Черные шляпы

Вечером в пятницу стол для покера пользовался особенным успехом, но Уайатт столкнулся с проблемой, которой у него до сих пор не возникало. Стоявший на входе Гус подошел к нему и наклонился.

— А женщинам играть можно? — спросил он. — Тут стоит женщина, которая тоже хочет записаться в очередь.

Уайатт глянул в проем открытых двустворчатых дверей и увидел достойно выглядящую, хорошо сохранившуюся даму в белом муслиновом платье в мелкий красный горошек, с белым поясом, в белых чулках и белых туфлях. Но на ее голове была черная соломенная шляпа, подчеркивающая хорошо напудренное лицо, взгляд темно-синих глаз, красный бутон рта и длинный, заметный, но не некрасивый нос.

Как у Носатой Кейт.

За долгое время игры в карты Уайатт хорошо научился сохранять покерное, бесстрастное выражение лица, но вид матери Джонни, не в Аризоне, на безопасном расстоянии, а в опасной близости, в дверном проеме посреди Манхэттена, нарушил его.

Уайатт улыбнулся и кивнул.

Кейт тоже кивнула и улыбнулась. Но холод, струящийся из этих темно-синих глаз, едва не заставил его вздрогнуть.

— Предоставьте леди следующий же освободившийся стул, — сказал он.

— Но, мистер Эрп, перед ней заняли очередь еще семь человек.

— Следующее свободное кресло, Гус. А пока усади ее в столовой, осведомись, не желает ли она чего-нибудь выпить, и скажи ей, что в ближайшем времени она займет место здесь.

Менее чем через полчаса Кейт заняла место за столом, рядом с Уайаттом. Она беседовала с ним вежливо и дружелюбно, хотя ее присутствие и сбило с толку некоторых мужчин, большинство из которых, видимо, еще не отошло от шока после того, как эти выскочки-женщины получили право голоса на выборах, и игра на время сбавила темп.

Но Кейт знала толк в покере, и, хотя беседа за столом стала менее грубой, игра не потеряла напряжения. К половине пятого утра, через три часа после того, как Кейт заняла свое место за столом у Уайатта, она была в плюсе на четыре сотни долларов.

Обменяв жетоны на деньги, она одарила Уайатта ледяной улыбкой и заговорила со своим очаровательным венгерским акцентом, словно у нее рот был набит гуляшом.

— Нам надо поговорить.

Через час, или чуть больше, Уайатт сдал последнюю раздачу. Он никогда не вел игру позже чем до шести утра и сейчас слегка поторопился, но он хотел сначала поговорить с Джонни, которого не оказалось в его кабинете. Уайатт отправился вниз.

Последнее шоу Текс заканчивалось в пять утра, и актеры уже разошлись. Клуб уже не был так заполнен, образовалась приятная атмосфера. Двое гостей заснули прямо на своих местах, несмотря на трубные звуки джаза, продолжавшиеся всю ночь. Официанты и бармены стояли на месте, напоминая в этом тусклом свете восковые фигуры.

Бэт сидел у сцены, но уже за другим столиком, вместе с Джонни. Они пили кофе. Бэт, ночное создание, как и любая летучая мышь, [8] выглядел бодреньким. Джонни же ссутулился, опершись на локти и положив голову на ладони. Его кремовый пиджак был помят, галстук распущен, а плоть словно пыталась стечь с его изнуренного лица.

Так. Парень уже знает.

Уайатт наклонился к нему и согнул палец у него перед глазами.

Джонни поднял голову, закатил глаза и кивнул. Уайатт пошел следом за молодым парнем, который, шатаясь, словно пьяный, поднимался по лестнице, хотя Уайатт и сомневался, что владелец клуба выпил хоть рюмку.

Войдя в кабинет, Джонни плюхнулся в свой стоящий за рабочим столом вращающийся стул, обитый плюшем. Уайатт сел в обитое красной кожей кресло напротив.

— Ты ждал этой семейной встречи? — спросил Уайатт.

Джонни покачал головой и продолжал мотать ею, отвечая:

— Нет, о боже, нет. Она просто пришла сама, где-то около двух. Я едва поговорил с ней. Она просто улыбнулась мне своей ужасной жесткой улыбкой.

— Каким образом она вошла?

— Она сказала Лу, что она моя мать.

— Неплохо.

— А затем она позвала Билла, чтобы он отнес ее чемоданы в комнату для гостей.

— Рядом с моей? Браво.

