Книга воздуха и теней

Крозетти так и сделал. Маленькая библиотекарша пристроила настольную лампу на гибкой ножке так, чтобы на бумаги падало как можно больше света, и углубилась в изучение.

— Ну, почерк не слишком скверный, — заметила она. — Мне попадались и похуже. — Она медленно прочла отрывок вслух, словно туповатая третьеклассница, а потом воскликнула: — Господи!

— Черт! — взорвался Крозетти, ударив себя кулаком по бедру с такой силой, что почувствовал острую боль.

— Да уж, — согласилась Добровиц, — тебя прилично обдурили. Сколько он заплатил?

— Тридцать пять сотен.

— Ох, дорогой мой! Какой позор!

— Я мог бы получить гораздо больше, да?

— О да. Если бы ты пришел ко мне и мы установили аутентичность рукописи — так, чтобы не осталось сомнений, а для документа подобной природы и важности это нелегко, — ее можно было бы выставить на аукцион. Мы, скорее всего, не стали бы принимать в нем участие, поскольку это не совсем наш профиль. Но Фолджер и Хантингтон [39] передрались бы между собой. Более того: для человека вроде Булстроуда владеть — эксклюзивно владеть — таким документом… ну, это уже карьера. Неудивительно, что он обманул тебя! Он, конечно, сразу сообразил, что рукопись снова сделает его центральной фигурой в деле изучения Шекспира. Никто и не вспомнит больше о той злосчастной фальшивке. Это открытие — взрыв в шекспироведении. Люди годами спорят о том, какой религии придерживался Шекспир, каковы были его отношения с политикой, а здесь мы имеем чиновника английского правительства, подозревающего Шекспира в приверженности папизму, причем изменнического толка. Тут открывается непаханое поле для исследований: сам Брейсгедл, его история, с кем он был знаком, где путешествовал. Плюс история того, на кого он работал, этого лорда Д. Может, где-то в старых архивах до сих пор лежат неисследованные документы. И поскольку нам известно, что в судебном порядке Шекспира никогда не преследовали, интересно выяснить почему. Может, он находился под защитой кого-то еще более могущественного, чем этот лорд Д.? И так далее, и тому подобное. Затем: у нас есть подборка шифрованных писем, скорей всего, представляющих собой отчет о слежке за Уильямом Шекспиром; у нас есть написанное современником свидетельство его жизни и деяний. Это невообразимое сокровище. При условии, конечно, что письма поддаются расшифровке. Поверь мне, криптографы будут сражаться за право заняться ими. Хорошо, что хотя бы эти письма у нас остались в оригинале.

Добровиц с коротким лающим смешком откинулась в кресле, устремила взгляд в потолок и с драматическим видом принялась обмахиваться рукой, точно веером. Этот жест Крозетти помнил с тех самых пор, когда они, дети, приносили ей свои неразрешимые головоломки.

— Но, мой дорогой Альберт, хотя все это необыкновенно увлекательно само по себе, это сущие пустяки по сравнению с настоящей находкой.

Крозетти почувствовал, как у него пересохло во рту.

— Ты имеешь в виду, что подлинная рукопись Шекспира действительно существует?

— Да, но и этого мало. Давай-ка поищем, указана ли здесь дата. — Она поднесла к глазам увеличительное стекло и стала исследовать страницы, словно птица, гоняющаяся за суетливо снующим жучком. — Хм-м-м… да, вот здесь, тысяча шестьсот восьмой… а свою шпионскую деятельность он, похоже, начал где-то в шестьсот десятом. Ты понимаешь, что это означает, Альберт?

— «Макбет»?

— Нет-нет, «Макбет» был в тысяча шестьсот шестом. И мы знаем, как он написан, — никаких секретов, упоминаемых Брейсгедлом, там нет. Год тысяча шестьсот десятый — это год «Бури», а после нее, не считая нескольких мелких вещей — главным образом в соавторстве, — Шекспир больше не писал пьес, что означает…

— Ох господи! Новая пьеса!

— Неизвестная, нигде не упоминаемая пьеса Уильяма Шекспира, о существовании которой никто и не подозревал. Причем написанная собственноручно. — Фанни приложила руку к груди. — Сердце… Дорогой, думаю, я слишком стара для таких переживаний. В любом случае, если она подлинная… повторяю, если она подлинная… Ты знаешь, в наши дни очень легко произносят слово «бесценная», обычно в смысле «баснословно дорогая», но это будет нечто выходящее из ряда вон.

