Уж эти мне мужчины

– Думаю, эта святая троица объединилась, чтобы разыскать нас, – предположила Маша. – Не представляю, как Костолом догадался, что я в Сочи.

– Это любовь, – вдохновенно произнес Вася. – Я бы тоже разыскал тебя хоть на краю света.

– А как они оказались в «Серебряной пуле»? – продолжала недоумевать Арлин. – Они никак не могли знать, что мы направляемся сюда.

– Думаю, это простое совпадение, – отозвался маркиз. – Мириам питает слабость к шикарным ресторанам, а «Серебряная пуля» – самый престижный ресторан в городе. Так что ничего странного. Видите, они спокойно уселись за столик и заказывают еду. Уверен, что о нас им ничего не известно.

– Надеюсь, ты прав, – мрачно сказала Маша.

Стрелок с профессиональной педантичностью чистил и смазывал свой револьвер 38-го калибра. Привычная для него маска внешнего спокойствия не позволила бы стороннему наблюдателю догадаться о том, что гнойный нарыв бунта, давно назревающий в душе Дмитрия Сергеевича Борисова, готов прорваться в любую минуту. Отложив в сторону пистолет, Стрелок принялся так же методично разбирать автомат Калашникова. Машинально выполняемое привычное занятие позволяло ему сосредоточиться на стоящей перед ним проблеме. В прошлом спецназовец и сотрудник военной разведки, ухитрившийся без особого шума уйти в отставку в разгар перестройки, он не хотел больше работать на Генсека.

Конечно, эта работа за три года дала ему больше денег, чем он сумел бы заработать в военной разведке за всю свою жизнь, но дело уже пошло на принцип. Дмитрий Сергеевич был сыт по горло барской наглостью и высокомерием бывшего райкомовского работника. Теперь он хотел работать на себя. К сорока пяти годам он собирался уйти в отставку и, подобно Шону Коннери, спокойно стареть в просторной вилле на Багамских островах, с удовлетворением поглядывая на многочисленные нули своего банковского счета. Серый Кардинал был его билетом на Багамы, гарантом его будущей безоблачной жизни.

Отложив в сторону автомат, Стрелок неторопливо поднялся и набрал номер на сотовом телефоне.

– Волк! Мы должны срочно встретиться. Я выезжаю прямо сейчас. Буду на условленном месте через шесть с половиной часов.

Рафик Шакбараев сорвал с глаз черную повязку и огляделся вокруг. Комната с зеркалом в доме Папы Сочинского произвела на него должное впечатление. Никогда в жизни он не видел такой красивой мебели. Проведя пальцами по сверкающему лаком красному дереву журнального столика, Рафик присвистнул от восхищения.

– Сядь на диван, сынок, – заполнил комнату баритон Папы Сочинского. – Ты находишься в доме друга. Расскажи, что просил мне передать твой отец.

– Какая наглая баба! – с возмущением произнесла Мириам.

– Ты это о ком? – заинтересовался Хосе Мануэль.

– Да вот та брюнетка в красной блузке, что сидит через два столика от нас. Пялится на тебя, прямо глаз не сводит!

Журналист с любопытством взглянул в указанном направлении и приосанился, встретившись глазами с высокой смуглой красавицей. Вспомнив свой богатый опыт общения с женщинами, Альберто изобразил на лице кокетливую улыбку и послал Хосе Мануэлю воздушный поцелуй.

– Интересно, почему это она именно на тебя так уставилась? – бестактно брякнула модель. – Гарик как мужчина в сто раз интереснее тебя.

Чема удивленно приподнял бровь.

– Когда мы последний раз баловались с тобой в постели, ты находила меня совершенно неотразимым, – по-испански произнес он.

– Эй, вы, говорите по-английски, – вмешался Костолом. – Я не желаю, чтобы вы секретничали за моей спиной.

– Он просто ревнует меня к тебе, – с придыханием произнесла Мириам, выпячивая грудь в направлении Гарика.

