Рецепт на тот свет

— Отчего это вы покушаетесь на мою чашку? — спросил удивленный аптекарь. — Карл Готлиб сейчас сварит вам, как вы любите, почти без сахара, а мы, старые люди, хотим послаще…

Герр Струве поднес чашку к губам.

Маликульмульк знал, что худощавый и подвижный Паррот в играх с сыновьями — ловкий, как фехтовальный учитель, двигается очень быстро. Но тут физик сам себя превзошел — враз оказавшись возле стойки, он закрыл рот герру Струве ладонью, и эта ладонь проскользнула между губами и краем чашки в последнюю долю мгновения. Горячий кофе выплеснулся на сухую смугловатую кисть, на жилет аптекаря, на стойку, на вазочку с печеньем…

— Вы с ума сошли, Георг Фридрих? — сердито спросил герр Струве.

— Понюхайте, — сказал ему Паррот. — Понюхайте, чем благоухает моя рука.

И тут Маликульмульк с Гринделем разом заговорили.

— Ах ты, сволочь! — рявкнул по-русски Маликульмульк, а Гриндель по-немецки смешал Теодора Пауля с дерьмом.

Подмастерье стоял у стены с открытыми полками, приоткрыв рот. Его лицо, обычно такое веселое и благодушное, исказилось — как будто Теодор Пауль сам глотнул отравленного кофея.

— Его надо связать и допросить, — жестко сказал Паррот. — Он не сам до этого додумался, ему заплатили.

Маликульмульк охранял одну дверь, Гриндель — другую, но было еще довольно большое окно. К нему и кинулся Теодор Пауль, вскочил на табурет, боком ударился о раму, высадил частый оконный переплет и стеклянные квадраты, вывалился на улицу, в невысокий сугроб у стены. Паррот, попытавшийся ухватить его за руку, на сей раз промахнулся.

На улице закричали прохожие:

— Туда, герр Струве! Вор туда побежал!

— Бесполезно, — Паррот удержал Гринделя, собравшегося бежать следом. — Тут нужны не ноги, а голова. Садитесь. Садитесь и вы, Крылов. То, что вы мне рассказали по дороге, я помню. Но я хочу подробностей.

— Какие тут подробности? — спросил возмущенный Гриндель. — Его подкупили! Передали ему флакон с ядом! Надо подняться в его комнату — там наверняка лежат деньги!

— Вряд ли. Но если лежат — то уже никуда не денутся. Он не вернется. Герр Струве!

— Я ничего не понимаю, — жалобно произнес старый аптекарь. — Разве я его когда-нибудь обижал? Разве плохо его содержал? Давид Иероним, ты сам у меня прослужил шесть лет учеником! Разве я обижаю тех, кто мне служит?

— Скорее идем отсюда! — воскликнул Гриндель, заметив, что старика бьет крупная дрожь. — Карл Готлиб! Карл Готлиб! Нагрей у печи шубу герра Струве!

— Надо чем-то заложить окно, — подал голос Маликульмульк. — Хоть периной, хоть тюфяком, пока придет стекольщик.

Давид Иероним обнял своего старого учителя и повел его в задние комнаты. Паррот подошел к двери и, отодвинув Маликумулька без особой любезности, заложил засов.

— О чем вы думаете, Крылов? — вдруг спросил он.

— Я вспоминаю, как расспрашивал герра Струве о вражде аптекарей с Лелюхиным. Он рассказал немало, но завершил тем, что Илиш наверняка помнит гораздо больше. И когда же это было? Погодите… я пытаюсь вспомнить…

— Вспоминайте, это важно.

— Сам знаю. Мы говорили до обеда… А после обеда я ездил на Клюверсхольм искать Лелюхина… привез его бальзамы… вечером мы с их сиятельствами дегустировали… наутро я поехал по аптекам — собирать аптечные бальзамы… и дверь Зеленой аптеки была закрыта… Именно так! Илиша отравили на следующий день после того, как герр Струве рассказывал о нем в присутствии Теодора Пауля!

— Что же это нам дает? То, что за вечер, ночь и утро Теодор Пауль встретился с человеком, которому рассказал про воспоминания нашего герра Струве? Но откуда он знал, что тот человек боится воспоминаний?

— Не знаю, Паррот. Понятия не имею.

— Идем. Вам следовало рассказать ему про смерть Илиша.

— И что бы произошло? Он доверял Теодору Паулю, как Гринделю, как вам, наконец! А если бы он от волнения заболел?

— То и лежал бы дома под охраной супруги! Карл Готлиб! Выйди с черного хода и закрой хотя бы ставни!

