Зарубежный детектив 1979

— Ну давай здесь передохнем, приятель, — говорит Артемиса.

Меня утешает мысль, что он тоже устал. Он сбрасывает мешок, садится на землю и прислоняется спиной к дереву. Я тоже скидываю мой и на четвереньках подползаю к нему.

— Закурить бы.

— Да и я не прочь, — бросает он. — Что ж, закурим...

Я видел столько кинофильмов, где снайперы попадают прямо в сердце солдату, целясь в ночной тьме на огонек его сигареты, что поневоле ощутил сомнение.

— Думаешь, можно?

— Да тут только одни хутии, — смеется он надо мной. — Гвардейцы выше перевала Ла-Тихера не поднимаются, а мы уже минут двадцать, как оставили его позади.

Он зажигает сигарету: огонек высвечивает его острый нос, выдающиеся скулы, кудрявую рыжеватую бороду. Он делает две-три глубокие затяжки и передает мне сигарету. Дым разъедает горло — это «Пектораль». Я раскашлялся, он надо мной не смеется, я возвращаю ему сигарету. Да, придется привыкать к крепким, «Кэмел» или «Лаки страйк» здесь в горах — непозволительная роскошь.

— Ты из Гаваны? — вдруг спрашивает он меня.

— Да. А ты из Пинар-дель-Рио?

— Конечно. Только не из Артемисы. Я из местечка Пять Песо, его даже на картах нет. А тебя что, застукали?

— Еще как! Я занимался этой забастовкой.

— Да, свалить Батисту одной забастовкой трудно, — бросает он.

— Ну, Мачадо, положим, однажды свалили, — возражаю я.

— Тогда все шло по-другому.

— Это еще почему?

— Другие времена.

— Да нет, все одно.

— Ну не думай, приятель.

Спускаться легче, чем подниматься. Правда, не всегда: крутизна отшвыривает тебя, тащит, толкает вниз, нужно ползти, цепляясь за стволы и ветки деревьев, глубоко вонзать каблук сапога в землю.

Моря еще не видно. Артемиса идет впереди метрах в пяти-шести. Похоже, ему легко сползать со склона; он движется мелкими прыжками, я вижу не его, а только его тень, которая молчаливо скользит вниз.

Интересно, около солончака они поставили часового?

Артемиса гасит окурок о землю. Вокруг нас царит тишина, только смутный шепот гор пронизывает глухой мрак.

— А как там, в Гаване? — вдруг спрашивает он.

— На военном положении, — отвечаю я.

— Ну это-то понятно. Только я о другом... Что о нас там говорят?

Мне кажется, что в это «нас» он меня не включает: я был — и почти еще остался человеком, боровшимся в городе. Он же имеет в виду ветеранов Сьерра-Маэстры.

— Это ты о тех, кто в Сьерре? — на всякий случай спрашиваю я, хотя заранее знаю ответ.

— Ага.

— Говорят, что в них наша надежда.

Я слышу, как он почесывает бороду, словно кто-то ногтями проскребает бурьян.

— Вот и я то же думаю, — наконец бросает он.

Не знаю, обо что я споткнулся, скорее всего о какой-то корень, но я кубарем качусь вниз, и именно Артемиса бросается между моим телом и обрывом. Потом помогает встать на ноги.

— Уцепись посильнее, приятель.

— Да стараюсь.

Вот я уже уцепился, поправляю свой автомат на плече и снова принимаюсь спускаться вниз по склону.

— А семья у тебя есть? — спрашивает он,

— Жена, дети, что ли? — Ага.

— Нет, — отвечаю я. — А у тебя?

— У меня-то есть. Двое щенков. Они в Гуанахае с дедами.

— А чем ты занимался? Он долго мне не отвечает.,

— Поисками работы. А ты? Я молчу.

— Еще час, и мы будем в лагере..

— Ну и слава богу, — бросаю я, — Черт знает сколько весит этот мешок.

— Вот и пляж, — шепчет Артемиса.

Медленно я придвигаюсь к нему и просовываю голову сквозь траву. Последние метры до песчаной полосы мы ползли по-пластунски.

— Ничего не видно, — говорю я ему.

— Потому что ничего нет,

— И поста нет?

— Вот если они примутся стрелять, когда мы будем уходить, значит, есть. Ну пошли, приятель.