Этот крупный и грубый русский, к тому же хронически не проявляющий к ней сексуального интереса, неожиданно стал для модели почти столь же желанной добычей, что и Альберто де Арнелья. Но если выйти замуж за маркиза она хотела из-за его денег и социального положения, то Костолом был вызовом ее сексуальной неотразимости, ее всесокрушающим женским чарам, которые в воображении Мириам были несколько преувеличены. Охмурение Гарика было напрямую связано с ее самооценкой. Темпераментная андалузка поклялась про себя, что заставит этого русского ползать у своих гиннессовских ножек, умоляя о любви.

Хосе Мануэль обиженно надулся. Конечно, он не Дольф Лундгрен и не Пирс Броснан, но вполне собой ничего. Разумом журналист понимал, что глупо обижаться на неожиданно выбившуюся в люди деревенскую нимфоманку, но его испанское самолюбие страдало, и взгляды смуглой незнакомки, становящиеся все более призывными и выразительными, оказались целительным бальзамом для его страдающей души.

– Ну, где там твой приятель-журналист? – вернул Чему к действительности голос Костолома. – Что-то он задерживается.

– Не волнуйтесь, появится, это наверняка связано с работой, – равнодушно сказал Хосе Мануэль, снова впиваясь взглядом в незнакомку. Эта женщина притягивала его как магнит. В ней было что-то неуловимое, до боли знакомое, она напоминала журналисту нечто, что он никак не мог сформулировать. – Пожалуй, пойду потанцую, – сказал он, поднимаясь с места.

Мириам почувствовала болезненный укол ревности.

Еще недавно этот мужчина сходил с ума в ее объятиях, а сейчас, вместо того чтобы безумно ревновать ее к Костолому, собирается танцевать с другой.

– Знаешь, почему она смотрит именно на тебя? – желчно спросила модель.

– Потому что я ей нравлюсь, – ответил Чема.

– Как ты наивен! – Андалузка цинично усмехнулась. – Эта девица одета как проститутка. Русские проститутки безошибочно умеют отличать иностранцев от своих соотечественников. Вот она и строит тебе глазки в надежде вытянуть у тебя побольше долларов.

– Проститутки не носят длинные юбки, – заметил журналист. – Все дело в моей исключительной мужской привлекательности. Желаю хорошо провести время.

Альберто, успевший за последние двадцать минут почти профессионально освоить технику кокетства по принципу «в угол, на нос, на предмет», одарил томным взором приближающегося к нему Хосе Мануэля.

– Вы позволите пригласить вас на танец? – по-английски спросил журналист.

– Я буду счастлива, – проникновенно ответил Альберто.

– Степан Иванович говорил твоему отцу чистую правду, – подтвердил Папа Сочинский. – Он действительно очень богатый человек, подчеркиваю – очень богатый. Так что, если он обещал выплатить ему за свое освобождение двести пятьдесят тысяч долларов, он эти деньги заплатит. В доказательство того, что я не обманываю, по окончании нашего разговора тебе дадут десять тысяч долларов за то, что ты принес мне информацию о моем друге. Вот что должен будет сделать твой отец…

Дверь в потайной комнате за зеркалом приоткрылась, и хрипатый помощник Папы Сочинского сделал ему знак, что нужно срочно поговорить.

– Рафик, извини, у меня дела, мы с тобой продолжим через десять минут, – сказал Папа Сочинский и отключил микрофоны. – Ну что там у тебя? – спросил он.

– Отличные новости! – радостно сообщил помощник. – Только что позвонил Снусмумрик. Он уже сутки шпионит за Генсеком. Ему удалось записать на пленку переговоры Родина со Стрелком по поводу выкупа за Серого Кардинала.

Папа Сочинский потер руки от удовольствия.

– Скажи Снусмумрику, чтобы срочно ехал ко мне. Одна нога здесь, другая там, – скомандовал он.

Сжимая Альберто в объятиях, Хосе Мануэль пребывал на вершине блаженства. Они танцевали блюз, покачиваясь, как лодка на волнах, поднятых легким бризом.

Хосе Мануэль успел узнать, что его знакомую зовут Джейн Стоун и что она из Австралии. Маркиз решил выбрать в качестве своего нового местожительства родину кенгуру и коал потому, что точно знал, что журналист не слишком хорошо знаком с австралийским акцентом. Четко проговаривая «ing» и «r» в конце слов и внеся еще некоторые изменения в артикуляцию, Альберто добился того, что Чема не заподозрил подвоха.