Джек и Фасолька

— Что теперь? — спросила Дейл раздраженно.

С опозданием мне пришло в голову, что она весь вечер была чем-то раздражена. Когда я пришел к ней, она злилась по поводу платья, которое вначале собиралась надеть. После чистки на нем сохранилось пятно. Потом она рассердилась на то, что зеленое платье, которое наконец выбрала и которое сейчас было на ней, слишком ее обтягивало, так что выделялись трусики. Когда я предложил ей совсем отказаться от трусиков — идея, которую в другое время она сочла бы весьма интересной, — она развернулась и убежала в спальню, оставив меня в гостиной дожидаться лучшей участи в течение получаса, после чего появилась в триумфальном великолепии, но жалуясь, что выглядит как фаршированная сосиска. Она казалась раздосадованной тем, что мы едем в Ка Де'Пед, а потом тем, что приходится его покинуть. Теперь, когда я вышел из машины посмотреть, что случилось впереди, она нетерпеливо покачивала блестящей вечерней туфлей-лодочкой.

Затор впереди образовался из-за грузовика с прицепом, который развернулся поперек дороги, врезавшись при этом в два автомобиля. Полицейский, к которому я обратился, сказал, что может пройти больше часа, прежде чем «скорая помощь» и аварийная бригада расчистят дорогу. Он посоветовал мне вернуться в машину и послушать по радио хорошую музыку. Вместо этого Дейл предложила заехать в тупик справа и пройти в кафе, носящее имя «Капитан Блад», о чем яркими буквами оповещала неоновая вывеска прямо над дорогой. Никто из нас не бывал раньше в этой исключительно мокрой дыре, но хорошая порция холодной выпивки — это то, что надо при такой жаре. Следует отметить, что в Калузе мест отдыха, носящих имя того или другого капитана, больше, чем апельсиновых деревьев. Город обращен к Мексиканскому заливу и расположен на берегу бухты Калуза. «Капитан Блад» снаружи походил на любого другого капитана, плывущего по сорок первой дороге. Вблизи главного входа был припаркован синий грузовой пикап. Оранжевый и синий неон мерцал на барабане пулемета, установленного на подставке внутри кафе возле окна.

Внутреннее убранство было точно таким, как и ожидалось. Шпангоуты и канаты, рыболовные сети, красные и зеленые ходовые огни, огромный латунный телеграф машинного отделения сразу за входной дверью. Старик в парусиновой кепке одиноко сидел за стойкой справа. О нашем приходе оповестил звук колокольчика на входной двери, официантка с улыбкой вышла к нам навстречу.

— Вас двое? — спросила она и провела нас в пустое заднее помещение с автоматическим проигрывателем. Здесь было не менее дюжины кабинетов, образованных деревянными скамейками с высокими спинками и полированными столами. Мы расположились в кабинете, самом дальнем от проигрывателя, который орал западную народную песню. Дейл села по одну сторону стола, я по другую. Она заказала джин с тоником, я — «Доэр» со льдом.

Именно сейчас, я думаю, уместно вспомнить, что последний раз я дрался, когда мне было четырнадцать лет. А теперь мне тридцать восемь и я предположительно стал умнее, несомненно крупнее и, возможно, сильнее, чем тогда, когда парень по имени Хэнк из старших классов посоветовал мне держаться подальше от его подружки Банни Капловиц. До тех пор я всегда считал, что имя Хэнк дают исключительным личностям. Так вот Хэнк сказал мне: «Держись подальше от нее, понял?» — или что-то в этом роде. Я ответил Хэнку, что он слабоумное дерьмо. Я помню эти слова ясно и четко. Они вытравлены кислотой на зубных протезах, вставленных мне доктором Мордехаем Симоном в городе Чикаго, где я жил в то время. Не успел я произнести эти памятные слова, как Хэнк ослепил меня ударом в челюсть и выбил коренной зуб. Под наркозом в кабинете доктора Симона я поклялся в вечной преданности полицейскому Ганди, увековеченному для целого поколения в фильме, где он главный герой.

Тогда цель борьбы состояла в защите «своей» территории. Все настоящие мужчины носили джинсы «Калвин Клейн», уважали свободу и смелость, и властелином был сильнейший. Предметом спора в том давнишнем случае была очаровательная подружка Хэнка.

