Тени кафе «Домино»

Надзиратель снова проехал по лбу кубанкой.

– Да положите Вы шапку и садитесь, – сказал Тыльнер, – разве Вы не получали ориентировку Угрозыска о банде французов?

– Мне ее никто не показывал, и здесь я бывал дважды, со сторожем Самсоном разговаривал. Он говорил, что артисты живут тихо, подкидывают ему продукты из пайков. Продукты проверил, такие пайки выдают в профсоюзе РАБИС.

– Хорошо, Конев, идите в соседнюю комнату и напишите рапорт на мое имя.

Надзиратель ушел, а Тыльнер начал рассматривать мелочи, которые удалось собрать при обыске.

На столе лежали четыре жемчужины, пустой флакон от французских духов «Лоричан», окровавленные бинты, пустая обойма от маузера.

– Нашли, – в комнату-келью вошел Оловянников.

Он расстелил на полу рогожу.

– Заносите.

Оперативники начали складывать на нее пальто, подушки, пустые бумажники, брюки.

Тыльнер посвятил фонарем.

– Смотри-ка, Спирькины вещи, а шубы женские, по описанию те, что у Громовых похищены, похожи. Давайте…

Он не успел договорить, в коридоре раздался шума, вспыхнули фонари.

Тыльнер успел выхватить наган.

– Стоять! Руки вверх! Бросай оружие! ЧК!

– Вот тебе и на! – ахнул один из чекистов. – Товарищ Тыльнер.

– Именно, коллеги, Уголовный розыск, проводит обыск в этом помещении.

Вошел Мартынов.

– Не дела, Жора, от товарищей по оружию скрывать бандитское гнездо.

– Федор Яковлевич, я как только адрес узнал, немедленно Вам позвонил, Вас не было, я дал телефонограмму.

– Кто ее принял?

– Сейчас, – Тыльнер достал из кармана пиджака записную книжку, полистал страницы. – Коношин, он принял.

– Но у нас нет такого сотрудника. Ты ничего не перепутал?

– У нас все в журнале записано.

– Разберемся, – задумчиво сказал Мартынов. – Ну что нарыли?

– Вот, все носильные вещи с грабежей.

– Все цело?

– Да.

– Значит, или у них не было перекупщиков, или они грабили, чтобы мы поверили в новую банду.

– А деньги в поезде, а ценности с квартиры Громова.

– Ценности уходят сразу, а деньги есть деньги, они пока следов не оставляют. Забирай вещи, это твоя епархия, вызывай потерпевших. Больше ничего, кроме жемчужин, флакона и бинтов?

– Сторож сказал, что к раненому приезжал врач. Низкого роста, лицо бритое, пенсне, дорогая шуба, он его и забрал.

– Вот это уже кое-что. Работай, Гриша, а мы на Лубянку.

У машбюро в редакции «Рабочей газеты» толпились сотрудники. Они вырывали друг у друга отпечатанные страницы.

Леонидов выглянул из своей комнаты, увидел людей у машбюро и довольно улыбнулся.

Редактор вычитывал полосу. В кабинете было нестерпимо жарко.

– Ну давай, Олег, давай, вся редакция гудит.

Главный взял текст, вслух прочитал заголовок: «Бриллианты для княжны». Любопытно.

Он начал читать. Читал он профессионально быстро.

Положил материал на стол.

– Здесь все верно?

– Да, – Леонидов закурил.

– Поздравляю. Это бомба.

Редактор взял лист бумаги, написал, протянул Леонидову:

– Получи повышенный гонорар, в бухгалтерии деньги есть, а моя премия иная.

Редактор встал, подошел к сейфу:

– Ордера получили. Что возьмешь?

– А чем порадуете?

– Ордер на галоши, на отрез шинельного сукна и на сапоги.

– Давайте сапоги, они лишними не бывают.

Редактор протянул Леонидову синюю бумажку.

– Владей. Я дам команду, чтобы пересняли из альбома фото княжны и дадим полосу. Дерзай.

Леонидов вышел.

Редактор полистал страницы. Закурил. Поднял трубку телефона.

– Девушка, коммутатор МЧК… МЧК? Соедините меня с товарищем Манцевым… Редактор «Рабочей газеты».

В кафе «Домино» было непривычно пусто.

