Правитель империи

Увидев, что Аня сбросила с себя простыню, он отложил бритву, подкрался к ней, поцеловал шею, плечо.

— Витька, отстань! — Аня засмеялась, отошла от него на несколько шагов. — Придумал тоже — миловаться, когда через пять минут за нами придут.

Виктор снова подошел к ней, улыбаясь, обнял. Она вновь увернулась от него, отбежала: «Сейчас как дам по уху! И никакой дипломатический иммунитет не поможет».

Виктор вновь направился к ней, растопырив руки.

— Мамочка! — взвизгнула Аня и бросилась по лестнице на бельэтаж.

В этот момент раздался мелодичный звонок у входной двери. «Сейчас идем!» — крикнул Виктор.

— Что, съел, «братишка»? — Аня спустилась вниз, быстро надела изящный бело-голубой костюм — брюки клеш, матроска с отложным воротничком, стала причесываться. Виктор торопливо добрился, растер лицо одеколоном, сидел на стуле у входа, ждал жену.

— Ты их не очень пугай своими шуточками, — заметил он.

— Ты что же думаешь, они шуток не понимают? — возразила Аня.

— Я не студентов имею в виду, — почти сердито сказал Виктор. Студенты все поймут. А вот пресса, которая будет ловить каждое наше слово, та может исказить все, что хочешь. И еще добавить то, чего вовсе не было.

— Слушаюсь! — весело крикнула Аня, подходя к Виктору. Ваше указание будет выполнено, товарищ командир нашей семейной лодки. Да я им щас, да мы им щас, всем этим щелкоперам!

Университетская столовая была огромная, светлая, чистая. На выбор предлагалось не так уж много блюд. Виктор и Аня набрали всего понемногу, интересно было продегустировать «студенческие харчишки». Проход вдоль витрин с блюдами завершался, как обычно, кассой, за которой сидела пожилая, улыбающаяся негритянка. «Это первая черная, которую мы здесь увидели, отметил про себя Виктор. — Значит, обучение для них здесь, как я думаю, закрыто».

— За вас уплачено, — негритянка вернула Виктору ассигнацию, которую он положил на кассовый прилавок. — И за вас тоже, — негритянка кивнула Ане.

Хотя столик был небольшой — на четверых, но за ним со своими подносами разместились все пятеро: Аня, Виктор, Эрнест, Ивон и Джудит.

— Вы в России сколько раз в день едите? — с осторожной улыбкой спросила Ивон. Аня с удивлением смотрела на американку.

— Сколько раз хотим, столько и едим, — тихо, но с явным вызовом ответила Аня.

— Вы на нее не обижайтесь, — вступилась за подружку Джудит. — В наших газетах пишут, что у вас вечно нехватка продовольствия и товаров ширпотреба. то того нет, то этого. А когда что-то появляется, то сразу вырастает очередь… — Она заколебалась, но закончила свою мысль: — Чуть не на милю.

— Мы всегда заботились прежде всего о защите нашей революции, продолжала тихо Аня. «Щеки пунцовые, первый признак волнения», — думал, глядя на жену, Виктор. — Ибо «грош цена той революции, которая не умеет себя защитить». А как ее защитить? Строить тяжелую индустрию. И мы ее строим, строим. Ведь нам всегда угрожали — то Антанта, то Гитлер, то атомная и водородная бомбы. денег у страны на все не хватает. Ведь если в сельское хозяйство и в легкую индустрию вложить нужные суммы, и нехватки не будет, и очереди исчезнут. Пока таких сумм, увы, нет. А внешние займы чреваты. Азы политэкономии.

— И азы политики, — добавил Виктор. — И вы и мы тратим миллиарды на вооружение. Если бы обратить их на мирные нужды, можно было бы сделать счастливыми сотни миллионов людей.

— Мы считаем, что этого не хотите делать вы, — срывающимся баском произнес Эрнест.

— Мой юный друг, — Картенев прищурился, заговорил медленнее обычного. — Что значит «мы считаем», «вы считаете»? Есть на свете такая упрямая штука — факты. Возьмите наши мирные инициативы только последних лет. Ни одну из них ваша администрация не поддержала. заметьте, ни единую!..

У выхода из столовой их встретили два парня. У обоих лица заросли обильно волосами от виска до виска. Одеты они были в довольно потрепанные джинсы и безрукавки. Ноги были босыми. Парни о чем-то вполголоса совещались.

— нам сказали, что вы из русского посольства, — обратился к Виктору тот, что был пониже.