Предметом спора сегодня вечером должна была стать тридцатидвухлетняя женщина по имени Дейл О'Брайен. Я это предчувствовал. Дейл и я — оба рассудительные зрелые юристы, члены суда, присягнувшие законам государства и народу; наши респектабельные родители выложили кругленькую сумму ради наших юридических степеней, и именно на этом поприще нам следовало бы добиваться известности, но по каким-то необъяснимым законам джунглей мы вдруг снова стали: она — «предметом спора», а я — «защитником территории». Это произошло ровно в десять пятьдесят. Я помню, что взглянул на часы, установленные на корабельном штурвале в другом конце комнаты.

Катастрофа предстала перед нами в облике двух молодых ковбоев, в возрасте около двадцати пяти лет, которые неторопливо вышли из подсобной комнаты. На них не было фирмы: джинсы вылиняли, обувь изношена. На обоих ковбойские рубашки с вышивкой на клапанах карманов, маленькие перламутровые пуговицы на клапанах и манжетах. Они носили очень большие шляпы, нависавшие над обожженными солнцем лицами, на шеях косынки, у блондина с усами — голубая, у парня с черной бородой — красная. Встретить заезжего ковбоя в Калузе было делом обычным. Штат Флорида считается скотоводческим, и не нужно уезжать далеко от города, чтобы увидеть ковбоя. Среди главных источников дохода населения скотоводство занимает пятое место после наркотиков, туризма, промышленности и земледелия.

Оба парня выглядели так, будто они дома запросто поднимают на крепкие плечи тысячепудовых быков. Блондин был, по крайней мере, четыре на шесть, с устрашающей массой бицепсов, а другой, чернобородый, был высок, с сильным худым мускулистым телом, какие бывают у тех, кто начал заниматься тяжелым физическим трудом в раннем возрасте, возможно, в каком-нибудь исправительном заведении. Готов держать пари, что у него татуировка на обеих руках. Они прошли к проигрывателю, засыпали в него не меньше сотни долларов мелкой монетой и стали нажимать на все кнопки, которые попадались им на глаза. Комнату заполнила та же западная народная песня, что звучала, когда мы вошли. Дейл закатила глаза и произнесла со вздохом:

— О нет, не нужно снова.

И блондин немедленно отреагировал:

— В чем дело, леди? — Он мог бы получить приз за лучший слух, так как грохот проигрывателя должен был заглушить все, кроме самого громкого крика.

Дейл, естественно, не ответила ему.

Стоя у проигрывателя, улыбаясь, держа теперь руки на бедрах, он вновь спросил:

— Так в чем дело, леди?

И опять она ему не ответила.

Он направился к нашему столу. Его друг с черной бородой все еще стоял у проигрывателя. Дейл (я уже говорил об этом) была одета в длинное зеленое платье, которое плотно ее облегало. Я не помню, решила ли она надеть трусики или нет, но я твердо помню, что бюстгальтера на ней не было. И хоть вырез горловины ее платья никоим образом не мог конкурировать с чрезвычайно глубоким декольте Леоны, тем не менее она была обнажена больше, чем это допустимо в грязном маленьком придорожном кафе. На мне был белый смокинг и черный галстук-бабочка, который я с большим трудом повязал сегодня вечером перед выходом из дома.

Хочу добавить, что до драки у меня были карие глаза, темные волосы и лицо, которое мой компаньон Фрэнк относил к разряду «лисьих» (у него самого, по его же системе, было «свинячье» лицо). Я был ростом ровно шесть футов, весил сто девяносто фунтов и этим влажным вечером был насквозь пропитан выпивкой. После драки мои глаза стали черно-синими, волосы порыжели, по крайней мере в том месте, по которому меня били, а лицо в целом выглядело гораздо более свинским, чем раньше. К тому же я стал ниже ростом.

— Вы не любите музыку, леди? — сказал, ухмыляясь, белозубый голубоглазый блондин.

— Чудесная музыка, — произнесла Дейл, не глядя на него.

— Вам она, кажется, не очень по нраву, — сказал он извиняющимся тоном.

— Она чудесна, — сказала Дейл.

— Эй, Чарли! — обернулся он к проигрывателю. — Леди нравится наша музыка!