Кровавая графиня

Палатин был в замешательстве.

Он вдруг догадался, что перед ним стоит дочь секретаря. Он окинул ее любопытным взглядом. Секретарь был бледен.

— И вы, господин секретарь, — спросила она, потрясенная присутствием отца, которого впервые увидела в Прешпорке, — и вы хотите посадить под стражу этих людей?

Юрай Заводский был смущен до крайности: ведь это его дочь! Его люди несколько месяцев повсюду искали ее, чтобы он и его жена, которую он посвятил в тайну своей жизни, могли взять ее к себе. А сейчас он встречает ее в условиях, когда даже не может радостно окликнуть ее, обнять и поцеловать. И ее глубокие, чистые глаза, обращенные к нему, вопрошают, справедливо ли взять под стражу этих людей…

— Ты ошибаешься, Эржика Приборская, — отозвался палатин, в то время как секретарь беспомощно и нерешительно смотрел на свою дочь, — Андрей Дрозд не твой муж. Суперинтендант Элиаш Лани объявил ваш брак недействительным.

— Он мой муж и будет им до последнего моего вздоха, что бы ни случилось! И вы, ваша палатинская милость, совершите несправедливость, если бросите его и его друзей в темницу.

Хотя упорство Эржики Приборской, столь горячо защищавшей своего мужа, раздражало палатина, она все же нравилась ему. Но он оставался непреклонным.

— Господин секретарь! — уже уходя, повторил палатин. — Исполняй мой приказ. Разбойников — в тюрьму!

— Я со всей преданностью служу вашей палатинской светлости и потому осмеливаюсь униженно просить о милости для этих невинных людей, — робко отозвался Ян Поницен.

— И я, — воскликнул секретарь, — присоединяюсь к просьбе господина пастора!

Эржика Приборская подбежала к секретарю, обняла его, поцеловала и счастливо прошептала:

— Благодарю тебя за то, что не ошиблась в тебе…

Этот жест Эржики явно тронул палатина. Он понял, что дочь сейчас впервые обняла и поцеловала своего отца. Но, уловив хитрую улыбку графа Няри, он превозмог свое умиление.

Королевский соглядатай наблюдал за его словами и поступками.

— Как бы ты ответил, друг, — спросил палатин графа Няри, — на такую просьбу?

— Я послушался бы голоса сердца и оказал бы разбойникам милость, — ответил граф Няри. Но голос его звучал так неискренно, неубедительно, что палатин, как всегда, когда обстоятельства принуждали его идти непрямым путем, был чрезвычайно озадачен. Он представил себе, как отнесся бы король к известию о послаблении, оказанном разбойникам без суда, лишь по просьбе двух-трех человек. Он знал, какое негодование это вызвало бы по всей стране и тем самым осмелели бы вольные люди во всем королевстве.

— Нет, — воскликнул палатин, словно хотел перекричать голос сердца. — Нет у меня милости для разбойников!

В него впивались взгляды мужчин и женщин, неспособных поверить, что он действительно может допустить такую неслыханную несправедливость.

— Если у вас нет пощады для разбойников, — оборвал мучительное молчание Ян Калина, — я надеюсь, ваша светлость проявит достаточное снисхождение к чахтицкой госпоже!

Затем он обратился к священнику и секретарю:

— Не просите справедливости там, где она существует только для господ, не добивайтесь пощады там, где ее проявляют только по отношению к убийцам и преступникам благородной крови!

— Что ж, вяжите нас, служители господского правосудия! — Андрей Дрозд протянул сомкнутые руки к палатину. — И вздерните нас на виселицу во славу вашей справедливости.

Палатин побагровел. Он весь кипел от гнева.

— Господин секретарь, приступай к исполнению своих обязанностей!

— Нет! — воскликнул Юрай Заводский. Как только он почувствовал на себе вопрошающий взгляд Эржики, в нем вмиг проснулся долгими годами подавляемый протест против действий, противных его чувствам и совести.

— Я не считаю этих людей преступниками и не запятнаю свою честь причиненной им несправедливостью. Отказываюсь от своей должности. Я уже не секретарь вашей палатинской светлости.

— Тогда ты с этой минуты мой узник. Микулаш Зринский, назначаю тебя секретарем и поручаю: прикажи связать разбойников и сего неблагородного субъекта.

