Убить Зверстра

Я, но не Ясенева. И изменить это не в моей власти. Будь она свободна, то давно бы пришла сюда или хотя бы позвонила. Да и я ей не могу позвонить просто так, с бухты-барахты. Это был тот случай, когда «Европа может подождать», — она была чем-то увлечена, а это — святое состояние, и за вторжение в него могла наступить немедленная расправа.

— Алеша, мне неудобно тебе это предлагать, но, правда, будет лучше, если ты сейчас расскажешь, в чем дело. О твоих проблемах я обязательно сообщу Ясеневой, как только она выйдет на связь. Убедила? — спросила я, чтобы отрезать ему обратный ход, и победила.

Вместо ответа он поднял сумку, которую на протяжении всего разговора не знал куда деть, и поставил на прилавок. Затем извлек из нее сверток наподобие тех, в каких сантехники или электрики носят свои инструменты, в нем в самом деле оказались инструменты: три самодельных ножа с деревянными рукоятками, сапожное шило и обрывок какого-то провода.

— Вот, — сказал Алешка.

Он очень волновался, у него даже пот на лбу выступил, и от этого взмокли волосики, падающие на лицо.

— Что это? Где ты это взял? — я уставилась на Алешку. — Ты что, как Остап Бендер, решил переквалифицироваться в… — я еще раз посмотрела на разложенные железки: — в сапожника?

— Я нашел это у Артемки, — он заторопился с объяснениями, нервно вытирая измятой тряпкой, что когда-то была носовиком, увлажненное лицо. — Два фактора, понимаешь, — пыхтел он.

— Да не волнуйся ты, отдышись. Что за факторы?

— Во-первых, он это прятал, что само по себе вызывает вопросы и подозрения. А во-вторых, этот маньяк, что по телевизору…

— Стоп! — я властно наложила лапу на то, что было разложено на грязном куске ткани, естественно, завернув свободный его край на железки, чтобы не повредить девственной информативности улик.

В том, что это улики, сомнений не было хотя бы потому, что я проникла в кокон зла, незаметно для себя где-то взломала его защитную оболочку, и теперь на меня пер поток неизбежных его разоблачений. Где, где я так удачно попала? Ведь это не может быть случайностью.

— Стоп, — повторила я спокойнее. — Ты говорил с братом? Где он это взял?

— Я же поэтому и пришел к вам! Говорил с ним, конечно. Но он, гаденыш, молчит и все. Ничего мне не рассказывает. Ты представляешь, что можно подумать? Нет, я с ума сойду. Хоть бы он мне соврал что-нибудь, что нашел сверток, например. Хотя где это можно найти? — его речь начала сбиваться, интуитивное желание сказать сразу все и самому не испугаться мешало последовательному изложению мыслей. — Вот я и хотел, чтобы Ясенева с ним поговорила.

— А он сам согласен? Может, пока ты здесь, пацан дал деру из города и поминай, как звали. Это если он виноват под завязку.

— Нет, он напуган, конечно, но бежать не станет. Дарье Петровне обещал все рассказать, если она даст ему расписку, что никому не проболтается.

— Ну дурное! Такой лоб вытянулся, а ума, что у несмышленыша.

Я призадумалась. Ситуация — глупее некуда. Но ее нельзя было упускать, иначе пацан передумает колоться даже при Ясеневой с распиской. Решение напрашивалось само: я ведь Алешке не чужой человек (плевать, что он об этом не догадывается!): не выдам и не предам. Вряд ли Ясенева готова была пойти за ним, а значит, и за его братом, в огонь и в воду, как я. Неужели плакала моя карьера следователя и светлые мечты, неужели судьба повязала меня с сомнительными людьми, и назад к добру и справедливости мне ходу нет?

— Веди его сюда, — решилась я.

— А как же Ясенева? Ведь ее нет.

— Веди, говорю! Что тебе Ясенева, мать родная? Я сама с ним управлюсь.

— Да не придет он к тебе! Нужна Ясенева.

— А ты скажи, что она вот-вот появится. Скажи, что мы специально вызвали ее из дому, просили выслушать твоего брата.

— Зачем пацана обманывать? — уперся Алешка. — Не хочу я. Он совсем замкнется.

— Слушай ты, герой моего романа, — отбросила я напускную вежливость. — А ну-ка дуй за братом, и чтобы мигом оба были здесь! Праведник! Глаза разуй, растяпа! И не вздумай исповедоваться своей рыжей королеве трамвая.

