

Зевака бормочет вслед:

– Все загасили, одна вонь осталась.

В один из следующих дней Стольникова является на допрос во всеоружии женских прелестей.

– Вы так переживали, Евдокия Михайловна, а сегод­ня, смотрю, цветете и благоухаете, – с любопытством оглядывает ее Пал Палыч.

– Ой, до того переживала – не представляете! Столько добра прахом пошло. Тысяч под двести! Как вспомню – так носом хлюпаю! А сегодня подумала: вче­рашний огонь слезами не зальешь. И пошла в парикма­херскую – самое лучшее средство для женщины, если неприятности. Наведешь красоту – и опять вроде жить можно! А плакать… – Кокетливо: – Небось с вами еще наплачусь. Хотя ну ни крошечки не виновата!

– Боюсь, не совсем так, Евдокия Михайловна. – Зна­менский идет к сейфу и достает пухлую канцелярскую папку. – Жаль портить вам настроение, но вот тут у меня… – Он неторопливо развязывает тесемочки, а Стольникова с испугом ждет. – «Указание о перепланировке дымоходов», – читает Знаменский, перелистывая подшитые бумаги. – «Предписание о заключении электро­проводки в асбестовую изоляцию», «Акт обследования…», «Предупреждение…». Знакомы вам эти документы?

– Знакомы! – с облегчением подтверждает Стольни­кова. – Пожарный инспектор после каждого обхода ос­тавляет какое-нибудь предписание!

– А вы не выполняете!

– Да чтобы выполнить, не то что капитальный ремонт – новые склады надо строить! Со всякими там анализаторами дыма! Написать-то легко!

– Но если склад сгорел из-за несоблюдения противо­пожарных мер, для вас это обвинение в халатности.

– И что – под суд?!.. – ужасается Стольникова. – Пал Палыч, миленький, да таких бумажек на каждом складу кипы целые… и на предприятиях тоже! И никому ничего!

– До первого огня, Евдокия Михайловна. Пока везет. А не повезет да загорится как раз от того, про что вас предупреждали, тут уж… – разводит он руками.

– Ой, не расстраивайте вы меня, ресницы потекут!

Параллельно сотрудник БХСС Томилин беседует с Гуторской:

– Значит, склад был самого широкого профиля – от мебели до галантереи. И промтовары из него поступа­ли в специальные магазины для работников вашего ве­домства.

– Та же система у речников, шахтеров… Прекрасно знаете!

Гуторская немногословна и начисто лишена непос­редственности, свойственной ее начальнице. Томилину приходится пускаться на мелкие хитрости, чтобы как-то ее расшевелить.

– Лишний раз уточнить не вредно. Такая служба, куда денешься! Скажите, ваши сотрудники обедали на складе или ходили в какую-нибудь столовую?

– Да куда там пойдешь?! Вы же видели – кругом пустыри и овраги!

– Не надо сердиться.

– Я не сержусь, но я человек деловой, люблю логику и точность. А ваши вопросы бессистемны… и, простите, лишены смысла!

– Суровая вы женщина!.. – Гуторская отмалчивает­ся. – Ну, тогда поэксплуатируем вас как делового чело­века. – Он разворачивает на столе рулончик плотной бумаги. – Вот схема склада.

В кабинете Знаменского продолжается беседа с заве­дующей складом.

– Вы такой еще молодой и с виду добрый… А видно, уже зачерствели на своей должности, – укоряет Стольни­кова. – Женщина попала в беду, ей же нужно сочув­ствие!

– Есть обстоятельство, которое предостерегает меня от поспешного сочувствия, Евдокия Михайловна, – и, помолчав, спрашивает: – Когда ожидалась ревизия?

Стольникова растерянно хлопает ресницами – не ожидала атаки с этой стороны.

– Какая ревизия?.. – машинально повторяет она.

– Обычная, полугодовая.

– Не понимаю… при чем тут…

– Ревизия должна была проводиться через два-три дня.

– Возможно, но… мне же не сообщают… к вам, мол, едет ревизор!

