Беги, Люба, беги!

Выяснить по дороге, почему Коля замашками стал больше походить на Рэмбо, чем на самого себя, я не успела. Машина протарахтела до улицы Королева, повернула к универмагу и встала. Ритуал повторился: ключи на сиденье, меня на руки. Пройдя несколько двориков, мы оказались на Донской улице, в квартале аккуратных четырехэтажных домиков. Район был тихий и богатый, было любопытно, к кому мы приехали в гости. Коля решительно вошел в подъезд крайнего дома и поднялся на второй этаж.

— Пришли! — сказал он, поставил меня на ноги и достал ключи.

Квартира была большая, с дорогой современной обстановкой. Но почему-то казалась холодной и нежилой, словно тот, кто делал здесь ремонт и расставлял мебель, ничуть не беспокоился об уюте. Пока я, переминаясь на коврике, оглядывалась по сторонам, Коля скрылся в одной из комнат.

— Надо наручники снять... Сейчас! — Достав инструмент, он в два счета открыл браслеты. — Да вы замерзли совсем! — вдруг удивился он, ощупывая мои пальцы, потом глянул вниз и крякнул: — Вы же простудитесь! — Звучащее в его голосе негодование позволяло думать, что я ради собственного веселья бегала по холоду в одних чулках. — Надо коньяка выпить!

— Нет уж, — отмахнулась я, — не хочу никакого коньяка. У меня и без него ум за разум заходит!

Ферапонтов нахмурился и, скрываясь в одной из комнат, отрезал:

— Надо! Вы в меня пилюли совали — я молчал!

В общем-то, он был прав — ноги у меня совершенно заледенели. Рядом стоял широкий бархатный пуфик, я села и потянулась к окоченевшим ступням. Взгляд упал в угол, и я тихо удивленно ойкнула. «Отдаю тебе свою любовь!» — призывно алело атласное сердечко. На полу стояли черные шлепанцы,те самые, что я привезла из Германии. Это квартира... Ферапонтова?

— Вот, надевайте! — Коля продемонстрировал пару носков запредельного размера.

— Спасибо, — промямлила я, отчаянно борясь с приступом любопытства. — А поменьше нет?

— Нет.

Что ж, по крайней мере, женщин здесь не водится... Пока я об этом думала, Коля опустился на корточки и принялся растирать мои ступни с таким усердием, что я едва не свалилась с пуфика. Потом помог доковылять до комнаты, усадил на широкий полукруглый диван и ушел на кухню. Вернулся с коньяком и порезанными на дольки лимоном и яблоком.

— Пейте! Врачи рекомендуют!

Кое-как осилив рюмочку, я устало откинулась на мягкую спинку. За окном светало, у меня уже и правда в голове все мешалось, но кое-что выяснить я должна была.

— Слушай, — едва ворочая внезапно отяжелевшим языком, заговорила я, — мне надо у тебя спросить...

— Обязательно отвечу на все вопросы, — отозвался Ферапонтов голосом психиатра со стажем, — только завтра. А сейчас — спать! Спать, спать.

— Нет, сейчас! — я предприняла решительную попытку сесть.

— Не понимаю, — согласился Коля. — Вы и сами уже ничего не понимаете... Сейчас согреетесь и уснете... Вам обязательно надо поспать!

Но я тоже упорствовала. Он недовольно покачал головой и сел рядом.

— Тихо! Любовь Петровна, так нельзя, вы не спите вторые сутки... — уговаривал он меня, словно маленькую. — Будьте умницей.

— Нет, нам надо поговорить! — упрямо твердила я. — Мне надо это рассказать. Меня правда хотели убить. Знаешь, кто? — Я заплакала и засмеялась одновременно. — Олег! Честное слово. Он все знал! С самого начала.

Ферапонтов смотрел на меня почти с отчаянием:

— Не надо сейчас об этом! Пожалуйста, Любовь Петровна!

Но я не могла остановиться. Давясь словами, все говорила и говорила о том, что сегодня узнала. Наконец я взвыла и принялась колотить кулаками по просторной груди соседа. Он кротко вздохнул, перехватил руки и, придвинувшись ближе, крепко прижал меня к себе. Подергавшись еще минутку, я обмякла и заревела. А он качал меня, баюкая, словно младенца, и, гладя по плечу большой теплой ладонью, обещал, что все будет в полном порядке.

