Снежная Королева

— Ты умеешь? — беспокойно спросил Николай, заметив шприц в ее руке.

— Да умею! — с досадой отозвалась она, уверенными движениями щелкая ногтем по ампуле, отламывая колпачок и набирая лекарство в шприц. — Не бойся ты! Надо же, как все мужики, боишься уколов!

Уколы она научилась делать в пятнадцать лет, когда Женька болел воспалением легких и они побоялись отдать его в больницу.

Пролетев несколько километров, Калмык снизился и дальше летел, едва не задевая верхушки деревьев.

— Так нас примут за самолет сельскохозяйственной авиации, — пояснил он. — Моя старушка с виду -" натуральный кукурузник, ни у кого не вызывает подозрения, а моторы очень мощные, и в крыльях дополнительные баки для горючего, так что я могу летать на большие расстояния.

Лера оглянулась на Николая. Он закрыл глаза и часто, неровно дышал. Лицо снова приобрело нездоровый землистый оттенок. Она вытерла ему лоб чистым платком, устроила поудобнее на узком обитом дерматином диванчике.

Выглянув в иллюминатор, Лера увидела на горизонте надвигающиеся тучи, темные и тяжелые, как груды войлока.

— Приближается гроза, — проговорил Калмык, перехватив ее взгляд. — Ничего страшного, мы и не в такую непогоду летали. Конечно, поболтает немножко, это факт, но серьезной опасности нет. Ты как болтанку переносишь?

— Да не очень, — призналась Лера.

— Ну так прими таблетку, — и пилот бросил ей белую пластиковую коробочку.

Скоро небо потемнело, вокруг засверкали молнии, иллюминаторы покрылись дождевыми разводами. Самолет кидало ветром, как щепку в весеннем ручье. Благодаря принятой таблетке Лера чувствовала себя сносно, только время от времени поправляла Николая, скатывавшегося к краю сиденья. Хорошо, что надо о ком-то заботиться, иначе как бы она выдержала такое? Мосол в своем кресле спал сном праведника, не замечая бури, и время от времени громко всхрапывал. Пилот слился с штурвалом самолета и не отрывал взгляда от приборов.

— Может быть, можно подняться выше, над грозой? — спросила Лера, всерьез обеспокоенная непогодой.

— Нельзя, — проговорил Калмык, — нас засекут на радарах. А так — наоборот, очень хорошо, мы пролетим самую опасную часть пути, спрятавшись в грозе, как в чемодане с двойным дном. Да не беспокойся ты, для моей старушки такая гроза совершенно не опасна!

Словно в ответ на его слова, самолет внезапно провалился в воздушную яму и резко накренился на левый борт. Лера схватилась за поручень и придержала Николая, который едва не свалился с узкого диванчика. Глаза его закатились, кажется, он потерял сознание.

Пилот выровнял машину и повернулся к пассажирке:

— Ну, ты как — жива? Скоро выйдем из грозового фронта!

— Хоть бы уж поскорее! — проговорила Лера, вытирая со лба холодный пот.

Прошло еще не меньше получаса, и самолет действительно вырвался из косматого облака. В иллюминаторы влился ослепительный солнечный свет.

— У меня там в термосе кофе, — подал голос Калмык, откинувшись в кресле, — налей мне кружку!

Только теперь Лера увидела, как его измотал полет через грозу.

Налив пилоту кофе, она снова поудобнее уложила Николая. Он крепко спал. Лицо слегка порозовело, очевидно, лекарство подействовало. Лера вытерла ему мокрый лоб и шею, подоткнула одеяло и свернулась в кресле калачиком. Ее неудержимо клонило в сон.

— Поспи, — проговорил Калмык, — это от таблетки. От болтанки помогает, но потом действует как снотворное…

— Угу… — пробормотала Лера и погрузилась в сон, густой и липкий, как сахарный сироп.

Ей снова снилась бесконечная, убегающая под колеса дорога, пустынное шоссе, вдоль которого валялись скелеты неудачников, не справившихся с управлением или не вписавшихся в поворот, не выдержавших трудностей этого пути. И сзади доносился шум нагоняющей ее машины. Лера пыталась обернуться, чтобы разглядеть того, кто едет за ней, но это никак не получалось, тело не слушалось ее, оно совершенно одеревенело…

Она резко проснулась.

Тело действительно одеревенело от неудобного положения. Лера пошевелилась, встряхнула головой, чтобы отогнать сон. Впереди виднелась напряженная спина пилота, словно сросшегося с штурвалом.

— Долго я спала? — спросила она хриплым со сна голосом.

— Часа четыре, — отозвался тот, не поворачивая головы.

— Ничего себе! А я думала, на несколько минут задремала…

Сон не прибавил бодрости, не разогнал усталость. Поневоле она задумалась обо всем, что произошло с ней за последние дни. Слишком много событий, гораздо больше, чем за всю предыдущую жизнь. Лера вспомнила ту, предыдущую жизнь и поняла, что вспоминать-то в сущности было нечего. Детство, отравленное вечно пьяным отчимом, замотанная, всегда понурая мать, постоянно орущий маленький Женька…

«Нельзя, — тут же прервала она себя, — нельзя так о них вспоминать. Их больше нет».

Она послушно стала вспоминать хорошее, но в голову приходило только, как Женька клеил в детском саду дурацкие коробочки и дарил их им с мамой на Новый год. А на Женский день полагалась открытка с кривобокой восьмеркой, и братик нацарапал неумелой рукой внизу «МОРТА». Не «марта», а «морта», так и подарил маме.

Она почувствовала, как слезы закипели на ресницах. «Morte» — означает «смерть». Слишком много смертей за последнее время.

Внезапно она резко поднялась в кресле. Слезы высохли, не успев пролиться. А что, если это она, Лера, притягивает смерть и все возможные несчастья? В самом деле, ехал себе Затвор ночью по дороге, надеялся ведь, что проскочит? Подсадил ее — и вот пожалуйста, перестрелка на шоссе, все убиты, кроме нее. И Ритка… И Митька… Этот-то уж точно погиб из-за нее. И Василий Шлыков сидел бы у себя в деревне, лудил бабкам кастрюли, никуда не ездил…

Теперь Николай. Если бы его повязали менты в Питере, то сейчас бы парился он в камере, но зато целый. А так неизвестно, выживет ли. Или вот еще Хирург…

Ладно, это все лирика. Никому не нужные бабские сантименты. Нужно взять себя в руки, в который раз приказала она себе и выглянула в иллюминатор.

Пейзаж за окном полностью изменился. Теперь они летели не над выцветшей осенней равниной, а над тускло-рыжими холмами, постепенно переходящими в серые нагромождения скал. Впереди по курсу виднелись горы, увенчанные снеговыми шапками.