Рецепт на тот свет

— Мне рассказывать? — спросил Демьян. — Я буду говорить, а вы, ваше сиятельство, ешьте, ешьте!

— Угу, — ответил Косолапый Жанно вопреки тревожному возражению Маликульмулька.

— На Клюверсхольме есть у меня приятель, — начал Демьян. — Я у него припасы для сбитня держу. Как кумушка опустеет — так к нему, тут же он воды принесет, ставит котел на огонь, припасы мои достает, я заново кумушку заливаю…

— Приятель? — спросила Демьянова супруга.

Это было первое ее слово — первое, но грозное.

— Приятель! — решительно отвечал Демьян.

— И днем дома сидит, ждет, пока ты воду кипятить прибежишь?! Приятель?! И с коромыслом по воду ходит?!

— Приятель?! — повторила, осознав беду, теща.

Марья передала дитя бабушке.

— Да что вы взъелись! Вон господин Крылов не даст соврать! Приятель! Убогий он! Ногу повредил! Так летом еще ходит по острову, а зимой все дома сидит! — стал выкрикивать Демьян с такой яростью и убедительностью, что Маликульмульк изумился: ну, точно ему место на сцене.

— Я те покажу приятеля! — закричала теща. — Для того тебя, голого-босого, в дом взяли, чтобы ты по бабам шлялся?!

Демьян выскочил из-за стола и кинулся в сени. Марья, прихватив прислоненный к стенке веник, следом — но опоздала. Дверь захлопнулась. Марья со зла хлестнула по ней веником.

— А что я говорила! — напустилась на дочку теща. — А мало я тебя за косу таскала! Вынь да положь нищеброда проклятого! Вот он обогрелся да и пустился во все тяжкие!

Косолапый Жанно вдруг понял, что могут отнять миску с мневой ухой. Маликульмульку бы такая ахинея в голову не пришла, но у Косолапого Жанно всеми мыслительными процессами заведовало брюхо, оно и всполошилось. Он быстро-быстро заработал ложкой. И ведь нашлось довольно пустого пространства, чтобы оставшаяся половина четвертой миски там запросто разместилась!

Марья с веником стояла у двери. Теперь было заметно, что она в ожидании — Демьян зря времени не терял. Дверь приоткрылась — и тут же в щель устремился меткий веник.

— Так его, так! — закричал дедушка. — Бей ирода!

Меж тем духовное лицо подтащило к себе все миски, плошки и ковригу. Косолапый Жанно поглядел на него с подозрением: соперник, что ли? Но тут уж Маликульмульк пробудился и призвал свою прожорливую ипостась к порядку.

Демьянова теща опомнилась — за столом такой гость, а она шум поднимает!

— А у вас-то, батюшка мой, пусто! — воскликнула она. — Марья, налей еще, да кланяйся гостю, дура, чтоб нашей ушицей не брезговал!

Это была уже пятая миска, и миска объемистая, глубокая, пяти вершков в поперечнике. Косолапый Жанно, поблагодарив, устремился на приступ — он все же считал сидевшего напротив пономаря соперником и норовил сделать так, чтобы тому меньше досталось.

Черт знает что, подумал Маликульмульк, это добром не кончится, похлебка неимоверно жирна…

А у нас есть славное средство от брюха, напомнил Косолапый Жанно, коли оно чуть задурит, то я не дам ему потачки и наемся вдвое, а оно себе как хочешь разведывайся!

Кажись, все, сказало брюхо, сейчас тресну!

Маликульмульк выпрямился, немного откинулся назад — стало полегче.

— Я чуть погодя доем, — сказал он Демьяновой теще.

— Да что тут доедать? Ну-ка я добавлю! — и в миску плюхнул еще черпак мневой ухи. — На здоровьице!

Косолапый Жанно дважды зачерпнул ложкой, и его пробила испарина. Дыхание отяжелело. Ему редко доводилось страдать от обжорства, но вот именно сейчас оно и приключилось — он ощущал себя штурмующим высоченную гору, и сердце попросту не выдерживало подъема.

— Я сей же миг, сей же миг… — пробормотал он и кинулся прочь из комнаты.

В сенях было гораздо прохладнее, он перевел дух и тихо рассмеялся. Потом отважно вышел на улицу. После жарко натопленной комнаты это было опасно — однако необходимо.

Сбитенщика ни в сенях, ни на улице он не обнаружил. Похоже, шалопай Демьян убежал греться к соседям. Маликульмульк постоял несколько минут, дыша замечательным морозным воздухом, и дождался — напротив отворилась калитка.