— Миллионы?

— Ба! Сотни, сотни миллионов. Рукопись пьесы, если будет доказана ее аутентичность, стала бы самой дорогой единственной авторской рукописью, а возможно, самым дорогим движимым имуществом в мире, наравне с величайшими картинами. К тому же владелец рукописи станет и владельцем авторского права на нее. Я не эксперт, могу лишь строить догадки. Театры, фильмы… любой режиссер или продюсер продаст своих детей за право премьерного показа, не говоря уж о кино! С другой стороны, не надо строить воздушных замков. Может, все это искусный обман.

— Обман? Что-то я не въезжаю… Кто кого обманывает?

— Ну, ты знаешь, Булстроуд однажды попался на удочку ловкого мошенника. Может, кто-то решил, что теперь он созрел для второй попытки.

— Неужели? Знаешь, я думаю, Булстроуд последний, кто подойдет для такого. Кто ему поверит? Ведь доверие к нему подорвано, поэтому он так жаждет снова оказаться на плаву.

Она рассмеялась.

— Тебе нужно иногда заглядывать в казино. Если бы те, кто полностью проигрался, не желали снова оказаться на плаву, как ты выразился, казино давно закрылись бы. Но, конечно, на месте мошенника я не стала бы так действовать.

— Почему?

— Потому, дорогой, что это немыслимо — создать саму пьесу. Одно дело — сфабриковать «плохой» кварто «Гамлета». У нас есть «Гамлет», у нас есть «плохие» кварто, и у нас есть некоторые идеи относительно источников Шекспира при написании пьесы. И текст не должен быть слишком выдающимся. Если на то пошло, он должен быть хуже того, что нам известно; в «плохих» кварто чаще всего именно так и есть. Ты же знаешь, что такое «плохой» кварто, да? Хорошо. Тогда ты должен понимать, что здесь совсем, совсем другое. Пришлось бы сфабриковать целую пьесу величайшего в истории человечества драматического поэта, бывшего тогда в расцвете сил. Это невозможно. Между прочим, подобная попытка уже предпринималась, чтобы ты знал.

— Кем?

— Дурачком по имени Уильям Генри Айрленд, еще в восемнадцатом столетии. Отец у него был ученый, Уилли страстно желал произвести на него впечатление, ну, и начал «находить» в старых сундуках документы, имеющие отношение к Шекспиру. Это смешно, но если учесть, в какой стадии тогда были подобные исследования и вообще наука, многие ему поверили. Наверно, ему бы все сошло с рук, если бы он не «нашел» новую пьесу Шекспира — ублюдочное творение под названием «Король Вортигерн», и Кембл поставил ее в «Друри-Лейн». Пьеса, естественно, провалилась. Тем временем великий ученый Мэлоун доказал, что остальные рукописи — тоже фальшивка, и затея потерпела крах. Учти, Айленд был олух, и вывести его на чистую воду особого труда не составило. Паско, обманувший Булстроуда, оказался гораздо ловчее. Но, как я уже сказала, сфабриковать пьесу — задача совсем иного порядка. Простая компиляция не подойдет; это должен быть Шекспир, а он мертв.

— Значит, ты думаешь, что пьеса может оказаться подлинной.

— Я не знаю, пока не изучу оригинал. Я сделаю дословный «перевод» писем Булстроуда, чтобы тебе не путаться в его закорючках, и ты сумеешь читать их без труда. Кроме того, я подготовлю другой документ на основе шифрованных писем, чтобы ты, по крайней мере, увидел, как выглядит этот текст. Если не возражаешь, я хотела бы оставить письма здесь и подвергнуть их элементарной проверке. Если они на самом деле написаны не в семнадцатом столетии, мы славно посмеемся и забудем обо всем. С этого я и начну. Если же они подлинные, я пришлю их тебе по электронной почте, а также сообщу имя человека, хорошо разбирающегося в шифрах. Если мы расшифруем письма, это даст нам огромное преимущество перед Булстроудом. Ведь у него данных документов нет, а именно в них содержится информация о местонахождении рукописи пьесы, понимаешь?