Девушка Бандераса

Я подергала железный стержень за ближайший ко мне конец и поняла, что вытащить его из ручки будет не так-то просто. Забралась повыше и снова потянула лом на себя. Он даже не сдвинулся с места. Тогда я ухватилась за кусок железа обеими руками и что есть силы дернула на себя. Ржавый лом слегка подался в мою сторону, но до окончательной победы было далеко. Упираясь одной ногой в стену, второй — в верхнюю полку, я тянула и тянула изо всех сил…

Как я уже говорила, в погребе было темно, холодно и страшно. Где-то там, над моей головой, раздавались приглушенные голоса и звал меня по имени любимый. Я старательно кричала Вадьке в ответ и даже, отвечая, сорвала себе горло, но, чувствую, усилия мои пропали втуне. Коварный штырь, как я ни пыжилась, из ручки не шел. Тогда я решила взять препятствие измором. Уяснив для себя, что тянуть лом бесполезно, я стала его раскачивать и выкручивать. И потихоньку, полегоньку он поехал в сторону. Ритмично поворачивая железяку по часовой стрелке, я таки вывинтила распорку из ручки.

Лом с грохотом обрушился вниз, и я, не помня себя от радости, изловчилась и молниеносно откинула крышку люка в сторону. Торопясь побыстрее выбраться на волю, к друзьям и близким, высунула как черт из табакерки голову наружу и даже не успела пискнуть, как получила по мозгам тяжелым тупым предметом.

Что было потом, я не помню, но только очнулась я в кухне нехорошего дома. Я лежала на полу и отворачивала лицо от струи холодной воды, что настойчиво лилась мне на лоб. Это Вадька, склонившись над поверженной женой, возвращал меня к жизни.

— Ну и зачем ты эту хрень на себя нацепила? — тыча пальцем в леопардовый халат, обиженно спросил он, лишь только я открыла глаза.

— На редкость дурацкая затея, — заметил Толик. — Хорошо хоть, успели тебя под руки подхватить, прежде чем ты упала обратно в погреб…

И все закивали, соглашаясь с Алкиным другом, что да, действительно, хоть в этом мне повезло.

— Мы ж подумали, что ты — призрак, — возмущенно сообщила Галка, — вот и шарахнули тебя колотушкой по башке.

Она говорила так, будто я обманула ее лучшие ожидания и испортила праздник, опошлив наметившееся веселье. Но все равно я была благодарна друзьям и близким, к которым так рвалась из погреба, за то, что они не огрели меня молотком, который, как я помнила, у них тоже имелся. А так, подумаешь — колотушка! Какая ерунда! Шишка на затылке, и только-то…

— И вообще, откуда ты этот халат выкопала? — снова напустилась на меня Галина.

Алла заботливо приподняла мою многострадальную голову и, скомкав какую-то тряпицу, подложила под нее. Я тут же выдернула импровизированную подушку из-под головы, отерла ею лицо и села, запахнувшись в халат.

— Фу, а воняет-то как! — брезгливо наморщила нос Янка.

— Ты нам зубы-то не заговаривай, — наседал на меня любимый, хотя я за все это время не проронила ни слова. — Признавайся, куда обладателя халата дела?

Я понимала, что загадочная личность в леопардовом одеянии лишила Вадима покоя с того самого момента, когда в первый раз посмела сыграть с любимым злую шутку и хитростью сбежать от него. А потому простила мужу невнимание к моему плачевному состоянию и с вызовом ответила:

— Где-где, откуда я знаю, где обладательница халата? Юркнула в дырку, и с концами.

— В какую дырку? — воскликнуло сразу несколько голосов.

— И почему «обладательница»? — обратила внимание на женский род объекта обсуждения Янка.

Я окинула всех нетерпеливым взглядом и, мечтая только об одном — добраться до дома и переодеться во что-нибудь более приятное, резко сказала, оставляя без ответа замечание дочери:

— В гадованюковский лаз, вот в какую дырку она юркнула…

И, не оборачиваясь, пошла к двери. Но как ни стремилась я побыстрее сбежать домой, сделать это оказалось не так-то просто. Глухой, раздраженный голос Михаила прозвучал откуда-то издалека. Вернее, из глубока:

— Ну и нету здесь никаких денег! Одни советские детективы лохматых годов на полках валяются…

Вот тут-то я и поняла, что шуршало в белом ашановском пакете, который, убегая, Виолетта прихватила с собой. И я, невзирая на дискомфорт в одежде, все без утайки рассказала единомышленникам.