— Да, это так, — подтвердил Виктор.

— Очень рад, — парень протянул Виктору руку. Бенджамин Девис, председатель студенческого комитета «Против ядерной смерти». Наш университет расположен в предместьях Чикаго. Мы приехали пригласить вас выступить у нас в понедельник. Вы сможете?

«Возвращаться домой нам все равно нужно через Чикаго, подумал Виктор. — Почему бы и не выступить, если приглашают?».

— В какое время? — спросил он.

— Ровно в полдень, если вам это подходит, — быстро ответил Дэвис. Спасибо, мы вас будем встречать у южного въезда в кэмпус в половине двенадцатого в понедельник.

Дэвис помахал всем рукой и через минуту исчез вместе со своим молчаливым спутником. Меж деревьями несколько раз мелькнул их старенький фольксваген, и все стихло…

Вечером в актовом зале собралось около тысячи студентов. На сцене по обе стороны от вице-ректора расположились иностранные представители. Трое были из Африки, трое из Латинской Америки, и двое — из Европы. Виктор оказался между африканцем и европейцем. Процедура была продумана до мельчайших деталей. Однако случилось непредвиденное. Когда вице-ректор представлял третьего африканца, у правого входа в зал послышался шум. Он постепенно рос, пока в зал не вошли с громкими криками человек десять-двенадцать. Все они были в черных полумасках. Передние несли транспарант, на котором большими буквами было написано: «Черномазые, убирайтесь прочь в свою вонючую Африку!». Из выкриков выделялись: «Назад, на деревья, — поближе к бананам!», «Кандалы и наручники — лучшая одежда для черных!», «Да здравствует ЮАР!».

Виктор увидел, как вице-ректор изменился в лице. Выражение благожелательности сменил откровенный испуг. «Господа! поспешно выкрикнул он в микрофон. — Господа! Прошу вас прекратить эту недостойную демонстрацию и покинуть зал». В ответ кто-то крикнул: «Сейчас мы и тебя пристрелим, жалкий прихлебатель черных ублюдков!». В зал ворвалась еще одна группа в черных полумасках. Эти выплескивали лозунги через мегафон. который оглушал всех сидевших рядом с проходом. Вице-ректор беспомощно бормотал что-то в микрофон, но теперь его совсем не было слышно. В этот момент Виктор увидел, как со сцены сбежал в зал Эрнест. Он подошел к человеку, который сидел в первом ряду вблизи от прохода. Между ними произошел короткий разговор. Человек медленно поднялся, посмотрел куда-то в зал, махнул рукой, нехотя хлопнул в ладоши. Мгновенно поднялись на ноги полицейские, которых раньше не было видно. «Да их тут человек тридцать-сорок!» — подумал Виктор. Полицейские так же медленно, так же нехотя вышли в проходы и стали теснить демонстрантов. делали они это без шума, ловко, профессионально.

«Ничего себе, миленький лозунг — „Да здравствует ЮАР“, возмущалась Аня. — Вот оно, страшное лицо расизма. наглого. Откровенного. Такие вершат уд Линча. Такие носят балахоны Ку-Клукс-Клана. такие — самый прямой и самый верный резерв национал-социализма».

— Я приношу извинения за то, что нас отвлекли от того, ради чего мы здесь сегодня все собрались, — все еще дрожащим голосом произнес вице-ректор. Правда, говорил он это с нервной улыбкой. — В нашей стране каждый волен высказывать все, что он считает нужным. Так что маленький шум, созданный демонстрантами, предлагаю считать ничтожными издержками абсолютной свободы индивидуума. «Представляю, какими издержками нас порадуют в субботу, в наш день», — поеживаясь словно от холода, подумал Виктор.

Впрочем, он ошибся. Правда, народу пришло больше, гораздо больше, чем на все другие национальные встречи — человек семьсот. И единственным нарушителем спокойствия оказался одинокий пикетчик, который ходил кругами перед входом в здание и нес в руках довольно длинную палку, к которой был прибит плакат. Текст на плакате гласил: «Советский империализм единственная и главная угроза миру и свободе!». Пикетчик был хорошо сложенным человеком лет сорока. Он непрестанно жевал резинку и, казалось, не обращал никакого внимания на иронические замечания студентов, спешивших в зал. Одет он был весьма своеобразно: бриджи с сапогами, американская армейская рубашка, советские погоны с одним просветом и с четырьмя звездочками для старших офицеров на каждом, немецкая военная каска времен второй мировой войны. За широченным поясом торчало несколько пистолетов самых различных систем.