Девушка Бандераса

Разбив неприятеля наголову, старушка сошла в Лианозово и, ощутив в себе, помимо боевого задора, переизбыток жидкости, решила посетить дамскую комнату.

Немного поплутав по станции, нашла нужную дверку, толкнула ее и, неприятно пораженная и даже напуганная, застыла у входа. Сантехническое помещение белело кафелем. Легкий полумрак после залитой солнцем улицы размывал контуры предметов, ослабляя и без того не слишком хорошее зрение старушки. Виолетта шагнула в глубь туалетной комнаты, силясь получше рассмотреть то, что она увидела напротив себя. А увидела Виолетта Петровна сатира.

— Представляешь, на меня из полумрака глянул самый настоящий сатир, или фавн, или… В общем, черт он и есть черт, как ты его ни назови. С мятой морщинистой мордой, всклокоченными волосами, горящими рубиновыми глазами и демонической улыбкой, блуждающей на змеиных устах, — шептала Виолетта, придвигаясь ко мне вплотную и обдавая запахом шоколадных конфет, которые жевала одну за одной. — В этот момент я поняла, что чувствовал Хома Брут, отпевая панночку под пристальным взглядом Вия. Не дай бог кому такое пережить… Клянусь тебе, я так испугалась, что пулей выскочила из ватерклозета. Но, понимаешь ли, в туалет все-таки хотелось страшно. Тогда я, с трудом дотерпев, дождалась, когда в туалетную комнату войдет какая-нибудь мадам, и вместе с ней снова пошла в этот рассадник нечисти. И что, ты думаешь, оказалось?

Виолетта Петровна, интригуя, выдержала театральную паузу, но я и так знала, что она скажет дальше.

— Оказалось, — подтверждая мое предположение, победоносно проговорила старушка, — что прямо напротив двери у них висит длиннющее зеркало…

Я хмыкнула, но Виолетта строго глянула на меня и закончила:

— И вот, стоя перед этим зеркалом и рассматривая свое нечеловечески устрашающее отражение, я дала себе слово никогда в жизни больше не прикасаться к спиртному. Доехала до дома, всю ночь не спала — думала, как жить дальше, а утром с первой электричкой вернулась сюда, на дачу. Буду воздухом дышать и внуком заниматься. У меня ведь раньше румянец был во всю щеку… И коса до пояса. Что, не верится? То-то… Ты поняла, для чего я тебе это все рассказываю? Бросай пить, пока не превратилась, как и я, черт знает во что… И знаешь что? Приводи к нам своих ребят, я сейчас Володеньке дочитаю «Разноцветную семейку», а потом «Пеппи Длинныйчулок» читать буду.

Я, конечно, порадовалась за соседку. И тут же воспользовалась приглашением, отправив на соседний участок ликующих Алиску и Бориску. Но поняла я и другое — в подвале я общалась вовсе не с Виолеттой Петровной… Конечно, чтобы сбить меня со следа, старушка могла наврать с три короба. Но я видела ее глаза. Поверьте: с такими глазами не врут. Но кто? Кто убил Валентина Кузьмича, напугал меня до смерти, похитил мешок денег и растворился с ним в предрассветном тумане?

Сбросив с себя леопардовый халат, я кинула его в «крематорий» для сожжения, переоделась в купальник, прихватила полотенце, мыло и пошла на речку. Смывать следы ночного приключения. Свежая и душистая, как майский ландыш, возвращалась по дорожке к «Шанхаю», когда услышала отголоски назревающего скандала. Подойдя поближе, смогла разобрать несколько голосов. Первый голос принадлежал сержанту Перепелкину. Второй — любимому. Остальные голоса плохо поддавались идентификации.

— Я что вам, мальчик, что ли? — возмущался участковый. — У меня что, других дел нет, только за вами бегать? Сказано — явиться к участковому, значит, будьте любезны…

— Да мы всю ночь не спали! — лениво тянул в ответ Вадим. — Вы тут развели притоны по всем пустующим домам и ни за что не отвечаете! А мы, дачники, сами себя защищай? И что я, после бессонной ночи не имею право прилечь на часок?

— А что с машиной-то случилось? — с притворным сочувствием поинтересовался неопознанный мужской голос.

То ли это был Славик, то ли Анатолий, я не разобрала.