— Ваше сиятельство, господин Крылов! — позвал Демьян. — Извольте сюда! Здесь тихо!

Маликульмульк оказался в крошечной избушке, где помещались только печь да стол и скамья. Лежавший на печи хозяин, совсем дряхлый дедок, уставился на гостя с изумлением — боялся, видать, что такой дородный гость, некстати шевельнув плечом, развалит его жилище и раскатает по бревнышку.

— Ну, Демьян, чуть я Богу душу не отдал от твоей ухи, — сказал Маликульмульк.

— Это у них порода такая, — уныло сообщил Демьян. — Ни в чем удержу не знают, что мать, что дочка. Сказывают, и бабка такова ж была… Я-то что? Я пошутил только… а она как вцепится — женись да женись! И сама ведь под меня легла, вот ей-богу, сама… И матушка тут же! Грех, говорит, покрывай! А чей грех-то, мой разве?.. Вон Федотыч не даст соврать…

— Дам, — неожиданно сказал дедок.

— Ты, сколько я понимаю, был на Клюверсхольме?

— Был, потому и в аптеку прибежал. Так разве ж с чертовыми немцами договоришься? Я им толкую — записать надобно, что отыскал девицу… то есть не девицу, а ее след! Ее бабы спрятали, пожалели, и бабы же ее с острова вывезли на санях.

— Приятель рассказал?

— Приятель… уж и с приятелем потолковать нельзя! Всюду моей дуре блуд мерещится! А что до полицейского осведомителя, то про него уж весь остров знает. Народу-то там немного. Ну, осведомляет и осведомляет, при нем о делах говорить остерегаются, только и всего… а не бьют, потому что побьют — его от должности отставят, другого наймут, и гадай потом — кого!

— И кто ж это?

— Трактирщик, кто ж еще!

— Точно?

— Точно. Там же трактиров поболее десятка, иные зимой стоят заколоченные, а этот открыт.

— И что за человек трактирщик?

— Из латышей, но в немцы переметнулся, — объяснил Демьян. — У них часто так бывает, что от своих, от латышей, отстал, а к немцам толком и не пристал. А этот Мартынка со всеми поладил. Перевозчикам лучший друг, он их зимой в долг поит и деньги дает, они летом ему с лихвой возвращают. Немецкие купчишки его признали, русские тоже. Мартын, стало быть, а по прозванию Эрле. По-латышски он был Алкснис, то бишь ольха, ольховое прозвание. Перевел на немецкий, чтобы чересчур не мудрить. Получилось — Эрле. Они всегда так делают.

— К немцам, значит, переметнулся…

— Да это еще его батюшка додумался, — вставил дедок. — Я знавал его, вот был хитрый черт…

— Плохо… — сказал Маликульмульк. Ясно было, что этакий трактирщик изо всех сил станет выслуживаться перед немецким начальством.

— А что от Мартынки потребно? — спросил дедок.

— Чтобы управе благочиния врать перестал, — сразу ответил Маликульмульк.

— Этот соврет — недорого возьмет. А в чем соврал-то?

— Ты, старинушка, поди, и покойного купца Лелюхина знал?

— Как не знать. На него немало потрудился.

Маликульмульк без приглашения сел на лавку.

— Этот твой Мартынка донес в управу благочиния, будто бы у Лелюхина на фабрике изготовили яд, которым отравили одного рижского аптекаря…

— Спаси и сохрани! — хором воскликнули, крестясь, Демьян и дедок.

— По его доносу фабрику обыскали, сделали выемку и нашли, что в нескольких посудинах была отрава. И так мне все это разъяснили в полиции — чуть не поверил! Демьян и ты, старинушка, коли уж вы знаете Мартынку, то не догадаетесь ли, какой ему резон врать?

— Ах он разбойник! — воскликнул Демьян. — Должно быть, ему за это заплатили!

— Точно, заплатили, — согласился дедок. — Или иначе отблагодарили. Может, помогли дочку замуж за немца отдать. Я эти проказы видывал. Может, сыну помогли на немочке жениться. Это дороже денег, барин. Когда человек непременно хочет в немцы выйти — он всегда детей в немецкую семью отдать норовит.

— Нет у него дочек! — отвечал Демьян. — Были бы — я б знал!

Маликульмульк понял, что ярость супруги и тещи имела весомые причины.

— Значит, разгадка — в его сношениях с немцами? — спросил он. — А что, Демьян, прости, не знаю, как по батюшке, возьмешься вызнать про те сношения?