Под псевдонимом «Мимоза»

– Я вынужден просить вас о помощи, Мари! Да-да, не удивляйтесь – у меня просто нет иного выхода! Моя последняя надежда – это вы! И ваше абсолютное право – отказаться от моего предложения – я буду в любом случае поддерживать вас и дальше. Ваше решение должно быть совершенно свободным. А сейчас поклянитесь, что ни одна душа, повторяю – ни одна душа на этом свете – да и на том свете тоже, – не узнает, о чем я скажу!

В этот момент над ними внезапно прожужжал маленький частный самолет, и Маша остолбенела от страха. Но взяв себя в руки, отчетливо прошептала:

– Поклясться не могу – вера не позволяет! Но вам, Вадим Ильич, и Антону Сергеичу я обязана своим спасением. Так что поверьте – вас не предам!

– Хорошо, Мари, вы должны лишь понять, что обстоятельства меняются кардинально не только в Союзе, но и в нашей личной жизни. Это касается и вашей безопасности. Недавно в Москве умер человек – он обеспечивал мою, так сказать, «крышу». Отсюда нетрудно догадаться, почему я и за вас теперь боюсь. Именно поэтому вы теперь на нелегале, а вовсе не из-за моего самоуправства! К тому же, как вы сами сказали, эта Редозуб могла в Италии заметить вас, а она – подруга «кардинала», т. е. нашего с вами врага. Гм… теперь-то понятно? Но не впадайте в панику – ваш немецкий паспорт и «легенда» стопроцентно надежны. А главное – скоро все перевернется… Может, и профессор Ивлева прибудет тогда в Москву под собственной своей фамилией? Как знать!

Остановившись на минуту, граф продолжил:

– Вы дочь Силантия Ивлева, Мари, и не можете быть равнодушны к судьбе нашего народа. И Антон говорил мне, что вы до последнего момента не хотели за границу бежать. Патриотизм – в ваших генах, в чем я нисколько не сомневаюсь. Только это дает мне смелость просить вас о помощи.

– Я… я для вас все, что смогу, Вадим Ильич, – растерянно перебила его Маша.

– Не спешите, дорогая, я буду просить не для себя! Речь пойдет о государственной тайне – она разглашению не подлежит. Гм… понимаете? Подумайте, готовы ли вы сейчас меня выслушать?!

Мимоза остановилась как вкопанная, потом кивнула.

– Так случилось, что мой покойный шеф заменил мне отца, воспитал меня как сына-соратника. Поэтому и доверял мне абсолютно, поручал совершенно особые задания. Но умер внезапно, не оставив никакого завещания, даже устного. И все, что было в его руках, а это – невероятное состояние, и оно по сути своей должно принадлежать нашему государству.

– Но, Вадим Ильич! Какое такое богатство может быть у советского человека – даже сверхвысокопоставленного? Лично ему принадлежащее, что ли? Драгоценности какие… или что?

– Нет, конечно. Здесь, Мари, все гораздо сложнее. Льву Петровичу принадлежал самый крупный пакет акций на разработку алмазных рудников в Южной Африке, то есть он фактически был владельцем одной из богатейших в мире компаний.

– Как? Ведь официально это абсолютно невозможно!

– Верно мыслите, фрау профессор! Но дело в том, что все технические и управленческие поручения исполнял ваш покорный слуга. Гм… теперь догадываетесь? – и пристально взглянув на Машу, Корф продолжил: – то есть официальным владельцем был и, что хуже всего, и по сей день остаюсь именно я. Ведь гражданину Франции, живущему в Германии, все позволено!

– Но если все это законно, то и бояться-то нечего… или?

– Вы правы, Мари, отчасти – тюрьма мне, пожалуй, не грозит. А вот смерть… гм. Мой шеф не успел мне дать никаких распоряжений. Но совладельцы «копей царя Соломона» – англичане, голландцы и кое-кто еще… обладают дьявольским нюхом! И теперь, когда Союз трещит по швам, да-да, не удивляйтесь! – вот они-то и могут предпринять кое-какие шаги по возврату всей компании в свои руки. Так что придется держать оборону!

– А нельзя с ними как-то договориться, Вадим Ильич? Ну не погибать же вам из-за каких-то алмазов? – с наивностью ребенка не унималась Мимоза.

– Эти алмазы, дорогая Мари, добыты кровью наших солдат и принадлежат не мне, а стране нашей. А она разваливается на наших глазах, летит в бездну! Ведь самое страшное, – я не знаю, в чьи руки, кому передавать компанию?! Ну не «меченому» же с «хромым бесом» – их клика либо американцам все наше достояние сбросит – и с наворованными миллиардами в Австралию или Аргентину усвистит. Либо в офшорах отмывать станет. Гм… и вообще – неизвестно, к кому у нас власть перейдет!