…Сколько времени мы провели в нехорошем доме, сказать не берусь, потому что к заповедным кустам, под которыми находился выход из подземелья, мы подбежали уже засветло. Не особенно надеясь на результат, осмотрели прилегающую территорию и, убедившись в бесполезности дальнейших поисков, устало отправились по домам. Вы не поверите, но первое, что я услышала, подходя к своему участку, был глубокий низкий голос.

— …Жил осьминог со своей осьминожкой. И было у них осьминожков немножко… — вещала как ни в чем не бывало Виолетта Петровна. — Все они были разного цвета: первый — зеленый, второй — фиолетовый…

Недоумевая, до чего же люди бывают наглые — только недавно в погребе бросалась на меня с шампуром, а теперь как ни в чем не бывало Эдуарда Успенского почитывает, — я не придумала ничего лучшего, как попытаться застукать бабку врасплох. Не обращая внимания на настоятельные просьбы Вадима, я передумала переодеваться, затянула то и дело развязывающийся пояс леопардового халата, набросила на голову капюшон, сунула ноги в шлепанцы и двинулась на участок к соседке. Интересно посмотреть, что Виолетта запоет, когда увидит на мне свой маскировочный халат…

Но Виолетта ничего не запела. С моим появлением у своего крыльца соседка прекратила упражняться в декламации, сморщила нос, прогнала Вовку в дом и брезгливо сказала:

— Рина, ты меня удивляешь. Это на тебя совсем не похоже. Разгуливать по поселку в таком вызывающем виде — это, знаешь ли, довольно смело… Здесь все-таки дети…

— Да что вы говорите? — огрызнулась я.

Я считала, что имею полное право огрызаться, ведь не я первая начала боевые действия…

— Что-то поздно вы, Виолетта Петровна, вспомнили про детей. Раньше вы про них не думали… Например, когда…

Засунув руки в карманы, я воинственно посмотрела на соседку и сразу же придержала обвинительную речь за поводья. Виолетта сидела на террасе в совершенно необычном для себя состоянии. Во-первых, она была трезва как стеклышко и перед ней вместо дежурного пива «Охота» дымилась чашка чаю с лимоном. А во-вторых, старушка пришивала оторванные пуговицы к рубашке Вовки. Этого трудового подвига никто от нее ожидать не мог, а уж я, которая постоянно наблюдала соседку через забор и знала все ее повадки, особенно.

Поэтому я лишь обескураженно похлопала глазами и не закончила то, что собиралась сказать. Шампуром-то, хотела я сказать каждый горазд размахивать, а вот признаться потом в своих художествах — детей стесняется. Вдруг Виолетта оглянулась по сторонам, поманила меня пальцем, шикнула на вылезшего было из-за двери Вовку и, как только я уселась на стул рядом с ней, зашептала:

— Ты посмотри, на кого ты стала похожа! Физиономия бледная, грязная, под ногтями чернота, как будто ты землю рыла, шишка вон на голове сквозь капюшон выпирает… А уж про запах я вообще молчу!

Виолетта проникновенно заглянула мне в глаза и закончила:

— Поверь мне, девочка, алкоголь никого не красит…

Я окончательно растерялась и забормотала:

— И это вы… говорите мне?

Та, кого я пришла компрометировать халатом, снова недовольно поводила носом, но все-таки приблизила ко мне лицо и таинственно проговорила:

— Вот послушай, что я тебе расскажу…

Виолетта Петровна Санина никогда не считала себя пьющим человеком. А уж тем более горькой пьяницей или, того хуже, алкоголичкой. Ну возьмет она в электричку на дорожку пяток джин-тоников, какая в том беда? Так было и в этот раз.

Подъезжая к Москве и приканчивая последнюю баночку напитка, Виолетта почувствовала в себе боевой задор и в свойственной ей манере вступила в дискуссию с ледащим дедком, который всю дорогу отпускал в ее адрес колкие замечания. Все дело было в том, что старушка частенько отходила покурить, выставляя на свое место батарею опустошенных ранее банок. Делалось это с вполне конкретной целью — чтобы место не заняли. Но ближе к Москве хамоватый дед все-таки сдвинул банки к самому окну и уселся на Виолеттино сиденье, откуда по возвращении хозяйки был с позором изгнан. Оставшуюся часть дороги враг стоял в проходе и глумливо бросал в сторону филологини ядовитые реплики. Дама тоже не оставалась в долгу, то и дело прикладывая старика крепким словцом.