Кровавая графиня

— Эржика, — время от времени напоминала о себе мать, заметив подавленное состояние дочери, — выше голову, положись на меня! Увидишь, я сделаю тебя счастливой!

— Без графа Няри я и так была бы самой счастливой. Я ненавижу его, и он мне день ото дня противнее, — говорила Эржика, не скрывая своих чувств.

— Можешь ненавидеть его сколько душе угодно, и пусть он станет тебе еще противнее, — шептала мать, гладя ее по лицу.

— Не выйду я за него! — восклицала Эржика. Но то был уже не крик решительного непокорства, а лишь отчаянная просьба.

— Выйдешь, Эржика, так нужно!

Эржика обливалась слезами, мать успокаивала ее.

Вечером перед отъездом в Чахтицы, тронутая страдальческим выражением лица дочери, она поддалась давнему искушению посвятить ее в свои планы, чтобы хотя бы так вызвать у нее на лице улыбку.

— Я разве не говорила тебе, Эржика, чтобы ты не огорчалась, не терзала себя понапрасну? Как раз наоборот, ты должна радоваться, что в твоей жизни после свадьбы настанет великая, благостная перемена!

— Я не хочу такой перемены!

— Тебе будут завидовать, что ты жена известного ловеласа. Ты будешь носить славное имя, которое обеспечит тебе всеобщее уважение и восторг, ты станешь так богата, что превзойдешь даже меня. Во всей стране ни у кого нет столько золота, драгоценных украшений и каменьев, как у твоего будущего супруга.

— Я не мечтаю ни о золоте, ни о богатстве, матушка, — сказала девушка со слезами на глазах. — И не мечтала бы даже в том случае, если бы не должна была платить за это собственным счастьем.

— Ты еще ничего не знаешь ни о жизни, ни о людях, Эржика. Будь благодарна, что я сделаю тебя известной и богатой.

— И женой графа Няри! — вырвалось у несчастной девушки.

— Да, и женой графа Няри. Ты станешь ею, но он не станет твоим мужем! Не понимаешь? Ну так послушай, я открою тебе глаза, успокою твое сердечко, истерзанное напрасными страхами.

Однако это вступление еще больше растревожило Эржику. Подозрение, давно возникшее у нее, но все время подавляемое, снова проснулось.

— Верь мне, Эржика, ты упала бы в моих глазах, если бы запылала искренней любовью к этому юбочнику. Я тоже презираю и ненавижу его. Именно поэтому я выбрала его: он даст тебе все, что я считаю для тебя необходимым. Я выбрала его потому, что смогу легчайшим образом убрать его, как только он сделает то, что я от него ожидаю.

Эржика в страхе уставилась на графиню.

— Как ты хочешь его убрать?

— Он поведет тебя к алтарю, перед Богом и перед светом ты станешь его женой. И у меня в руках будет завещание, неподвластное никаким случайным обстоятельствам, завещание, которым он сделает тебя наследницей всего своего движимого и недвижимого состояния. От алтаря он приведет тебя домой, в мой замок, к пышно накрытым столам, к веселым свадебным гостям, съехавшимся со всей страны.

Девушка слушала мать с затаенным дыханием.

— Но из-за того стола он уже не поднимется.

— Ты хочешь его отравить?! — побледнела дочь.

Мать рассмеялась сухим смехом, вызвавшим ужас у Эржики.

— Отравить, убить? — ответила она, смеясь. — Что ты, Эржика! Человек, у которого столько друзей и знакомых, жизнь которого столь важна для палатина и короля — он же просто незаменим, твой будущий супруг! — такого человека нельзя убрать просто, как любого смертного.

— Что же с ним произойдет? — спросила Эржика, совсем сбитая с толку.

— Граф Няри на свадебном пиршестве сам отравится… Можешь на это полностью рассчитывать. В день свадьбы он не доживет до вечера!

— Но как ты можешь знать, что сделает граф Няри двадцать пятого сентября? — спросила Эржика, и сердце у пес наполнилось трепетом при виде лица матери.

Из ее искрящихся глаз словно взвивались зеленоватые язычки пламени. Она нахмурилась, будто изрекая смертельный приговор, и тонкие губы ее совсем сузились в презрительной улыбке.

— Больше ни о чем не спрашивай, Эржика, — сказала она мрачно. — Хватит с тебя моего уверения, что уже в свадебную ночь будешь вдовой, как и я, только богаче меня.

