Клоун умер на манеже

Ошкорн медленно поднял веки.

– …та, кому надо скрывать больше всех. Наша красавица Преста! – заключил Патон.

– Вот как?

– Да, вот так! Она красивая девушка и, естественно, согласно твоим понятиям, не может совершить преступление. К несчастью для нее, я не так благосклонно настроен по отношению к ней, как ты.

– По-твоему, она могла бы совершить преступление?

– А почему бы и нет?

Ошкорн пожал плечами, потом ответил:

– Преста действительно виновна, но не в убийстве. Она соучастница, но не в самом убийстве, а в каком-то заговоре, потому что она явно пытается сбить нас со следа. Поэтому очень важно как можно скорее узнать, кого она хочет спасти.

– Тогда мы должны обвинить всех влюбленных в Престу!

– Я не сказал – влюбленных в Престу, я говорю о том, кого Преста любит, это не одно и то же!

Ошкорн снова откинулся в кресле, выпустил длинную струйку дыма, с интересом проследил за причудливыми завитками, пока они не растаяли. Потом, наконец, сказал:

– Вчера вечером я кое-что раскопал. Преста очень дружна с Палем.

Патон расхохотался.

– Я тоже кое-что раскопал. Преста – сестра Паля, если точнее – сводная сестра.

Ошкорн резко выпрямился.

– Сестра? Ты уверен в этом? Она сама тебе сказала?

– Нет! У них, по-видимому, есть основания скрывать свое родство.

– Так как же ты узнал? – несколько наивно спросил Ошкорн.

– Иногда мне случается быть полицейским!

Так, значит, Преста – сестра Паля! Это многое объясняет: ее присутствие на улице Шанталь, ее огорчение оттого, что Паль так подавлен случившимся, ее горячее стремление уговорить его не ходить вчера вечером в цирк. И ее печальный, обеспокоенный взгляд, обращенный на Паля, когда тот наблюдал за игрой Джулиано и Мамута.

Ошкорн все это время подспудно чувствовал, что отношения Паля и Престы немного выходят за рамки просто дружеских. Но, естественно, он относил это на другой счет.

Он проглотил пилюлю. Что ж, Патон выиграл очко. Сам азартный игрок, Ошкорн поздравил его с победой. Но Патон так и не раскрыл своей тайны: откуда он узнал об этом родстве.

– А какую роль это может сыграть в деле? Надо подумать! – сказал он.

– На мой взгляд – никакой. Я просто сказал тебе, что раскопал одну маленькую деталь, но я не придаю ей особого значения. Возможно, Преста в чем-то и виновна, но вряд ли к этому имеет отношение ее родство с Палем. Это разные вещи. Она, к примеру, могла убить Штута в досаде, что он не отвечает на ее чувство… или заставить кого-нибудь убить его.

К большому удивлению Патона, Ошкорн, кажется, принял эту гипотезу: Преста убила Штута. И полицейские долго обсуждали эту версию, взвешивая очевидные побудительные мотивы, ища тайные, заново изучая алиби, представленные молодой наездницей. Потом Патон решил, что он снова вернется к этому вопросу и изучит его более основательно.

– Итак, подводя итог, – сказал он, – мы в деле Штута должны иметь в виду четыре побудительных мотива: кража, профессиональная ревность, просто ревность и, наконец, честолюбие. Первый мотив, кражу, можно отнести ко всем подозреваемым, кроме, по-видимому, мадам Лора. Ревность, обычную человеческую ревность – к мадам Лора и Престе, с одной стороны, а с другой – ко всем тем, кто влюблен в Престу. Профессиональная ревность выводит нас на двух несчастных клоунов, на Джулиано и Мамута. Честолюбие ведет нас только к одному человеку – к Жану де Латесту, который явно жаждет стать директором.

Ошкорн, казалось, слушал рассуждения Патона вполуха. Он думал о Престе. Он снова мысленно видел сцену в уборной, куда перенесли тело Штута. Тогда вошедший Людовико хотел что-то сказать, но Преста взглянула на него, и Людовико промолчал. Мамут, после того как склонился над телом, тоже хотел что-то сказать. Преста бросила на него упреждающий взгляд, и он тоже промолчал.

