Роман о любви (СИ)

"Надо бы изменишь такое отношение к людям,- думал Кларк,- но как, ведь ему одному не под силу, а другим просто наплевать, пока у них все нормально".

Нельзя сказать, что в полиции служили плохие люди. Нет. Они были как раз хорошими, но то общение и способы ведения борьбы с преступностью, коррупцией в эшелонах власти, не давали положительного результата, и все это вместе скапливалось и давило на психику. Поэтому, часто применялась грубая сила, порой нечеловеческое отношение.

Все это, конечно, сказывалось на здоровье и психике, в первую очередь. Но в силу той же боязни остаться без работы или быть выброшенным из полиции, как негативный элемент, никто к врачам не обращался и все старались, как могли, избегать подобных встреч, потому как они не сулили ничего хорошего.

"Да, корни в системе, - так же, молча, констатировал Кларк, - и если бы люди были немножечко поактивнее и поделикатнее друг к другу, то возможно и можно было навести порядок во всех сферах."

Но, так как это были только мечты, то Кларк только вздыхал. Ему тяжело было жить среди таких же, со своими, уходящими вглубь земли аристократическими корнями.

" Почему мы всегда избираем тех, кто нам не нужен? - продолжил свою мысль Кларк,- почему стараемся так избежать позора своей собственной мысли?"

Ведь у тех, кто сейчас наверху, она просто отсутствует. Вот взять, к примеру, самого себя. Разве не мог бы я руководить каким-нибудь ведомством? Конечно, смог бы. Важно только, чтобы было желание творить и делать пользу людям. Или взять бы того же Макса Триггера. Разве он не смог бы одолеть руководство полицейским участком? У него все есть для этого. Ум, никем и ничем не порабощенный, честь, совесть и, в конце концов, здравый образ мышления.

Или возьмите мою жену. Почему бы ей не сидеть дома? С детьми? А не заниматься неизвестно чем, где-то там, в сфере образования. В конце концов, это удел мужчин и недаром слово учитель мужского рода.

Но это так, лирика,- тут же думал Кларк, - дело в другом. Дело в том, что многие не хотят понять друг друга, и посему мы идем бесцельно, куда-то постоянно сваливаясь, словно в ту же выгребную яму. Общества уже не существует. Есть лишь отдельно стоящие группы населения и даже не важно, как они именуются. Все равно это обществом назвать нельзя, уж слишком они все разные, и не имеют достаточно общего, разве что в туалет ходят одинаково,- умозаключил Кларк,- да и то в разные. У одних золотые, у других простые, а у третьих - и вовсе нет никаких. Так где же здесь общее? А? Спросите что-нибудь полегче, - молча, ответил сам себе капитан.

Наверное, мы никогда не расстанемся со своей алчностью. Таков уж наш удел. Это предел умственного сосуществования с природой. Грубо? Да. Справедливо? Нет. Мы не должны так жить, мы ведь люди, единственные здесь на Земле, кто способен победить смерть. Но мы сами себе не даем этого сделать, упорствуя в малом, мы позволяем другим в большом.

Ведь, если посмотреть на того же преступника, кто он такой, и почему он этим занимается, то сразу становится ясно, что он - это мы сами, только мы почему-то чего-то боимся, а он нет. Мы стоим у ворот закона, а они их открывают. Мы обязываем их сидеть в тюрьмах, а они нас обязывают кормить их, одевать, охранять. Мы опускаемся на дно, а они вырастают, ибо подобие человеческих общин дает максимум развития уму и разуму, в целом. Вот откуда берется и рождается преступность и пресловутость всей окружающей мафии. Именно оттуда, с тюрем и ссылок они берут свое начало, ибо тюрьма - это их общее, а наше общее - его просто не существует. Поэтому, никакая человеческая забота здесь не поможет и тем более, наивная ложная гуманность.

Мы сами порождаем преступность, рожая таких, которые нас же потом и убивают, душат и так далее. Так возможно ли это дальше, и скоро ль мы образумимся, наконец.

