Рецепт на тот свет

— Я ей говорю — половина моя! — сказал Демьян. — Кабы я старую ведьму на льду не углядел, то и перстенька бы не было. А она мне — мало ли что углядел, она не твое имущество купила, а мое! Вот и стали перстенек делить, диво, что весь остров на крик не сбежался…

— Не настолько эта барыня, оказывается, выжила из ума, раз платит за услугу… — и Маликульмульк задумался. Ему пришло в голову, что исчезновение Беренихи среди амбаров точно так же объясняется — сняла с руки другой перстенек, у нее ж их было не меньше дюжины, и сунула сторожу, тот ее пустил в свою каморку, а потом клялся и божился, что никаких старух в глаза не видывал.

Но для чего ей было прятаться? Если она с ума сбрела — другое дело. А если эта история со старухой, которая раньше словно бы была вывернута наизнанку, теперь явилась своей лицевой стороной?

Старуха сперва оказалась на льду, причем брела со стороны устья. Потом назвалась чужим именем. Потом сбежала. Потом, заметив погоню, замела следы. Если предположить, что она попала в беду, то в ее поведении больше не сквозило безумие…

А как она оказалась на льду у Кипенхольма? Там, где никакого жилья?

И тут Маликульмульк вспомнил санки, что пронеслись ночью сперва в сторону устья Двины, потом в сторону Московского форштадта. Текуса еще шутила, что зазноба дала молодцу от ворот поворот…

Странный узелок завязался. От кого же прячется мнимая Берениха? Отчего не желает сказать, что она — родная сестра бывшего бургомистра Видау?

От этой истории все больше и больше разило бедой.

Он молчал, а Демьян с Текусой снова затеяли перебранку. Демьян уже обвинял любовницу в том, что из-за нее не пошел домой ночевать, и теперь теща с супругой его на порог не пустят.

Этот галдеж почти не отвлекал от мыслей — а мысли были весьма путаные и заковыристые, совсем не философские мысли. И одна из них звучала так: не пришлось бы звать на помощь Паррота…

Глава десятая

Внучка и бабушка

Совесть должна быть у всякого человека, и звание философа от нее не освобождает. Поэтому Маликульмульк в конце концов прибыл в канцелярию.

Его встретили тем самым молчанием, какое бывает, когда за миг до явления человека в комнате перемывали ему кости. Даже два рта остались открытыми — но не рот Сергеева, этот благоразумный господин сам в таких беседах почти не участвовал, позволял говорить другим.

Маликульмульк поздоровался с подчиненными и прошел к своему столу. Ни одной деловой бумаги там не было, зато была стопка конвертов с печатями. Он спросил, все ли благополучно. Ему ответили: все в порядке, господин Крылов, вчерашние задания ваши выполнены, задания его сиятельства копиистам также выполнены, а сейчас самое время разойтись по домам. Маликульмульк согласился и сел за стол. Подчиненные убрались прочь.

Некоторое время он методично срезал сургучные печати, очень недовольный ходом дел. История с рецептом кунцевского бальзама запуталась совершенно — ее бы попытаться хоть частично распутать, освободить от всеобщего вранья, а тут, извольте радоваться, какая-то суета вокруг беглой старухи. И вот холщовый мешочек с ее туфлями, которые удалось общими силами отнять у Текусы. С этим мешочком надо пойти в дом Видау… а надо ли?..

Сперва неплохо бы понять, от кого скрывалась старая дама, выдавшая себя за Анну Матильду Беренс — за фрейлен Беренс, еще не ставшую женой Мельхиора Видау. Был ли в этом какой-то смысл? Старуха должна была знать, что фрейлен Беренс стала фрау Видау, и если она, окаянная, в здравом уме, то почему назвалась именем покойницы?

Тонкая пластинка сургуча с рижским гербом — щитом, который поддерживали две половинки двуглавого орла, — треснула, и это вразумило Маликульмулька: Бог с ней, со старухой, нужно разгрести весь воз врак вокруг лелюхинской фабрики.

Помочь тут могла только Анна Дивова — она уж если заговорит, то врать не станет.

Маликульмульк спрятал печати в стол, прихватил туфли мнимой Беренихи и пошел в Цитадель.

Но на сей раз ему не повезло — дорогу ему заступил бригадир Дивов.

— Я к невестке вашей, — сказал Маликульмульк.

— Моя невестка не принимает, — отрубил упрямый старик.

— Я по приказу его сиятельства.

— Его сиятельство не прикажет вытаскивать силой из кровати больную женщину.

Кабы не знать правды — то можно бы и поверить этому твердому голосу, этому хмурому и суровому виду.

