Последний каббалист Лиссабона

Читателям, не знакомым с литературой сефардов и новых христиан XVI века, возможно, будет сложно понять мою манеру перевода и некоторые разговорные выражения. Тем не менее, Берекия Зарко, как и многие его современники, весьма передовой автор и по стилю, и по мировоззрению. Вторая рукопись чем-то напоминает бесхитростную технику испанского плутовского романа, первые из которых были опубликованы вскоре после того, как Берекия завершил свою работу. Интересен тот факт, что многие авторы плутовских романов тоже были новообращенными евреями.

Однако в отличие от плутовского романа здесь нет фарса и почти не встречается ирония. К тому же, главный персонаж — сам Берекия — не является ни злодеем, ни героем. Он именно тот, кем Берекия и был: образованный и смятенный молодой писатель, торговец фруктами и каббалист. Юноша, подавленный убийством дяди.

Искренний язык Берекии — это и сквернословие, и откровенные богохульства, и даже жаргон. Именно это я старался сохранить при переводе.

Очевидно, пожелай Берекия написать еще один мистический трактат, а то и полновесный исторический текст, он непременно сделал бы это. Ему достало бы и таланта, и знаний. Но — не пожелал. Он написал сказку в трех частях, последнюю из которых современный критик назвал бы послесловием. Для удобства читателя я разделил эти части на двадцать глав. Главы с первой по восьмую соответствуют первой рукописи, с девятой по двадцатую — второй, двадцать первая же глава — это третья часть.

«Последний каббалист Лиссабона» — это нечто большее, чем просто перевод. Я старался во всем быть верным оригиналу, за исключением двух моментов: первый из них — пространные цитаты молитв и песнопений, второй — отступления для обоснования сокровенного смысла событий по Каббале. Несомненно, они представляют научный интерес, однако, простому читателю могут показаться слишком сложными и скучными. Поэтому в переводе я опустил большинство таких мест. Кроме того, какие-то части я расставил в хронологическом порядке, хотя в оригинале они были расположены с точки зрения религии. Надеюсь, это не слишком существенно изменило суть работы Берекии, а скорректированная мною структура в глазах читателя будет выглядеть более осмысленно.

В целом я старался сохранить равновесие между современным языком и встречающимися архаизмами и передать авторский язык.

Берекия не всегда последователен в записях, поскольку некоторые слова португальского языка сложно передать знаками иврита. В цитатах речи португальцев используется латиница.

Слова из иврита также записаны латиницей, чтобы их мог прочитать англо-говорящий читатель.

Прочтение рукописи Берекии вызывает интересные вопросы об истории книг на иврите, написанных в Иберии. Является ли, например, иллюстрированная Тора, обнаруженная им в генице, принадлежащей его дяде, так называемой Библией Кенникотта, которая сейчас хранится в Библиотеке им. Бодлера в Оксфордском университете? Упоминание букв в форме животных и имени Исаака Бракаренса (несомненно, того самого Исаака де Брага, для которого иллюстрировалась рукопись) наводит на мысль о верности этой догадки. Об истории этой Библии ничего не известно с момента ее написания в 1476 году вплоть до 1771 года, когда она была приобретена Оксфордом по рекомендации библиотекаря доктора Кенникотта. Вероятно, Авраам и Берекия Зарко буквально спасли ее.

А арабская версия «Фонтана жизни», что хранилась у отца Карлоса? Неужто ее и правда перевезли контрабандой в Салоники? И что с ней сталось потом? Арабский оригинал так и не был найден, одни переводы на латынь.

«Последний каббалист Лиссабона» — тоже загадка не из простых. Почему книгу спрятали в подвале дома Луго? Почему в современных ей рукописях нет ни единого упоминания о ее существовании? Неужели она никогда не издавалась? Ведь целью Берекии было предупредить новых христиан и евреев о грозящей им по всей Европе опасности, и он должен был приложить максимум усилий для того, чтобы она получила как можно более обширное распространение.

Профессор Рут Пинхель из Парижского Университета предложила мне несколько версий, которые позже я услышал от большинства экспертов в области средневековой сефардской литературы, к кому обращался за консультацией.