Я проснулась по той же самой причине, по которой просыпаются миллионы граждан, — мне хотелось в туалет. В комнате было светло. Кое-как спустив ноги с дивана, я поморщилась и опустила глаза вниз. Сон как рукой сняло: ни юбки, ни блузки на мне не было, была только чужая футболка, вполне подходящая вместо платья. Оглядевшись, я увидела, что одежда аккуратно висит на спинке стула. Ничего себе!

Встать оказалось не так-то просто: коленка раздулась чуть не вдвое и при этом болела. Придерживаясь за стены, я осторожно двинулась к двери. В коридоре меня ждал сюрприз, поначалу здорово перепугавший: под входной дверью лежал здоровенный длинный тюк, при ближайшем рассмотрении оказавшийся спальным мешком с Ферапонтовым внутри. Позабыв о срочной надобности, я какое-то время пялилась на него, размышляя, что, видимо, Коля не так уж и уверен в нашей безопасности. Бедняга постанывал во сне. Наверно, намаялся, таская меня на собственном горбу.

Посетив известное заведение, я заглянула на кухню: хотелось пить. Кухня радовала глаз чистотой и обилием современных прибабахов. Я сунулась в пару навесных полок, отметив, что излишней любовью к посуде Ферапонтов не страдает, — почти все были пусты. Наконец я открыла дверцу одного из нижних шкафчиков. И удивилась так, что даже на всякий случай протерла глаза. Передо мной лежала целая стопка фотографий в рамках. Штук пятнадцать. Но фигурант был один — я. Я возле подъезда; я иду по улице; стою; я анфас; я в профиль... Последняя рамка была маленькая, настольная, и если я не совсем тронулась по фазе, то красующийся в ней портрет должен был покоиться в моем семейном альбоме... Позабыв, чего хотела, я выползла из кухни. Кое-как разлапившись, присела возле соседа на корточки, вглядываясь в его лицо, словно видела впервые. Но он вдруг шевельнулся, забормотал что-то, и я подхватилась, живо похромав к своему дивану. Бухнувшись в подушки, заползла под плед и закрыла глаза. Открытие производило двоякое впечатление. Оно волновало и Пугало одновременно.

Вот почему в этих стенах торчит столько дурацких гвоздей! Он поснимал с них фотографии перед тем, как вернуться вместе со мной! Это просто галерея имени меня! Неужели Лидка права? И как она за один вечер углядела то, чего я не замечала два года? Я закряхтела, беспокойно ворочаясь. Но откуда у Кольки фотография из. альбома? Неужели все это дело его рук: звонки, «клопы» и прочие хождения по нашей квартире... А почему нет?

О том, что Олег колотит почем зря тарелки, он наверняка знал, слышимость между квартирами прекрасная... Так что же, он пожертвовал свой единственный сервиз? Довольно странный поступок. Но все остальное? Для чего Ферапонтову было отговаривать меня от перехода в «Медирон»? И какие, черт побери, он может иметь на меня права? «Господи, — едва не застонала я, хватаясь рукой за лоб, — когда все это кончится?» А ведь и правда — стоит мне решить, что я вычислила маньяка, сразу подворачивается кто-то другой... То Олег, то Шушана... Даже Христенко... Теперь Коля... Пожалуйста, только не он! Ферапонтов не может быть тем психом, это несправедливо! Я с ума сойду... Может, уже сошла? Стоп! Я вдруг взвилась над диваном, в величайшем волнении прикусив губу. Мне помешал Бес... Помешал додумать...

Я оторвала голову от подушки и огляделась. В кресле у противоположной стены сидел Коля.

— Как спалось? Как себя чувствуете?

Похлопав глазами, я потрясла головой. Может, это и невероятно, но я, оказывается, снова уснула.

— Спасибо, я в порядке. Только коленка болит.

Коля вздохнул:

— Сами встанете? — Я кивнула. — Пойдемте завтракать...

Он ушел, я вылезла из-под пледа, оглядела себя и, решив, что выгляжу достаточно прилично, направилась в ванную. В зеркало было лучше не смотреть. Губа опухла, на скуле синяк. Я вздохнула.

Завтракали преимущественно в молчании. Не то что нечего было друг другу сказать, просто оба не знали, с чего начать. Первым проявился Коля:

— Мне надо уйти ненадолго.

— Зачем? — испуганно перебила я. Одной было страшно. — А как же я?

— Я же сказал — ненадолго. — Коля посмотрел с легкой укоризной. — Вам нужна обувь и сменная одежда. Не знаю, сколько вам придется здесь просидеть.