Никакие стены не спасут от погибели, если воцарится сугубо преступная власть. И не жалко тех мошенников-судей, пресмыкающихся преред пресловутостью, и не жалко тех чиновников любого ранга, уподобающих преступникам. И жалко самих себя в окружающей бездне всего пресловутого, которое породили сами, и которое не хотим искоренить".

Так рассуждал простой полицейский капитан обыкновенного рядового участка и даже не знал, что до последнего своего часа осталось совсем немного.

"Что это со мной?", - вдруг тряхнул головой капитан и только сейчас заметил, что сигарета в руке почти догорела и уже начинала жечь пальцы.

"Наверное, сдаю",- подумал он вновь, вставая с трубы.

"Интересно, а что здесь?"- подумал Кларк и наклонился посмотреть.

Больше он ничего не успел сделать. Что-то неимоверно тяжелое опустилось ему на голову, отчего его голова почти треснула.

Больше он ничего не слышал. Темные сумерки обволокли его опустившееся тело, и было едва заметно два силуэта, уходящих в ночь.

ОБРАЙН РАССЛЕДУЕТ

Обрайн долго еще прислушивался к шорохам и одиночным стонам, но вконец не выдержал и решил побродить немного. Он постучал в кабину и позвал Парки.

- Слушай, Ларри, побудь немного здесь, а я пойду, пройдусь и разомну свои кости.

- Хорошо, сержант,- ответил тот, уже влезая в лабораторию.

Обрайн взял фонарик и вышел на улицу. Было свежо и тепло.

И хотя время только приближалось к половине десятого, было уже довольно темно. Сумерки медленно поглощали отдельные участки территории, и постепенно все пряталось во тьму.

Освещения здесь почему-то не было: то ли не включили, то ли еще что, и Обрайн использовал фонарь в качестве поводыря.

- Пойду, посмотрю, чем там занимается капитан, - пробубнил себе под нос Обрайн и зашагал в сторону ямы.

По пути ему встретилась какая-то дикая кошка, которая, яростно сверкнув глазами, унеслась в темноту.

- Фу-у, ты, черт, напугала,- машинально перекрестился Обрайн и зашагал дальше.

У ямы никого не было, зато было достаточно следов.

"Вот, потоптались",- подумал Обрайн и шагнул в направлении трубы.

Там тоже никого не оказалось. Тогда он обогнул здание по периметру и, никого не встретив, удивленно произнес:

- Где же капитан, черт подери, куда он пошел?

Темнота ответила суровым молчанием. Только где-то вдалеке слышны были звуки проходивших прохожих, да завывание некоторых птиц.

Он возвратился к машине и залез в лабораторию. Там увидел радостного Парки.

Что случилось, Ларри, докладывай,- обратился к нему Обрайн.

- Поступил первый доклад,- ответил тот и продиктовал записанное им сообщение.

Хорошо,- задумчиво ответил сержант и посмотрел на время. Было без пятнадцати десять.

Что-то я не пойму, куда подевался Кларк? - обеспокоенно сказал он,- надо, наверное, вызвать подкрепление.

Обрайн вылез из лаборатории и подошел к водительскому месту. Взяв в руки передающее устройство, он громко сказал:

- Это сержант Обрайн. Мы находимся в районе углового здания на Айзель-стрит. Необходимо оцепить здание со всех сторон и не допускать никого постороннего к его околице. Всех проходивших направлять обратно, не заостряя при этом их внимание. В участке оставить дежурного и его помощника, а остальным расположиться по маршруту.

Надо сказать, что это обозначало выход на патрулирование, которое начиналось с десяти вечера тем, кому положено, а всем, свободным от него, оцепить здание по окружности.

Положив микрофон, Обрайн вновь зашел к Парки и сказал:

- Они должны оцепить здание. Будь внимательнее. Если что, зови. Я пойду, еще раз пройдусь по территории.

- Есть, сэр, - ответил Ларри и вновь прислушался.

Обрайн закрыл дверь и двинулся к другой стороне выгребной ямы. Не обнаружив там ничего, он пошел дальше.

Где-то, в самом отдаленном углу территории едва заметно просматривался полусогнувшийся силуэт человека.