Во-первых, унизительные отзывы Берекии о новообращенных и его призыв ко всем евреям и новым христианам покинуть Европу, несомненно, вызвал бы гнев европейских правителей и церковной власти, в особенности же — инквизиции Испании и Португалии. Попади его работы в христианскую Европу, их бы разом запретили и сожгли.

Возможно также и то, что его пылкие призывы к эмиграции привели бы в ярость глав хрупких еврейских общин — как тайных объединений сефардов в Португалии и Испании, так и более открытых общин североевропейских земель ашкенази. Те из евреев и новых христиан, которые по духовным, эмоциональным или финансовым соображениям предпочитали остаться в Европе, тоже запретили бы творение Берекии.

Кроме того, трактовка Берекией таких тем, как секс и раскол между каббалистами и раввинской верхушкой, могла оказаться излишне откровенной для того, чтобы ее принял простой читатель. Его работа, несомненно, стала бы табу для большинства консервативных лидеров, противостоящих утрате духовности в среде евреев.

Я бы упомянул еще одну теорию, хотя она вызывает у меня сомнения. Возможно, Берекия сам запретил печатать свои работы. Не только из нежелания раскрывать имена тайных евреев, упомянутых в текстах, но и потому, что прекрасно знал об отлучении, грозящем за так называемую ересь.

Он безумно хотел предупредить евреев о том, какие опасности провидел его дядя для евреев, останься они в Европе, но больше его страшила возможность стать изгоем в своей общине, как век спустя стал Барух Спиноза. Возможно, он и распространял втайне копии своих работ, беря с людей клятву в том, что они не станут разглашать их содержания и даже упоминать об их существовании. Возможно, именно поэтому у них и не было титульного листа.

И еще один, более тоскливый вариант: вполне возможно, что Берекия погиб, пытаясь уехать из Португалии и спасти двоюродную сестру Резу. И все копии работ, которые он сделал и пытался вывезти в Иберию, исчезли вместе с ним. Сохранились лишь те, что были спрятаны в тайнике здесь, в Константинополе.

Что касается самого тайника, вероятно, он был зацементирован во времена нацизма: цемент, покрывавший его, относится как раз к тому периоду. Не следует забывать о том, что многие новые христиане действительно эмигрировали из Португалии в XVI–XVIII веках, преимущественно в Турцию, Грецию, Северную Африку, Нидерланды и Италию — страны, которые позже были опустошены или подмяты Германским Рейхом. К примеру, в результате эмиграции новых христиан, к концу XVI века один Константинополь мог похвастаться еврейской общиной в тридцать тысяч человек и пятьюдесятью четырьмя синагогами — самыми крупными в Европе.

Во время второй мировой войны большинство евреев Иберии, живших в Греции, Югославии и других южно-европейских странах, в общей сложности более двухсот тысяч, были арестованы и казнены в газовых камерах. С точки зрения призыва Берекии к евреям и новым христианам уйти из христианской Европы интересно то, что еврейские общины мусульманской Турции были защищены законодательством и полностью спаслись от уничтожения. Но даже если и так, владелец — или владельцы — рукописи Берекии, возможно, родители Луго, должны были опасаться того, что волна геноцида захлестнет и Турцию, как сам Берекия за четыреста лет до этого опасался, что инквизиция, охватившая Кастилию, доберется и до Португалии. Инквизиция окончательно установилась в Португалии в 1536 году, спустя пятьдесят лет после ее начала в Испании и всего лишь через шесть лет после того, как Берекия завершил свою последнюю рукопись.

Знал ли Аяз Луго о существовании рукописи? В своем завещании он ее не упоминал. Возможно, его родители спрятали рукопись, не поставив сына в известность.

В первую очередь я должен поблагодарить Авраама Виталя, столь великодушно предложившего мне свой дом и впоследствии разрешившего работать над текстами Берекии Зарко. Также я хотел бы выразить свою благодарность его жене Мириам Розенкранц-Виталь, которая помогла мне пережить бесконечные бессонные ночи, снабжая меня портвейном и домашним кускусом.