Кровавая плаха

— Где Федоров? Это его отпечатки на портсигаре!..

Часы показывали половину двенадцатого ночи. Были в наличии лишь трое дежурных полицейских. Во главе с полноватым, не быстрым на ногу Ирошниковым они бросились на улицу.

Путь держали на Рождественку. Федоров жил в том же доме, в котором находилась его мастерская.

Они вломились в квартиру, переполошив молоденькую беременную жену часовщика.

— Василий уехал в полицию и еще не возвращался. — Женщина стояла в одной ночной рубашке, прижимая руки к груди.

Устроили засаду. Часы отсчитывали ночное время. В половине пятого раздался осторожный стук в дверь. Ирошников попросил женщину:

— Спросите «кто» и откройте.

Она так и сделала. Едва дверь раскрылась и вошел Федоров, как на него навалились сыщики. Надели наручники. Федоров усмехнулся: «Перехитрили! Я с вечера наблюдал за входной дверью: придете или нет? Когда вы успели прошмыгнуть?»

Жена рыдала, и ее всхлипывания долго достигали слуха удалявшихся сыщиков.

Первый допрос Федорова продолжался два часа. Шок от ареста прошел. Подозреваемый недоверчиво ухмылялся, когда Кошко пытался объяснить сущность определения личности по отпечаткам пальцев.

— Господин сыщик, почто вы сказки сказываете — «отпечатки, отпечатки», — язвительно цедил Федоров, — это вы обманывайте деревенских ванек, а мы сами с усами.

— Признаваться не будешь?

— Коли было бы в чем, так и признался. Только к убийству, про которое вы твердите, я отношения не имею. Если видел кто меня, как я убивал, пусть покажет. Я ему в морду плюну за такое вранье.

Кошко решил схитрить:

— Но тебя видел в двадцать девятом поезде проводник, да и пассажиры показывают.

— Вранье, я не был ни в каком двадцать девятом и в тридцатом, и в сороковом — ни в каком меня не было.

— Хорошо, я докажу твою вину! И срок ты получишь самый большой.

Кошко нажал на кнопку. Вошел дежурный:

— Пусть посидит в камере, обдумает свое положение. Уведите!

— Трудный орешек! — Кошко сжал кулаки. — Если не найдем доказательств, завтра придется Федорова выпустить.

В кабинете сидел Линдер. Сыщик продолжал:

— Спрашиваю Федорова: «Коли ты невиновен, то зачем сидел возле собственного дома в засаде?» А этот сукин кот мне отвечает: «Так ваша полиция из любого невиновного сделает преступника!» Каков проходимец!

Линдер убежденно произнес:

— У меня твердое мнение: убийца — Федоров. И я, кажется, знаю, где нам следует искать к нему ходы. — И он изложил план действий.

— План одобряю! — бодрым тоном произнес Кошко. — Возьми для антуража двух агентов да наручники не забудь.

Через три минуты Линдер и два агента выскочили-на улицу. Авто уже не было: оно стояло в гараже, а шофер спал у себя дома.

Остановили проезжавшего извозчика. Линдер строго сказал:

— Полиция! Поработай, братец, ровно час на благо Империи.

Потащились на Маросейку. Нашли дом купчихи Васильевой, а в ней квартиру, где имел жительство ученик часовых дел мастера Шмигайло.

Подняли его с постели, нацепили наручники, посадили в пролетку — и вновь в сыскное отделение, на грозный допрос.

Линдер не стал терять времени. Устроившись возле арестованного, доверительно говорил ему на ухо:

— Твой хозяин — страшный убийца! И он тебя запутает в два счета. Ему, видать, вдвоем ехать на каторгу веселее. Так что, Семен, у тебя один выход — рассказать нам все, что знаешь. Иначе…

Трясется Шмигайло, лепечет:

— Все — как на духу!

Привезли. Кошко в кабинете дожидается. Спрашивает:

— Семен, с кем дружил твой хозяин?

— Да ни с кем. Сам по себе жил.

— И в гости не ходил?

— Как же, обязательно ходил. Я было не хотел вам говорить, но теперь — без утайки. Раз хозяин хочет меня за собой потянуть…

— Ну так к кому ходил?

— К матери! Она в Петровско-Разумовском домик имеет.

— И когда хозяин последний раз был у нее?