— Ира, опомнись! — округлил он глаза. — Что тебе сделала эта девушка?

— Что сделала? А кто углы нашего магазина протирает насквозь? Эта девушка! Еще раз увижу вас вместе, ноги повыдергиваю! — орала я, и перед моими глазами мелькала Гоголева, отчитывающая Дарью Петровну.

Меж тем, чтобы не кинуться в атаку, я аккуратно завернула в тряпку принесенные Алешкой железки, засунула сверток в целлофановый пакет и спрятала его под своим меховым жилетом, где у меня был внутренний карман.

— Мы с нею в одном трамвае работаем, только в разных вагонах, — доводил меня до исступления Алешка.

Черт с ним, кондуктор все равно не научится книги писать, так что уроки рифмования от Ясеневой мне не пригодятся. Так стоит ли сдерживаться, если меня несет?

— Придется тебе перевестись, уволиться, уехать из города, — решала я его судьбу в порыве вдохновения.

— Пусть лучше она уедет.

— Что? — опешила я. — А как же твоя любовь? Разве ты не умрешь тут без нее?

— Выживу, раз уж ты так взвинтилась. Не поймешь тебя: то отворачиваешься, то убить готова.

Я чуть не задохнулась, так мне это напомнило кое-что из классики. Нет, ну не великие ли люди нам оставили свои шедевры? Великие, конечно. Блин, может и Мастер столь же умен, прямо на века сочиняет?

— Ну чистая тебе «Собака на сене», ой не могу! — расхохоталась я.

— При чем тут собака? — бубнил Алешка. — Какое сено?

Не иметь мне мужа-классика, конец сказке. Как говорится, карета проехала мимо, обдав меня на память лишь брызгами. Зачем я от Ясеневой ума набиралась, зачем Золя и Шекспира читала? А этот ангелочек, который всему виной, стоит тут, рот разинув, как перед причастием.

— Чего стоишь? Не слышал, что я сказала?

Алешка, по-моему, не прочь был заехать мне в ухо, так у него желваки заиграли. Но в это время в зал ввалилась Валентина с сумками.

— О, Алеша! — она перекосила лицо и показала ему свои тридцать два (половина пломбированных), надеясь, что у нее получилась ослепительная улыбка. — Как поживаешь?

Он прошмыгнул мимо нее и скрылся, как корова языком слизала.

— Что это с ним?

— Стесняется он тебя, — открыла я ей сокровенную тайну моего симпатяги. — Подозревает, что ты знаешь о его чувствах ко мне.

Валентина с выражением испуганной лошади покосилась на меня, вздохнула и, слава богу, ничего не сказала. Вновь навьючилась сумками и направилась в нашу столовую.

— Да по одной неси! — крикнула я ей вслед. — Каждый тут что-то изобретает, — ворчала я, не в силах остановиться и успокоиться.

Через четверть часа отдохнувшая Валентина вернулась в зал.

— Что нового? — поинтересовалась она. — Шефиня не звонила?

Я пропустила мимо ушей ее вопросы, так как настраивалась на предстоящую беседу с Артемкой. Находчивость сегодня не подводила меня.

— Сейчас Алешка придет с братом просить моей руки, — я скромно потупилась в пол. — Наверное, мне лучше увести их в кабинет Ясеневой. Дело-то семейное, не для лишних глаз.

— А я-то думаю, — затянула венчальную песню моя рьяная сотрудница, — что это он, как ошпаренный, выскочил.

Ну и хорошо, теперь я могу спокойно водвориться в изолированной комнате и поговорить с Алешкиным шустрячком, напоровшемся где-то на гадкого дядю.

Пай-мальчики Звонаревы — Алешка по-прежнему изображал барана, пялясь на меня во все глаза, а Артемка — шкодливого щенка, получившего по ушам, — зашли в кабинет, когда я уже настроила диктофон, спрятав его под бумагами на столе Ясеневой. Правда, мне пришлось подсоединиться к сети, потому что аккумулятор за время отсутствия Дарьи Петровны сел. Но вряд ли мои гости с перепугу поймут, что торчит в розетке, может, настольная лампа. Я как раз смахнула с нее пыль и поставила у них перед носом. Теперь главное, чтобы кассеты хватило на Темкин рассказ, иначе меня Ясенева разжалует в рядовые.

— Привет, разбойник, — я первой вышла им навстречу. — Садись, давай. И ты, Алеша, садись. Нам придется чуток подождать.