Ошкорн словно снова увидел Престу – такую, какой она предстала перед ним в первый раз на манеже. Снова славно увидел ее прекрасную трепетную фигурку, в струнку вытянувшуюся на крупе Пегаса, ее в патетическом порыве воздетые к небу руки, ее победную улыбку. Так что же скрывается за этой улыбкой? Какая загадка кроется в глубине этих черных глаз? В чем тайна Престы?..

А Патон в смятении ждал реакции Ошкорна на свои рассуждения.

– И что же ты решил? – спросил наконец Ошкорн.

Ему пришлось повторить свой вопрос несколько раз. Он видел, что его напарник растерян, и это забавляло его. Каждый раз, когда расследование застревало на мертвой точке, Патон впадал в подобное состояние, колебался, предоставляя Ошкорну брать инициативу в свои руки. Но на этот раз он все же решился высказать свое мнение:

– Я думаю, настало время разделить, как обычно, работу пополам. Ты кого выбираешь?

– Никого. Пока не из чего выбирать. Все показания, которые ты собрал, гроша ломаного не стоят. Единственное, что мы знаем наверняка, так это час, когда было совершено преступление. Все остальное – во мраке, как говорил Шекспир.

Патон удивленно посмотрел на него.

– Но ведь надо же что-то делать!

Ошкорн встал и принялся вышагивать взад и вперед по комнате. Минуты две ни один из них не произнес ни слова. Наконец Патон остановился перед своим напарником.

– Нам остается только одно: реконструировать преступление.

– Реконструировать? Сейчас? Да это просто безумие! Это ничего не даст! Мы еще не настолько продвинулись в своем расследовании…

– Согласен! Но лично я все же хотел бы, чтобы они дали представление для нас одних. Конечно, не все представление, только вторую его часть, а именно номер Паля и Штута. Наверняка есть детали, которые ускользнули от нас в тот вечер, но на сей раз мы их не упустим. Ты рассмотрел варианты: убийство с целью ограбления, убийство из ревности, убийство из честолюбия. Но ты не должен игнорировать еще одну возможность: бывают преступления, вызванные какими-то психологическими мотивами, преступления без явных побудительных мотивов!

21

– Я ждала вас, господа, я знала, что вы придете. Если бы вы еще помедлили, я попросила бы позвать вас. Я не могу больше молчать.

Патон от удивления резко отступил и внимательно посмотрел на мадам Лора. Что же такое важное она хочет сказать им? Признаться в том, что убийство совершила она?.. Лицо мадам Лора было, как всегда, спокойно, но круги под глазами выдавали бессонную ночь. До сих пор Патон не принимал всерьез предположение, что преступницей может быть мадам Лора, и поэтому он был искренне удивлен, когда Ошкорн сказал ему утром: «Давай сходим к мадам Лора. У нее наверняка есть что сказать нам. Со дня преступления прошло три дня. Время достаточное, чтобы все обдумать – и что она хочет сказать нам, и что ей хотелось бы утаить».

Ошкорн снова оказался прав. У мадам Лора действительно нашлось, что сказать им. Она ждала их визита…

Итак, Патон приготовился слушать мадам Лора. Нельзя сказать, что эта исповедь разочаровала его, и все же она оказалась совсем не тем, что он ожидал.

Горничная провела их в гостиную в стиле ампир, холодную и строгую, – идеальное обрамление для такой женщины, как мадам Лора. Через полуоткрытую дверь, ведущую в соседнюю комнату, Патон успел увидеть еще одну своего рода гостиную, но обставленную несколько фривольно и как-то особенно по-женски. Перехватив его взгляд, горничная, как ему показалось, смутилась и быстро прикрыла дверь.

Мадам Лора сидела спиной к окну. Лицо ее было в полутьме, руки, довольно пухлые и белые, она скрестила на коленях. Ни колец на пальцах, ни каких-либо других украшений, если не считать цепочки на лацкане ее костюма мужского покроя.

«Как такая достойная женщина могла позволить себе эту унизительную для нее связь? – подумал Патон. – Клоун! Разве можно брать в любовники клоуна?»

Он этого не понимал, а вот Ошкорн не видел в такой связи ничего необычного, он допускал закон контрастов. Он тоже заметил маленькую гостиную и оценил ее кокетливое убранство, светлую мебель, светло-зеленые бархатные занавеси, со вкусом расставленные в высоких вазах цветы. Гостиная в стиле ампир, суровое лицо мадам Лора – это всего лишь фасад. На самом же деле мадам Лора – женщина бесконечно более чувственная, чем ей хотелось бы выглядеть.