Олег оглядел зал, увидел знакомых.

Подошел.

– А где все? Сергей, Таня…

– А ты не знаешь?

– Нет.

– Они куда-то укатили в спецвагоне с железнодорожным начальником любителем поэзии.

– Это здорово. Гриша Орловский не появлялся?

– Да вон он в углу за сценой сидит.

Художник-ювелир Гриша Орловский сидел один и грустно выпивал.

– Здравствуй, Олежек. Садись, у меня есть виски…

– Что?

– Виски. Одни клиент натурой рассчитался. Десять бутылок не пожалел.

Орловский достал из сумки, стоящей у стула, большую плоскую бутылку, налил Олегу.

– Бутылку прячу от стрелков, а то налетят, ничего своим не достанется.

Они выпили.

– Гриша, у меня к тебе дело.

– На сорок тысяч, – улыбнулся Гриша.

– Вроде того, мне нужна серебряная роза.

– Серебряная роза. Но у меня ее нет.

– А сделать можешь?

– Естественно, но нет серебра.

Олег достал из кармана портсигар, положил на стол.

– Ничего себе, – Гриша взвесил портсигар на ладони. – Вещь то какая красивая. Не жалко?

– Нет.

– Сделаю. Когда надо?

– Через четыре дня у Лены премьера.

– Здорово придумал. Сделаю. Послезавтра приезжай ком не, часика в три. Помнишь еще, где моя мастерская?

– Помню. Сколько я тебе буду должен?

– Ты что, Олег, это я тебе всю жизнь должен буду. Ты же меня в Кронштадте от расстрела спас. От Саблина и его ребят. Я как его здесь вижу, так ночь не сплю.

– Так не пойдет, Гриша. Труд должен быть оплачен.

– Ладно, если так, достань мне какие-нибудь ботинки. Видишь, у меня подошва проволокой перекручена.

– Нет ничего проще, – Леонидов достал из кармана синюю бумажку, – получи ордер на сапоги.

За окном ночь крутила вокруг фонаря снежную крупу.

– Метель за окном, Нюша, – сказал Леонидов, – через десять дней Новый год.

В квартире уютно светила лампа под зеленым абажуром на столе, буржуйка раскалилась докрасна. Олег подошел к письменному столу, посмотрел на портрет Лены.

– Нюша, давай ее снимем, мы с тобой ей в друзья не годимся.

Леонидов потянулся к портрету.

В дверь громко постучали.

Олег взглянул на часы.

Десять минут двенадцатого.

Он открыл ящик письменного стола.

Вынул браунинг.

Передернул затвор, поставил на предохранитель.

Подошел к двери.

– Кто?

– Откройте, ЧК.

Леонидов открыл замок.

Сделал два шага назад.

Выдернул из кармана браунинг.

На пороге стоял Мартынов.

– Василий Николаевич, мы к нему в гости, а он нас со стволом встречает.

В квартиру вошел Манцев.

– За поздний визит простите. Пустите.

– Прошу.

– Мы не с пустыми руками, – Мартынов поставил на стол бутылку коньяка, положил сверток. – Здесь натуральный лимон и ветчина.

– Да, закуска знатная, – засмеялся Леонидов, – вы с работы. Значит голодные.

– Есть малость, – сознался Мартынов.

Леонидов достал из-за окна сковородку со свининой и солдатский котелок с жареной картошкой, поставил на буржуйку и начал сервировать стол.

Манцев сел рядом с Нюшей и почесал ее за ухом. Кошка доверчиво потерлась о его руку.

– Есть такая примета, – сказал Леонидов, – если коша доверяет человеку, значит он добрый.

– К сожалению, обо мне это знает только Ваша кошка, – печально ответил Манцев.

Он встал, прошелся по комнате.

Долго смотрел на потрет Иратовой.

Задержался у фото Леонидова в форме Союза Городов, с Георгиевским крестом на груди.

– Солдатский Георгий. Большая награда. Не боитесь держать это фото на всеобщем обозрении?

– Не боюсь, Василий Николаевич. Мне стыдиться нечего. Я журналист, жизнь свою прожил честно.

– Это мы знаем, Олег Алексеевич, – ответил Манцев.

– Прошу, – Леонидов рукой показал на накрытый стол.

Сели.

Выпили по первой.