— Лгать-то зачем, Петр Михайлыч? — спросил Маликульмульк. — Я прекрасно знаю, что Анна Дмитриевна трудится наравне с арестантками. Без вашего дозволения она бы не стала стирать солдатские портки.

— А коли вы, сударь, столь умны, чтобы укорять меня во лжи, то знайте — все, что делается в моем семействе, вас не касается! — отвечал отставной бригадир с высокомерным видом.

— Анна Дмитриевна не принадлежит более к вашему семейству, ее муж мертв! — тут Маликульмульк повысил голос.

— Она почитает меня за отца и на коленях просила позволения вернуться в мое семейство!

Это и впрямь было похоже на Анну Дивову.

— Она совершила дурной поступок и должна держать ответ, — строго произнес старый Дивов. — Она сама сознает это. Не мешайте нам жить по божеским законам, господин Крылов! Лучше бы, чем беспокоиться о моей невестке, подумали о спасении собственной души.

С тем он, не прощаясь, взялся за ручку тюремной двери.

— Петр Михайлович, из-за дури вашей могут осудить невиновного человека! — еще громче сказал Маликульмульк. — Анна Дмитриевна видела преступников, которые подбросили отраву на бальзамную фабрику Лелюхина! А раз вы запретили ей выходить из тюрьмы и разговаривать с посторонними людьми…

— Именно, что посторонними! — вполоборота ответил Дивов и скрылся за дверью.

Маликульмульк остался стоять посреди улицы, и лишь капрал, ведущий новобранцев, заставил его посторониться, нелюбезно отпихнув с дороги.

Можно наябедничать князю, подумал Маликульмульк, и эту Анну доставят в Рижский замок под конвоем. Но будет ли она говорить? Скорее уж от упрямства замолчит. И надолго.

Он пошел прочь из Цитадели, через замковую площадь — в сторону аптеки Слона, хотя еще не знал определенно, нужно ли говорить с Парротом. Пройдя по Большой Замковой, решил — нет, не нужно, а умнее всего — пойти к фон Димшицу. Взять в кондитерской большой яблочный штрудель и явиться с гостинцем. Может статься, как раз у шулера есть какие-то новости.

— А ко мне присылали от Видау, — сказал фон Димшиц. — Записка ваша прямо воскресила старика. Он боялся, что сестрица убредет неведомо куда, упадет и замерзнет. Ступайте к нему, расскажите подробности!

— Я принес ее туфли, — Маликульмульк предъявил холщовый мешочек. Фрау Векслер сразу же открыла его, разглядела обувку, ощупала, чуть ли не обнюхала.

— Это дорогие туфли, — сказала она, — хорошей работы. Герр Видау достойно содержал сестрицу.

— Если только это действительно она. Бывают и удивительные совпадения, — заметил шулер. — Что ж вы не идете со своей находкой прямо к Видау?

— Мне кое-что кажется странным, любезный друг. Фрау Векслер, вы когда-либо видели сестру Видау?

— В последний раз — несколько лет назад. Она жила тогда в Вольмаре с мужем и детьми, к брату приезжала на Масленицу. Она и до этого часто приезжала.

— Похожа она на брата?

— Как не быть похожей — они чуть ли не близнецы!

Маликульмульк вспомнил тяжелое неприятное лицо мнимой Беренихи — пожалуй, сходство с Видау имелось.

— А что говорили о ней в городе? Не было ли слухов, что она тронулась рассудком?

— Нет, таких слухов не было, но, герр Крылов, она уже в том возрасте, когда это может случиться каждую минуту. Вы лучше ступайте к герру Видау — он вас примет как лучшего друга! А потом — к нам, пить чай и есть ваш чудный штрудель. Я еще приготовлю пышки и пошлю Марту за пимперникелями. Непременно возвращайтесь!

Фон Димшиц усмехнулся — похоже, его невеста что-то затеяла.

— Нет, очаровательная фрау, не получится, — сказал Маликульмульк. Он вовремя вспомнил свой уговор с Демьяном Пугачом. Демьян обещался походить меж складов, повыспрашивать — вдруг кто сознается, кто за перстенек приютил старую немку в тулупе и валенках. Потом же Маликульмульк обещался после вечерней службы сопроводить Демьяна домой и внедрить его в лоно семьи без скандала. Демьян, умоляя об этой услуге, клялся, что ноги его на Клюверсхольме более не будет, и Текуса, слушая его трагическую речь, зажимала уши ладонями и кричала в ответ, что коли он посмеет тут объявиться — будет бит приятелями-перевозчиками.