Набат-3

— Тамура дал честное слово оказать финансовую под­держку.

— Знаете что, Игорь Петрович? Не отнимали бы вы время у пас. Не звоните больше.

«Сейчас она меня уест с торжеством», — успел поду­мать Судских и не ошибся:

— Сходите к психиатру. У вас мания величия. А мы сермяжным займемся делом без ваших консультаций.

Вот так. Одним махом эта шемаханская царица рас­считалась с ним. И дела нет, что гигантский край остался без поддержки. Видимо, так и рушатся большие дела, сло­нов побеждают мыши.

Бойся красавиц, княже...

Ему дат и отставку.

Ничего не оставалось, как лететь в Москву. Ничтож­ность положения заключалась еще и в том, что у Судских едва хватила на билет. А деньги, которых вполне хватало благодаря Севке, «съел» звонок в Токио. Он с не мень­шим трудом разыскал помощника Тамуры и услышал, что господин Тамура говорить с ним не желает. И здесь пре­дательство по одной причине. Ему она неизвестна. Он хотел было разыскать сына Тамуры, оставался еще корешок жень­шеня, который можно прибыльно продать, но когда он достал его из нодлуба, внутренний голос отчетливо сказал ему: остановись, образумься! С амулетом он не расстался.

«Отползу в берлогу и там все обдумаю», — через силу решил Судских. Унижаться, тем более вымаливать внима­ние он неумел. Его предали — сам виноват. Предают толь­ко свои.

Последнее время Судских мучил один вопрос: почему он такой невезучий? Так красиво стартует, на финишной прямой происходит срыв. Что он простофиля, идиот, неумеха, в конце концов? Или срыв происходит незави­симо от него? Будто он бабочка с ангельской красоты кры­льями, занесенная волей судьбы в пламя..

Первый раз, еше тогда, на свалке, он поступил пра­вильно. разумно и по велению сердца: так должен посту­пать славянин.

Провидение вернуло его к жизни. Ценой его подвига началось восхождение России. Восхождение и — тупик. Неизбежную катастрофу он встретил гам, где обязан был встретить...

«Я выполнил поворот оверштаг, как любит выражаться Севка,— размышлял Судских. — Резкий поворот и в пер­вом, и во втором случае, чтобы вернуться на прежний курс».

Такой разворот еще называют «коровьим» оверштагом.

В третий раз он не согласился со Всевышним, не отдал богатства всей России в руки одного человека. Последо­вала кара — ему пришлось повторять пройденное. Практи­чески он двигался назад, постигал не познанное прежде.

«Так-так, — соображал Судских. — Сейчас я нахожусь в крайней точке удаления от курса. Я должен выполнить цир­куляцию, чтобы вернуться на прежний курс. Резкий поворот вправо меня перевернет, уничтожит, как случалось уже...»

Человек предполагает . Бог располагает.

Предложили выровнять креста и установить столики дчя ужина. «Осталась треть пути, — машинально отметил Суд­ских, стараясь не упустить нити размышлений. — Выходит, я у критической точки, когда волна в борт и оверштаг может закончиться оверкилем. Ну и нахватался я у Севки!..»

Машинально он съел ужин.

Итак, критическая точка. Что предложит судьба?

Он задремал. Самолет пошел на снижение. Подумал еше: «Засну и услышу Голос...»

Ничего он не услышал. Кроме толчка шасси о бетон­ку'. Прилетели. Багаж нехитрый: подлуб с женьшенем и модель «Катти Сарк», Севкин подарок. Он сам склеивал его, когда сын бегал по палубе, руководя погрузкой. Ми­лейшее занятие: взрослый человек, прикусив язык от вож­деления, впал в детство.

11одлуб соскользнул, просыпалась земля. Чувство неловко­сти. Оберточная бумага разорвалась. Судских достал корешок и, повинуясь шестому чувству, сунул его за пазуху.

Свист турбин прекратился. Щемящее чувст во непрео­долимой уграты зависло в нем. Глухая пустота.

Вслед за виповскнм салоном на выход двинулся биз­нес-класс. Судских пропустил торопливую чету с ребен­ком и не спеша двинулся к выходу. Куда ехать? Да домой, черт возьми! Хватит скитаний. Без вины виноватый, еще и в бегах. Хватит. Жене ни разу не позвонил. Грех.