Они вошли в лабораторию. Гриндель усадил герра Струве у печки. Карл Готлиб, вернувшись, стал готовить ему питье. Другой ученик, шестнадцатилетний Людвиг Христиан, стоял в углу, прижимая к груди большую медную ступку. Его согнали со стула возле печки, и он не понимал, что происходит.

— Что это значит, Георг Фридрих? — жалобно спросил герр Струве. — Разве я хоть кому-то в жизни причинил зло? Я взял в ученики Давида Иеронима, хотя все наши были против… я принял в дом этого Теодора Пауля, когда он пришел в Ригу без гроша за душой… Кого и когда я обидел, объясните мне!..

Паррот молча смотрел на Давида Иеронима. Тот опустил глаза.

— Вы никого не обидели, — сказал наконец Паррот. — Карл Готлиб, сходи и посмотри, на месте ли вещи Теодора Пауля.

Передав Гринделю стакан, мальчик побежал к двери, скрылся — и быстро проскрипели на разные голоса ступеньки.

— Я ничего не понимаю… — прошептал аптекарь.

— Выпейте, успокойтесь, — заговорил Давид Иероним. — Прошу вас, учитель…

Паррот снял шубу и с немалым трудом сложил ее, чтобы повесить на спинку стула, отчего стул едва не опрокинулся.

— Я всегда хорошо относился к Теодору Паулю, — сказал он. — Я ведь сам предложил ему летом перейти в Дерпт, я бы там присмотрел за ним… Если он позволил себя подкупить, то причина была весомая. Что вы о нем знаете, кроме того, что он пришел откуда-то из Баварии?

— Он принес рекомендательные письма и дипломы…

— Они у вас, герр Струве?

Старик задумался.

— Нужно посмотреть дома, — неуверенно сказал он. — Или… Наверху у меня есть секретер, где я держу старые тетради, ты знаешь, Давид Иероним… может быть, там?..

— И все время, что он жил у вас, он был примерным подмастерьем?

— Да, конечно. Он же хотел получить от меня наилучшие рекомендации! Мое слово в нашем цеху еще немало значит, Георг Фридрих!

Маликульмульк вздохнул с облегчением — сбылось! Паррот вернулся — и сумеет во всем разобраться!

— Крылов, вы ведь ожидали чего-то подобного? — спросил Паррот.

— Да, и поэтому мы с Давидом Иеронимом уговорились, чтобы он присмотрел за герром Струве.

— Вы знали, что мне грозит опасность? — удивился аптекарь. — Что же вы меня не предупредили?

Маликульмульк и Гриндель переглянулись. Оба осознали свою глупость, которая чуть не довела до беды.

— Мы не хотели вас беспокоить, — сказал наконец Гриндель.

— Меня беспокоить? Давид Иероним, да вы с ума сошли! Я ведь чуть ли не до тридцати лет был бродячим подмастерьем! — гордо заявил герр Струве. — Я в таких передрягах побывал, что вам и не снилось! Кто вы? Вы — матушкин сыночек, балованное дитя! Вам не приходилось отбиваться палкой от троих грабителей!..

— У вас больное сердце!

— Но голова еще в порядке!

Паррот рассмеялся. Усмехнулся и Маликульмульк — аптекарь пришел в себя окончательно, да еще рвался в бой.

— Все обошлось, герр Струве, все обошлось! — сказал Паррот. — Мои друзья сделали глупость, но даже если бы они сказали вам, что боятся за вас — это ведь не изменило бы вашего отношения к Теодору Паулю…

— А отчего это вдруг наши друзья Иоганн Крылов и Давид Иероним Гриндель вдруг за меня испугались? — герр Струве оглядел поочередно всех троих, Маликульмульку, Гринделя и Паррота. — А ну-ка рассказывайте, молодые люди, что случилось? Моя драгоценная супруга тоже что-то притихла — я думал, она потратила хозяйственные деньги на какие-то ленточки, но, похоже, дело серьезное. Ну, говорите! Ну?

Маликульмульк и Гриндель разом посмотрели на Паррота.

— Придется мне, — он покачал головой. — Хотя я и знаю про это горе только из письма Давида Иеронима, да еще несколько слов сказал мне герр Крылов. Герр Струве, несколько дней назад ваш добрый приятель герр Илиш умер…

— Умер?!

— Ну вот, я же говорил! — воскликнул Гриндель.

— Но и молчать об этом до скончания времен тоже нельзя! — отвечал Паррот. — Рано или поздно…

— Да, да… — пробормотал аптекарь. — Да, рано или поздно… вам этого не понять… Что с ним было? Если вы боялись за меня, значит… его отравили?..