Она оставила дочь, объятую смятением. Не по нраву пришелся ей страх, увиденный в глазах девушки, явный укор и осуждение на ее испуганном лице.

Вскоре после этого разговора явился граф Няри, весь сияющий и улыбающийся, и вручил Алжбете Батори и своей нареченной цветы. Вел он себя как счастливый жених. Алжбета Батори соревновалась с ним в любезностях. Даже в самом малом не обнаруживала она своего презрения и насмешки.

— Ах, как я жалею, что вы уже уезжаете, ваша светлость, — говорил он жалостливым голосом.

— Не вы, дорогой друг, а мы должны сожалеть. Как нам будет не хватать вашего милого общества, и, признаюсь вам откровенно, я буду ждать вашего приезда в Чахтицы, пожалуй, с еще большим нетерпением, чем ваша влюбленная невеста.

— Я не заставлю себя долго ждать, ваша милость. Если позволят дела, которые завершаю одно за другим, я приеду уже двадцатого сентября, поскольку моя жизнь в Прешпорке или в Вене без невесты и без вас пуста, скучна и невыносима.

В таком тоне проходил их разговор, и Эржика приходила в ужас, наблюдая, как они притворствуют, проявляя друг к другу такое расположение и дружбу, в то время как в их сердцах кипит ненависть, способная даже на преступление.

— Прошу вас, сударь, — отозвалась Эржика, как только Алжбета Батори оставила их наедине, — не разыгрывайте комедию по крайней мере со мной. Я знаю, что вы не любите меня, так же как и я не люблю вас.

— Я люблю вас, — ответил он с улыбкой, которую считал обольстительной, но Эржике она представлялась фальшивой и отвратительной ухмылкой, — и уверяю вас, что моя любовь не мимолетное чувство, а пламя, которое обожгло мое сердце на всю жизнь. Жалею, что мне не удалось пробудить в вас, дорогая невеста, подобные чувства. Но мою печаль смягчает сладкая надежда: однажды голос моего сердца найдет у вас отклик.

Эржика горько улыбнулась:

— А вот мою печаль о том, что не могу говорить с вами столь же откровенно, как тогда на вечере у Эстерхази, ничто не смягчает. Между тем лишь откровенность могла бы помочь и вам и мне.

Он посмотрел на нее испытующим взглядом.

— И уж вам гораздо больше, чем мне, — присовокупила она.

— Мне же кажется, — ответил он с сомнением, нахмурившись и как бы выходя из своей роли, — что откровенность — как раз то, что могло бы помочь менее всего. Но почему бы вам не быть со мной откровенной? Я вынесу и самую жестокую правду и последую вашему примеру.

Она оглянулась, посмотрела, закрыта ли дверь, и вплотную приблизилась к нему. Лицо горело от возбуждения, глаза пылали.

— Сударь, я считаю своим долгом предупредить вас, — прошептала она. — Спасите себя! Исчезните до свадьбы. Речь о вашей жизни. Уверяю вас, в той же мере, в какой не хочу стать вашей женой, я не стремлюсь и к тому, чтобы стать вдовой, наследницей вашего состояния.

— Что это значит? — ужаснулся он.

— Скажу вам без околичностей. Если вы женитесь на мне, вы не доживете в день нашей свадьбы до вечера. Я предупреждаю вас, так как хочу предотвратить преступление.

Граф Няри побледнел.

— С какой стороны грозит мне опасность, о которой вы меня предупреждаете?

— Я сказала вам все, что знаю, для того чтобы вы подумали, как вести себя. Надеюсь, этого достаточно, чтобы вы без колебаний расторгли наше обручение.

Он смотрел на нее словно на призрак. Выражение ужаса на его лице вдруг сменилось удивлением и восторгом. Она вновь увидела перед собою актера, неисправимого в своем лицедействе.

— Расторгнуть наше обручение? Ни за что! Именно теперь отречься от вас, милая моя невеста, когда вы доказали, что в вашем сердце тлеет, по крайней мере, искорка расположения ко мне?

— Я ничего не доказывала! — запротестовала она.

— Вы дали мне понять, что боитесь за мою жизнь.

— Боюсь и за других, и за себя!

Граф Няри озорно рассмеялся, но затем заставил себя перейти на серьезный тон: