Клоун умер на манеже

– И вы ничего не знаете? – Нет.

– Мы рассмотрели как мотив и ревность. Пока это единственная правдоподобная гипотеза. Штута убила или женщина, которую он оставил, или, наоборот, мужчина, счастье или семейный очаг которого он, возможно, разрушил…

Ошкорн, который пока не вмешивался в разговор, не смог сдержать улыбки. Патон, если ему доводилось касаться деликатных тем, всегда выражался очень высокопарно.

Мадам Лора не ответила, лишь вскинула брови, как бы выражая полное неведение или же полное безразличие.

– Преста, например.

Мадам Лора слегка вздрогнула.

– Преста? Почему Преста?

– Она очень красивая. Штут мог влюбиться в нее. А кто-то другой, влюбленный в Престу, страдал из-за этого.

– Я никогда не встречала двух людей, так ненавидящих друг друга, как Преста и Штут. Преста нежно привязана к брату, и ей всегда было невыносимо тяжело видеть, что тот всецело зависит от Штута. Штут тоже ненавидел Престу, но почему – не знаю.

– Я никогда особенно не верил в то, что мужчина может ненавидеть красивую девушку! – воскликнул Патон и добавил патетическим тоном: – Мужчина ненавидит красивую женщину только тогда, когда он еще совсем недавно любил ее или же на пути к тому, чтобы ее полюбить!

«У какого дьявола он это вычитал? – подумал Ошкорн. – Ведь наверняка же не сам придумал!»

Мадам Лора никак не отреагировала на эту психологическую сентенцию о любви. Лишь пожала плечами.

– В конце концов, мадам, – вспылил Патон, – должны же мы найти мотив преступления! И найти преступника! Вы знаете, каков истинный мотив преступления? Вы Знаете, кто преступник?

Под взглядом инспектора мадам Лора отвела глаза.

– Меня удивляло, что вы до сих пор не задали мне этого вопроса. Да, я знаю, кто преступник!

Патон рывком вскочил, подошел к ней.

– Так кто же?

– Я не могу назвать вам его имя. У меня нет доказательств.

22

Патон неожиданно успокоился. Он долго внимательно смотрел на мадам Лора. Та оставалась бесстрастной, и ее Голубые глаза теперь безмятежно смотрели на полицейского, а руки покоились на коленях. Ни малейшего признака нервозности, нетерпения.

Он понял, что больше ничего из нее не вытянет, во всяком случае, сегодня. И перешел на другую тему:

– Что вы можете сказать о Жане де Латесте?

– Почему вы решили начать с него?

– Потому что месье де Латест был наиболее заинтересован в исчезновении Штута. Преступление по честолюбивым мотивам, в данном случае. Штут мертв, теперь у месье де Латеста есть все основания занять директорское кресло. Ведь он мог рассчитывать на него еще после смерти Бержере.

– Возможно. Об этом я не подумала.

У мадам Лора едва заметно дрогнула рука, что не ускользнуло ни от Патона, ни от Ошкорна.

Патон немедленно выстроил в уме стройную версию. Мадам Лора обвинила Штута. Почти категорично обвинила его в том, что он убил Бержере. С какой целью? Не для того ли, чтобы выгородить Жана де Латеста? То, что она не проявила большого горя из-за смерти Штута, могло означать, что он ей просто надоел. Не сделала ли она ставку на Жана де Латеста? И теперь изворачивается, чтобы отвести его от дела Бержере. Сейчас, небось, она начнет выгораживать его в деле Штута.

И она действительно начала. Очень спокойно, без видимого удивления по поводу иронической улыбочки Патона она произнесла похвальное слово в честь главного администратора. Патон прервал ее красноречие…

Однако, прежде чем покинуть мадам Лора, он спросил, как она намерена распорядиться директорским креслом Цирка-Модерн.

– Я еще не решила. Думаю, здесь есть два варианта: или я продаю все свои акции, и тогда это меня уже не будет интересовать, или я сохраняю свое партнерство с наследниками Штута.

– И в этом случае Жан де Латест становится директором?

– Да, в этом случае Жан де Латест действительно становится директором.

Выйдя от мадам Лора, оба инспектора долго шли молча. Наконец Ошкорн сказал:

– В общем, ситуация проясняется.

– Ты находишь? – усмехнулся Патон. – Ты не лишен оптимизма! Лично мне кажется, что все стало еще более туманным. Вчера мне и в голову бы не пришло обвинить мадам Лора. Сегодня у меня нет такой уверенности. И еще этот Жан де Латест, он кажется мне все более и более подозрительным! Хотел бы я убедиться в его так называемой инвалидности!

– Может, тебе будет интересно знать, что вчера сказал мне Джулиано, когда я спросил его об увечье Жана де Латеста: «Безрукий? Он? Вовсе нет! Во всяком случае, это не мешает ему целовать красивых девушек и обнимать их за талию. И именно так называемой увечной рукой!» А под красивыми девочками, я полагаю, Джулиано имел в виду нашу красавицу Престу!

– Престу? Опять эта Преста, все время Преста! И ты считаешь, что дело проясняется?

– Ты, возможно, не заметил, что Жан де Латест влюблен в Престу?

Но Патон все более и более нервозно начал снова перебирать имена тех, кого, он считает, можно заподозрить:

– Ну, допустим, так: мадам Лора убивает Штута или из ревности, или из желания избавиться от него. Жан де Латест убивает из ревности, потому что он знает или думает, что Преста влюблена в клоуна, или ради того, чтобы стать директором, или даже для того, чтобы занять место Штута в сердце мадам Лора. Преста убивает Штута, который решил ее бросить… И потом, есть еще и другие, а именно – Мамут, этот убивает из профессиональной зависти…

– Мамут тоже влюблен в Престу.

– В таком случае, Мамут убивает или из профессиональной зависти, или просто из ревности. Кроме того, есть еще несколько человек, которые могли убить по мотивам, нам неведомым. Так что, как ты утверждаешь, ситуация вполне ясная!

Он в ярости повернулся к Ошкорну:

– А у тебя самого есть какие-нибудь мысли на сей счет? У тебя есть своя версия: кто убийца?

– Нет! Но я рассчитываю на следственный эксперимент. И тогда у меня появятся мысли.

– Следственный эксперимент! – воскликнул Патон. – Следственный эксперимент! Что он нам даст?

Полицейские какое-то время молчали, каждый размышлял про себя. Потом Патон снова принялся за свое:

– Мадам Лора убила Штута из ревности или чтобы избавиться от него… Жан де Латест убил…

– А не пойти ли нам в цирк? – спросил вдруг Ошкорн. – Сегодня четверг. Значит, наверняка будет представление. Нам надо бы повидаться с Жаном де Латестом и попросить его собрать завтра всю труппу и обслуживающий персонал…

– Следственный эксперимент? – спросил Жан де Латест.

Казалось, он искренне удивлен.

Патон и Ошкорн ожидали, что он выкажет недовольство, замешательство, но Жан де Латест продемонстрировал лишь некоторое удивление и вышел, чтобы предупредить всех относительно завтрашнего дня.

Проходя, Ошкорн бросил взгляд на манеж. Мамут и Джулиано заканчивали свой номер. Публика по-прежнему реагировала холодно, и шутки двух паяцев звучали жалко.

В проходе, как и в прошлый раз, он увидел Паля – прислонясь к перегородке, тот жадно смотрел и слушал. Губы его шевелились, он тихо шептал все реплики, которые в нескольких метрах от него выкрикивал Джулиано.

Рядом с Палем стояла Преста, все еще в костюме наездницы. Увидев полицейских, она вздрогнула. А Паль, казалось, их не заметил.

Жан де Латест провел инспекторов в директорский кабинет.

– Мы немного побудем здесь, – сказал Ошкорн, – весть о следственном эксперименте, возможно, вызовет какую-то реакцию… – и добавил, увидев входящую Престу: – Даже наверняка вызовет!

Он встал навстречу молодой наезднице и указал ей на кресло. Преста уже набросила на плечи пальто; хотя в комнате было тепло, ее бил озноб. Она откинула голову на спинку кресла и некоторое время сидела так, закрыв глаза. Потом резко выпрямилась.

– Не ищите больше преступника! – Сказала она. – Это я!

И тихим голосом рассказала о своей драме: Штут хотел порвать с ней, и она, обезумев от горя, ударила его ножом, который лежал на столе в его уборной.