Джонни снова принялся трясти головой.

— Я понятия не имею, что она здесь делает, как ей вообще пришла мысль приехать. Мы спорили обо всем этом и при встречах, и по телефону, и я думал, что все уладилось. А теперь она здесь, под моей крышей, чтобы приставать ко мне и терзать меня.

— Это право матери.

— А право сына — игнорировать это. Уайатт, вы должны поговорить с ней. Вы знали ее еще до моего рождения! Она прислушается к вам, я знаю.

— Я тоже так думаю, — ответил Уайатт, проведя языком по губам изнутри. Вкус был не из приятных.

Если бы Джонни попытался еще хоть чуть-чуть наклониться к нему через стол, парень бы, скорее всего, просто упал.

— Убедите ее в том, что ее пребывание здесь слишком опасно. Что, если парни Йеля узнают, что она здесь, украдут ее, и…

— Достаточно, — перебил его Уайатт, вставая. — Утро вечера мудренее. Разберемся с этим при свете дня.

Джонни кивнул, глядя на окно, где сквозь щели в шторах просвечивали первые лучи солнца.

— Свет дня уже наступил.

— Он не исчезнет и после полудня. Думаю, она легла спать час назад или около того.

Глаза Джонни расширились, и стала видна тонкая красная сетка кровеносных сосудов от усталости.

— Вы с ней виделись? Я имею в виду — вы уже говорили с ней?

— Она пришла и села за мой стол.

— Ваш стол! И играла?

— И выиграла. Это была худшая ночь в моей жизни. Я выиграл всего пару сотен. Твоя мать умеет играть в карты, Джонни. Не все свои таланты ты унаследовал от папы.

Джонни смотрел в никуда, слегка приоткрыв рот.

— О черт. Мне этого не нужно.

— И мне тоже, — сказал Уайатт, направляясь к двери. — Когда мы встанем, скажем, ранним днем, мы разберемся с этим, — добавил он, чуть задержавшись в дверях, а затем вышел.

Но он не пошел в свою комнату. Сначала он открыл небольшую дверь, ведущую на фасадную сторону дома, вышел на небольшой балкон и выкурил сигару.

Ради бога, даже ожидая увидеть это, он с удивлением посмотрел на взошедшее солнце после бесконечной ночи, проведенной в клубе. Уборщики, пешком и на машинах, уже начали свой ежедневный труд. Начиналась настоящая жизнь, в то время когда призрачный мир нелегальных кабаков завершал свое ночное существование.

Он попытался собраться с мыслями, чтобы понять, что надо сказать Кейт. Но он был слишком утомлен, чтобы заставить крутиться шестеренки своей головы. Ночь за покерным столом была хорошей нагрузкой для ума, а он уже не весенний цыпленок. Ему надо поспать, черт подери.

Поэтому он вернулся внутрь и пошел вверх по лестнице в свою комнату. Надев синюю шелковую пижаму, подаренную ему Сэди на день рождения два года назад, он втиснулся между холодными простынями и теплыми одеялами. Все неприятности, начиная с Носатой Кейт и заканчивая Порезанным Капоне, сейчас не имели значения по сравнению с тем, насколько он устал. Уайатт Эрп заснул сразу же.

Когда открылась дверь, он услышал это, но принял за часть сна, где он и Сэди работали на их руднике Хэппи Дэйз и нашли богатую золотую жилу. В этом сне тоже кто-то открыл дверь, но это не имело значения, поскольку он и Сэди были в пещере, но это был сон, а сну необязательно быть логичным…

Он открыл глаза и увидел прекрасную молодую женщину, освещенную проходящими снаружи лучами солнца, ее изящную фигуру, просвечивающую сквозь прозрачную ночную сорочку.

Когда он окончательно проснулся и сел, опершись на локти, женщина в ночной сорочке оказалась не столь молодой, правда, все такой же прекрасной, несмотря на свои шестьдесят. Она оставила дверь полуоткрытой, войдя в комнату босиком, и села на краю кровати, глядя на него. Ее синие глаза были прекрасны даже в темноте. И столь же обвиняющи.

— Ты всегда был ублюдком, Уайатт Эрп, — сказала Кейт.

Не шепотом, но и, по крайней мере, не крикнула. На этом этаже больше никого не было, только Кейт в своей комнате для гостей и Уайатт — в своей. Вернее, Кейт сейчас была в его комнате. Остальную часть второго этажа занимали гримерные, а Текс и ее девушки уже давно ушли.