Он встает на ноги и с усилием вскидывает мешок на плечо, Я делаю то же самое. Мешок, похоже, весит уже не сто либр, а пятьсот.

— Все это скоро кончится, приятель, — вдруг говорит он.

— Что?

— Да все это. Война, Батиста долго не продержится,

— Может быть.

— Да уж точно.

Теперь нам, задыхаясь от тяжести мешков, нужно подниматься вверх по склону.

В эту минуту ни он, ни я ничего еще не знали, но в одном Артемиса оказался прав — через шесть месяцев Батиста на самолете удрал с острова, который он хотел сделать одной огромной могилой.

Но в другом Артемиса ошибся — война еще только начиналась,

Часть I

Дни

... за проявленный героизм...

ВТОРНИК

Он взглянул на свои «Сейко-5». 20.28 вечера. Вторник 6 октября 1968 года. Конечно, точно в 20.30 он выйдет в эфир с отзывом БРО, на волне 37 метров — это длина, соответствующая графику передач на этот день. Его передатчик — транзистор РТ-48А уже открыт. Перед ним на ночном столике лежит ответ для Вальтера.

Он зажигает сигарету. Еще минута, и его передатчик заработает в тысяча триста девятый раз. Он вытягивает ноги и вдруг вспоминает, что с полудня у него не было и крошки вд рту.

20.29 — он кладет палец на клавишу.

Тридцать секунд... двадцать... десять...

20.30.

И вот уже он превращает в высокочастотные сигналы ряды цифр: 4758... 9786... 2534.;.

Минут пять спустя все было закончено. Он немного Подождал, потом выключил передатчик и спрятал его в Кожаный чемодан, лежавший на ночном столике. Взял пачку сигарет к зажигалку, отодвинул магнитную задвижку, которой на всякий случай, помимо основной, запирал дверь й вышел из комнаты.

Как всегда, за нее было уплачено вперед. Последние пять лет он отправлял свои сообщения Вальтеру откуда-нибудь из многочисленных отелей или мотелей Майами-Бич и приобрел хорошую практику.

Его «форд-торино» стоял в конце покрытой гравием площадки паркинга, принадлежащего мотелю. Он включил зажигание и мягко вывел, машину на шоссе. Он жил на Юго-Западе в большом доме, стоящем на углу авеню 27 и улицы 8.

Полчаса спустя он уже ставил машину в гараж на Двенадцатой улице в двух кварталах от квартиры.

Ничего интересного. Едва Стюарт Дьюк кинул взгляд на бумагу, которую ему передал Гарри Терц, как сразу понял это..

Нелегко ему приходится, и дело вовсе не в профессиональной гордости старика. Читая с видимым вниманием последний абзац донесения, он провел пальцами по редким волосам. В кабинете стояла мертвая тишина, которую нарушал лишь легкий гул аппарата кондиционированного воздуха.

Наконец он поднял глаза, и взгляд его наткнулся на лицо Гарри, окруженное густой бородой, лицо, на котором проступал толстый шрам в форме полумесяца, а в усталых старческих глазах светилась неуверенность.

— Хорошо, — сказал Дьюк. — Очень хорошо.

— Правда? — с мучительным беспокойством спросил Гарри. — Правда, — пробормотал Дьюк, закрывая папку. — Очень полезно.

Он снял колпачок авторучки и пометил в блокноте имя и адрес: Рональд Хэйвард, 1345, Николас-авеню, Вест Сайд, Манхэттен. Он вырвал листок и поверх алюминиево-стеклянного Отола  протянул его Гарри.

— Ты когда-нибудь работал для Хэйварда?

— Раза два, — ответил Гарри, глядя на листок. — Давно уже,

— Сходи к нему. Может, у него есть для тебя что-нибудь.

— Спасибо, Дыок. Большое спасибо. Благодарный, словно обласканная собака, Гарри Несколько раз кивнул головой и поднялся. По крайней мере, он-то знал, что для таких людей, как Стюарт Дьюк, время — золото;

— Не за что, — не глядя бросил тот. — Если что-нибудь представится, я тебе тут же позвоню.

— Спасибо, Дьюк, —снова повторил старик.

— Да ладно, — с грустной улыбкой ответил Стюарт. — Я тебя не задерживаю, А где получить, сам знаешь, ты ведь ветеран.