Он был весь во власти своего гнева. Новый секретарь старательно выполнил его приказание.

Ратники палатина связали разбойников и Юрая Заводского. Работа была не из легких: Эржика, Мариша и Магдула своими телами защищали узников так, будто из их объятий их вели прямо на казнь.

Палатин хмуро наблюдал всю эту сцену. От его внимания не ускользнуло, что Эржика Приборская защищает, обнимает и целует не только Андрея Дрозда, но и Юрая Заводского.

Что-то дрогнуло в его сердце, но упрямство одержало верх.

— Я горжусь тобой, отец, горжусь и люблю тебя, очень люблю!

Те, кто не знал тайны Эржики, удивленно прислушивались к ее словам.

Палатин дал знак к выходу.

— Узников, — приказал новый секретарь ратникам, — продержите часа два здесь в городе, дабы вас не заметили и тем самым не догадались о тайном появлении палатина.

Приход был похож на дом, объятый трауром, откуда только что вынесли дорогих усопших на кладбище.

Ян Поницен с женой успокаивали Эржику, Магдулу, Маришу и Барбору, вселяли в них бодрость, но в них самих накопилось столько боли и печали, что в конце концов они расплакались вместе с несчастными девушками.

— Один граф Няри может спасти их! — пришло в голову Эржике. — Я попрошу его об этом!

— Мы все попросим его! — воскликнула Магдула, и в душе девушек блеснула новая искорка надежды.

— Чего не может палатин, то под силу королю, — согласился Ян Поницен. — Граф Няри странный человек, но верю: ваши слезы смягчат его сердце.

Перед приходом поднялся крик и шум. Приказ о пленении вожаков вольницы чахтичане восприняли с великим негодованием и протестом.

— Позор! Позор!

— Отпустите вольных братьев!

— Нет на свете справедливости!

Возмущенные крики отовсюду долетали до палатина.

Зловещее гудение толпы утихло, только когда Дёрдь Турзо остановился и леденяще строгим взглядом обвел кричащих, возбужденно жестикулирующих горожан.

Он был убежден, что его решительный вид заставит всех замолчать. Тем большим было его удивление, когда из толпы стали выходить мужчины. Он насчитал человек двадцать. То были товарищи Дрозда, Калины и Кендерешши.

— Всех их в темницу! — распорядился он, не обращая внимания на притихшую в ужасе толпу, и направился в замок, а оттуда в подземелье.

То было молчаливое шествие. Впереди выступал Павел Ледерер с двумя факелами и звенящей связкой самых различных ключей, за ним — палатин с зятьями чахтицкой госпожи, с графом Няри и небольшим отрядом ратников.

— За этой бочкой тайный вход, — объяснил Павел Ледерер, — а затем огромная пропасть. Здесь рычаги — не пугайтесь, пожалуйста, — двери с грохотом падают и разверзается пропасть. Здесь и во многих подобных местах Фицко без следа избавлялся от неугодных им людей. Вон там коридоры разветвляются на узилища, принадлежащие замку, а тот коридор ведет в застенок. От застенка идет широкий коридор к тайному выходу на склоне над Вишневым, другой коридор — в град. Тут застенок. Вот сундук, в котором была привезена из Германии железная кукла, а вот ее обломки, после того как она была уничтожена по приказу справедливого человека.

— Кто был этот человек? — спросил палатин, напряженно слушавший рассказ слесаря о чахтицком загробном мире и его таинствах. Чудовищные устройства, с которыми здесь сталкивался, он рассматривал с нарастающим ужасом.

— Его светлость господин граф Няри, — ответил Павел Ледерер палатину.

— Как же так, друг, — обратился палатин к графу, — значит, ты знал об этих ужасах?

— Я всегда обо всем узнавал немного раньше, чем другие, — ответил Няри с загадочной улыбкой.

— Здесь обломки другой железной куклы, которую уничтожил я, а там кровавая купель, — продолжал объяснять Ледерер. — Видите, в углублении краснеет осевшая кровь. Голубая кровь.

Палатина передернуло, он отвернулся.

— Идемте дальше, — сказал он, чувствуя, как мороз продирает по коже.