– Значит, надо и наследство «падишаха» сохранить, и в живых остаться?

– Вот именно. Но я пока не решил, что предпринять. Ну, на первое время, если вы мне поможете, нужно рассредоточить капиталы, открыть новые счета. А для этого необходимы подставные лица. Вы согласны стать одним из них? Невзирая на риск?

– Я?! Да, Вадим Ильич! Правда, я мало подхожу к роли нелегального дельца. Но… позади Москва – отступать некуда!

Эта всем известная историческая фраза, довольно бодро и как-то буднично произнесенная Машей, неожиданно растрогала очерствевшее в одиночестве сердце разведчика. Помимо воли глаза его увлажнились, и пытаясь скрыть захлестнувшее его волнение, он отвернулся в сторону, сделав вид, что разглядывает дерево. И собираясь в обратный путь, сидя в машине, граф предложил:

– А теперь, Мари, если не возражаешь, перейдем на «ты», идет?

В этот миг он включил магнитофон. Зазвучал хриплый голос: «Если друг оказался вдруг, и не друг и не враг, а так…»

– Не возражаю, Вадим Ильич! Только не сразу, непривычно мне это, – пролепетала взбудораженная Высоцким Маша, не скрывая мгновенно навернувшихся на глаза слез.

– Ладно, спешить не будем – ты не должна сию же минуту давать ответ. Не будь опрометчивой – характер-то у тебя ивлевский – узнаю Силантия Семеновича! Подумай хотя бы до завтра, Мари.

– Да нет же! Я все равно согласна – Ich kann nicht anders! [3]

– Ах, это Лютер произнес когда-то! – усмехнулся граф, – ладно, Маша, поедем обедать?

Они подошли к притаившемуся в лесной чаще старинному отелю «Вальдау», тыльной стороной обращенному к Семигорью, и устроились за столиком на балконе. Отсюда открывался панорамный вид на череду живописных неровных гор, возвышающихся над Рейном. А высоко в безоблачном небе парили два орла. Мимоза ощутила странную свою причастность к их полету. И чувство безграничной свободы, ранее неведомое ей, охватило ее в этот миг…

Корф сознавал, что своим предложением-просьбой обрушил на хрупкие плечи Маши глыбу льда – выдержит ли она ее тяжесть? И решил дать ей время на размышления. Несколько ночей пролежала она в своей новой квартире с открытыми напролет глазами. Поначалу вспоминала даже о Вилли, как однажды звездной ночью он провожал ее после концерта Михаила Плетнева, игравшего в замке-музее Шопена и Шуберта. Переливы любимого Мимозой «Музыкального момента» продолжали звучать в ее романтичном сердце. Они шли по темным спящим улочкам, и только их шаги гулко раздавались в тиши средневекового городка. У дверей ее дома Герлинг долго молчал, потом вдруг спросил:

– А могли бы вы, Мари, развестись с мужем?

– Не знаю, – растерянно произнесла она.

Теперь же ее одолевали непрошеные мысли: а что, если бы я замуж за него вышла? Вот бы и мамочка моя обрадовалась, и не сверлила бы меня больше глупыми вопросами о женихах! Ведь Вилли – симпатичен, на редкость умен, ну а главное – благороден. Но… он – чужой…

Роившиеся вопросы о Корфе и доставшихся ему несметных богатствах терзали ее мозг. И в памяти вдруг всплыл рассказ Конрада Федоровича о графе Игнатьеве, знакомом ему по Парижу 20-х годов. В судьбе этого уникального человека Мими уловила сходство с жизнью Вадима Ильича.

В Первую мировую генерал Игнатьев служил во Франции военным агентом Российской империи: в его руках были сосредоточены огромные средства русской армии. А когда грянула революция и фронты отрезали его от России, он оказался вдруг совсем один и не ведал, чьи распоряжения должен выполнять. Но граф сделал безоговорочный выбор в пользу Родины. «А ведь мог бы стать фантастически богатым! – говорил Нилов, – ведь кто только ни пытался подкупить генерала – и французское правительство, и дельцы всех мастей, и белогвардейцы, бежавшие из России. Ему угрожали, даже мать его родная отвернулась от него, но Игнатьев не сломился. Он бедствовал, но не истратил на самого себя ни единой монеты. И лишь дождавшись восстановления дипломатических отношений между Францией и новой Россией, он передал сотни миллионов золотых франков представителю СССР Красину. И, невзирая на страшные слухи, не побоялся в 1937-м году вернуться в Москву!»