Шмигайло, смешно сморщив лобик, стал мучительно вспоминать:

— В понедельник, пораньше закрыв лавку — этак часа в четыре, хозяин куда-то отлучился. Появился он только во вторник после обеда — часа в три. Поел, поспал и опять ушел — к маменьке.

— Почему ты думаешь — к маменьке? Разве хозяин тебе докладывал?

— По сапогам. Где мать хозяина живет, там грязь непролазная. И когда хозяин возвращается оттуда, то он всегда ругается, весь запачканный. Вот и на этот раз так было.

— Семен, ты мое поручение выполнишь? Очень серьезное дело!

— Все, что скажете, да чтоб мне ни дна ни покрышки…

— Как мать зовут?

— Дарья Гавриловна.

Так вот, прибежишь к Дарье Гавриловне и скажешь: «Хозяин просил передать вам вот этот узелок и спрятать его туда же, куда во вторник вы схоронили бриллианты. За хозяином следит полиция, вот он сам и не может прийти, а прислал меня!» Понял, Семен?

Кошко вызвал Линдера, дал ему 100 рублей и что-то объяснил. Тот направился к знакомому ювелиру и принес десятка два фальшивых «драгоценностей»: перстни со стекляшками, массивные цепочки, браслеты и прочую дребедень.

Все положили в мешочек, завязали и передали Семену:

— Ну, беги! Хорошо выполнишь задание, устроим в другую часовую мастерскую (твоя нынешняя, понятно, закроется) да еще дадим 100 рублей. Доволен?

— Очень! Почему не заработать такой капитал — сто рублей!

И Семен направился на коляске в Петровско-Разумовское, а за ним, соблюдая осторожность, на приличном расстоянии ехал агент Филиппов.

Филиппов видел, как Семен подошел к маленькой хибаре с покосившейся печной трубой, распахнул калитку. Залаял пес. Из дома выскочила неопрятная старуха. Она немного поговорила с Семеном, приняла у него узелок, проводила до калитки и вернулась к себе.

Филиппов устроился в дальних кустах орешника, откуда дом хорошо просматривался. Сидел час, другой. Мимо прошло стадо. Филиппов притворился пьяным. Пастух поглядел на него и, хлопнув бичом, погнал буренок дальше.

Когда стемнело, агент подобрался вплотную к плетню. Выскочил пес, начал гавкать. Как и у всякого опытного сыщика, у Филиппова на всякий случай был заготовлен кусок колбасы. Он вынул его из кармана (хотя самому впору было съесть, так проголодался) и швырнул собаке.

Взошла луна. В доме у старухи давно погас огонь. На Филиппова навалилась дрема. Вдруг он вздрогнул: дверь хибары заскрипела, и на пороге, словно привидение, в белой ночной рубашке появилась старуха. Она, видно, была настолько уверена в себе, что предосторожности не соблюдала: прошла к сараю, держа в руках большую лопату. Несколько раз копнув, она спрятала сверток.

Возле сарая приставила к дверям лопату и отправилась спать.

…С трудом дождался агент утра. На его счастье, было довольно тепло. Это и помогло выдержать. Едва немного посветлело небо, он подошел к ближайшей от старухиной избе, постучал в окно.

— Кто там? — раздался заспанный старческий голос.

— Открой, отец! — как можно ласковей сказал Филиппов. — Дело серьезное.

Маленький сухонький старик распахнул раму:

— Чего спать, баламут, не даешь?

— Я из полиции! Возьми с собой кого, пойдем — понятым будешь!

Вздохнул старик — хочешь не хочешь, а иди! На то оно начальство.

Разбудили мать Федорова. Филиппов строго спросил:

— Полицию уважаешь? Доставай бриллиантовое ожерелье, которое тебе сыночек привез. А стекляшки, доставленные нынче, можешь на память оставить.

Старуха зыркнула глазками:

— Знать ничего не знаю!

— Тогда я знаю! Бери лопату, пошли к сараю.

…Филиппов быстро нашел спрятанное. Старуха злобно шипела проклятия. Соседи удивленно качали головами: «Надо же, всю жизнь самая неудельная была, с хлеба на квас перебивалась! И вдруг — сокровища!»

У Кошко в кабинете на этот раз было шумно и многолюдно. Дело по раскрытию преступления закончилось.