«Интересно, в какое время я вернулся, а, Господь Бог?»

У самого выхода на сиденье первого ряда он увидел газету. Вывернув шею, прочитал дату: 23 августа 1998 года.

Так, приехали... Действительно, самая крайняя точка оверштага. Либо оверкиль, либо...

Шагая по галерее на выход из аэровокзала, он при­поминал пояснения Гриши Лаптева на сей счет: «Петь нор­мальный курс поступательного движения. Будь то один человек, государство или общество. Время от времени его «сносит» влево или вправо от курса. Без усилий вернуться на прежний курс невозможно, мешающие факторы — встречный ветер, волнение или лопух у руля. Чтобы не подвергать судно гибели, капитаны парусников в старину выписывали циркуляцию под ветер влево или вправо и, завершив се, возвращались на прежний курс. Это и есть коровий оверштаг». 13 жизни многие-события — точное воспроизведение корабельного пути, когда случаются ме­тания на курсе. При грамотном капитане все обходится вполне сносно, так пояснял Севка, а Гриша Лаптев закла­дывал в объяснение политический смысл: «Когда есть же­лающие помешать движению вперед, тогда в точке выхода из циркуляции на курс стоит дядя с ножичком, а то и группка любителей со всякими разными штучками в ру­ках. Кто ловчее, тот и отрезает ножичком или ножницами эту петлю — и псу под хвост все мытарства, которые при­ходится пережить, совершая разворот на 360 градусов. И тогда этот, с ножичком, становится капитаном».

«Для «Катти Сарк», с се громадной площадью парусов, — как заправский мариман, рассуждая Судских, — поворот овер­штаг дело крайне опасное. Или как гам у нас: «Эх, тройка, птица-тройка!» Какой русский не любит быстрой езды?»

— Игорь Петрович! — окликнули его. Занятый раз­мышлениями, Судских сразу и не сообразил, кто его ок­ликнул. И кто мог встречать его? Случайность?

Двое мужчин подошли с обеих сторон и перекрыли ему дорогу. По вежливым улыбкам, спортивным фигурам и дате под названием газеты он понял: ребята из органов.

— Я вас не знаю, — отступил на шаг Судских.

— Мы знаем вас, — многозначительно подчеркнул один из гэбистов. — Прошу с нами.

Его подвели к черной «Волге», открыли заднюю дверцу.

Господи, как не хотелось ему сгибаться и лезть в этот черный зев! Так много прожитых лет псу под хвост, хоте­лось убежать к чертовой бабушке, броситься вправо или влево, но Судских стеснили с боков, подталкивая заби­раться, оверштаг не получится. Да что ж это такое!

— Куда вы собираетесь везти меня? — спросил Суд- ских, сохраняя спокойствие.

— В клинику, Игорь Петрович, — вежливо объяснили сбоку.- В закрытый диспансер дня душевнобольных.

Такой вот оверштаг.

— Позвольте укольчик...

Бесполезно, бесполезно сопротивляться...

— Куда, куда... — услышат он, проваливаясь в пустоту. — 13 сумасшедший дом, твою мать...

Спасибо тебе, Творец, удружил...

~ За что ты меня мучаешь? Что тебе надо от меня? За что?

— Мы договорились: вопросы затаю я. Так надо. Воспро­тивился пройти все круги ада. Люб ты мне, я испытываю тебя.

— Да будь ты трижды!..

— Не торопись. Я не даю обещаний, но тебе отвечу: ты будешь единственным, познавшим меня. Мужайся. Все переживаемо. Однако помни: никто не спасет тебя, кроме тебя самого. И не будь, в конце концов, лопоухим. Деда Мазая на всех не хватит. Еще раз повторяю: не будь лопо­ухим...

«Лохом — говорят сейчас», — вспомнил Судских и ус­покоился. К нему направлялся Наполеон. Встретить ле­гендарную персону, сидя на кровати, он не мог. воспита­ние не позволяло.

— Сир!..

— Л, мой любимый генерал! Безмерно рад встрече. Что это за туника на вас? Почему не в мундире?