— Поду-умаешь, всю ночь не спал он, — презрительно передразнил сержант, проигнорировав вопрос о машине. — Да я, может, уже вторую ночь не сплю…

Я как раз вышла из-за поворота на финишную прямую и уже могла не только слышать, но и видеть, что происходит на проспекте Финкелей. Перегородив собой дорогу между участками, сверкала ободранными боками новая «девятка» сержанта Перепелкина. Галина, интуитивно признав в царапинах следы от родных досок, ходила вокруг машины, как лиса вокруг куриных косточек. С лица ее не сходило удовлетворенное плотоядное выражение.

Михаил и Славик стояли, привалившись к своим заборам, и в дискуссию с представителем власти вступать не спешили. Зато Вадим, не покидая участка, дискутировал вовсю. Он сидел в шортах, но с голым торсом на крыльце и, делая вид, что просто так вышел покурить, вяло ругался с участковым. Максим, сидя на складном стульчике Симы, как всегда, строгал палочку.

Чуть слышно витал над «Шанхаем» реквием Моцарта, и в такт этим звукам покачивался в кресле Иван Аркадьевич. Сидел себе как ни в чем не бывало и дымил беломориной. Остальные члены его семьи независимо разбрелись по участку с книжками и журналами. Ну ничего, злорадно подумала я, вот сейчас Гадованюк оклемается, он вам всем покажет небо в алмазах. И за участковым специально ехать не надо, сам пожаловал.

— На ловца и зверь бежит, — проходя мимо Михаила, указала я глазами на Перепелкина.

— А? — удивился тот.

— Эдик спит? — в целях конспирации сдвинув рот набок, прошептала я.

— Ну да, дрыхнет, — зычно подтвердил Галкин друг.

Макс отшвырнул палочку и, отстранив с дороги разгоряченного разговором с Вадькой участкового, скрылся у себя в доме.

— Пошел про красноглазых карликов писать, — презрительно фыркнула Янка, которую я не сразу заметила за широкой спиной Вадима. — Ты, мамочка, ему очередной афоризм подарила.

Но участковый не обращал внимания на движение вокруг него. Он, знай, гнул свою линию.

— Значит, так. Раз не хотите добровольно являться по вызову, все считайте себя задержанными до выяснения обстоятельств. Собирайтесь, граждане, сейчас прибудет милицейский автобус и проедем в отделение. Никому поблажек не будет, и не надейтесь.

Он окинул нас сердитым взглядом и рявкнул:

— Где еще одна, беременная?

— В санчасти, знаете ли… Она как раз только вчера родила, — услужливо подсказал Иван Аркадьевич, покачиваясь в кресле. — Мальчик родился, богатырь…

Сержант Перепелкин был страшно зол. Он не собирался идти на мировую, как старый музыкант к нему ни подлизывался. Сержант круто развернулся к своей машине и со словами: «Ничего не знаю, родила, не родила, пусть тоже едет в отделение…» — уже было протянул руку к водительской дверце, чтобы достать из салона рацию, когда вдали послышался смутно знакомый высокий голос с характерными интонациями:

— И чито это нас никто не встречает? К вам тут мама приехала, а вы как будто и не рады совсем…

От автобусной остановки к дому Макса направлялась дородная дама в кримпленовом брючном костюме насыщенного желтого цвета, отделанного малахитовыми пуговицами размером с мельничный жернов. Черноволосую голову украшала кокетливо заломленная набок широкополая красная шляпа с зеленой лентой, пущенной по высокой тулье. Руки дамы были затянуты в перчатки в тон шляпы. Гулким стуком разносились по округе шлепки резиновых сланцев о ее пятки.

В руках мадам тащила по чемодану. К тому чемодану, что побольше, была привязана сетчатая авоська. Из авоськи, вульгарно вытянув ногу в сторону, торчала завернутая в газету вареная курица.

Толик присвистнул и медленно опустился на складной стульчик. Хотя друг Аллы никогда и не видел Симиной матушки, думаю, он понял все.

Дело в том, что справа от нарядной дамы вышагивала девица, как две капли воды похожая на даму, — светофор, только значительно моложе. На девице красовался ярко-розовый велюровый спортивный костюмчик с отороченным серебром капюшоном, который очень шел к ее черным густым волосам. «Christian Dior» — гласила надпись на выдающейся девичьей груди.