– Вы заведуете складом четыре года. И ведомствен­ные ревизоры всегда приходили в одни и те же сроки. Я прав?

– В общем-то, да… – сдается Стольникова. – Но что плохого, Пал Палыч? Подметем загодя двор, в складу приберемся, чтоб легче учитывать. Ревизоры только до­вольны! И начальство… Честно-то, Пал Палыч, кому нужны лишние приключения?

– А я вот недоволен. Для следователя пожар перед ревизией – вещь подозрительная. Напрашивается мысль о сокрытии каких-нибудь… непорядков.

– Пал Палыч, миленький! Ведь это ж несчастное совпадение, ничего больше! Клянусь всем святым! – Взгляд у Стольниковой открытый, тон искренний.

– Мне, Евдокия Михайловна, частенько клянутся, – усмехается Знаменский. – По-разному, конечно. «Провалиться на этом месте», «Чтоб мне счастья не видеть», «Пусть язык отсохнет»… Клянутся жизнью, могилой матери, здоровьем детей. Вы вот – всем святым. А что для вас святое?

Стольникова воспринимает вопрос с полной серьезностью и после паузы произносит торжественно и про­никновенно:

– Я клянусь вам любовью самого дорогого для меня человека!

Закончив разговор со Стольниковой, Знаменский вхо­дит к Томилину.

– Кончаем, Пал Палыч, – докладывает тот, имея в виду схему склада, испещренную пометками Гуторской.

Знаменский наклоняется посмотреть.

– Так-так… Что тут за цифры?

– Кожаное пальто на меху, Югославия, – комменти­рует Томилин.

– Можно принять и за шестьдесят восемь, – указы­вает карандашом Знаменский.

– Под этим номером фен для сушки волос, – дает справку Томилин.

– Видите, какая разница? – обращается Знаменский к Гуторской.

– Нет, не вижу разницы. И шестьдесят три сгорело, и шестьдесят восемь сгорело.

– Все-таки напишите, пожалуйста, рядом поразборчивей, а внизу примечание: «Исправленному шестьдесят три верить» и подпись.

Гуторская раздраженно фыркает, внося исправление.

– Соображений о причине пожара у вас не появи­лось?

– Вряд ли следствие с ними посчитается. Будете ва­лить на нас со Стольниковой – чего-нибудь там не со­блюдали!

– Мы так кровожадно выглядим? – поражается Зна­менский. Гуторская не отвечает. – Так я вас слушаю, – уже серьезно добавляет он.

– Да хотя бы молния ударила – вот вам и причина!

– Отпадает. Мы запрашивали метеосводку.

– Тогда самое вероятное – кинули окурок. Тлело, тлело, потом занялось. Сколько ни запрещай курить, за грузчиками не уследишь!

– Простой вариант… Не исключен, но в ряду прочих. Как вы, например, оцениваете тот факт, что склад сго­рел накануне ревизии?

В отличие от Стольниковой, Гуторская готова к по­добному повороту разговора.

– Оцениваю с большим сожалением! – чеканит она. – Случись пожар после ревизии, вы бы не задавали таких коварных вопросов! И таким невинным тоном!

Развалины после пожара мрачно чернеют при днев­ном свете. Кибрит и сотрудники пожарной службы осмат­ривают их, фотографируют, берут пробы золы и пепла. Кропотливая, грязная, долгая работа…

У Пал Палыча дошли руки более обстоятельно побе­седовать со сторожем Николашей. Николаша выглядит совсем стариком – понурый, угнетенный чувством своей вины.

– После работы в тот вечер никто на складе не задер­живался?

– Не-ет.

– Может, дневной вахтер?

– Не-ет. Он меня еще за воротами встречает. Домой спешит, невтерпеж.

– И ничего примечательного не заметили?

– Все как обычно… Только вот когда я чаевничать наладился, Гуторская прибежала: чего-то на территории забыла.

– Минутку. Воду для чая вы где наливали?

– Я из дому приношу, в термосе. Сладкий, заваренный.

– Значит, прибежала назад? И сколько пробыла?