Новые русские

Спокойно и основательно из стеклянных дверей холла появляется Жаке Темиров. На нем — белая навыпуск рубашка с погончиками и карманами на груди и по бокам, белые фланелевые брюки, на ногах — мягкие кожаные сандалеты. Он издалека улыбается Вере, и ей кажется, что она способна быть к нему неравнодушной.

Степан, выпив шесть кружек пива и съев четыре порции креветок, задумчиво идет в отель, повторяя про себя сочиненные Кате стихи:

Стихи ему нравятся, равно как и Катя. Какое же, черт побери, прекрасное чувство любовь! Даже когда ее нет, нужно провоцировать себя на ее возникновение. Обманываться, заблуждаться, прозревать и начинать все сначала. Любовь, что ни говори, скрашивает впечатление от женщин. Без романтических иллюзий они оказываются простыми самками, с эрогенными зонами в кошельке. Противнее всего, что большинство женщин и не скрывают этого. А Катя молодец! Ни одного пустого взгляда Степан на себе не ощутил. Каждый пылал страстью, гордостью и жертвенностью. Элеонора — не такая. Она отдавала себя вместе с одеждой, макияжем, бриллиантами и требовала взамен расчет. Есть деньги — плати, нет денег — становись прислугой. На Кате платье резать бессмысленно. Она сама разорвет его в клочья. Степану интересна ее реакция на стихи. Если придет в восторг, значит, любит, а отмахнется — все фальшь. В таком случае, он отберет у нее лекарство и уедет в Вену, где начнет подготовку дискредитации своих новых партнеров.

Перед самым входом в сверкающий белым мрамором и бронзовой обшивкой «Палм-Бич-отель» из кармана Степана с грохотом вываливается пистолет. Для конспирации Степан делает вид, что подвернул ногу, и садится на ступеньки рядом с любимой игрушкой. В номере, разгоняя складками легкого широкого платья волны соблазнительных запахов духов и косметики, его с нетерпением ждет Катя. Не успевает Степан переступить порог, как на него обрушивается каскад многословных фраз, расцвечивающих факт появления кавказцев. С особой гордостью Катя рассказывает о своем умелом обмане, благодаря которому легко избавилась от непрошеных гостей. Степан поправляет пистолет Макарова, засунутый за ремень на пояснице, и не придает значения происшедшему. Он знает, что за границей наша мафия стреляет редко. Невыгодно. К тому же Степану хочется побыстрее прочесть стихи.

— Брось, Катя. Всякой швали в мире много. У них на меня нет наводки. Эти двое, скорее всего, залетные… не бери в голову. Послушай лучше, какие я тебе стихи сочинил.

— Стихи?! — с недоверием и разочарованием спрашивает Катя.

— Что? Не любишь? — хмурится Степан.

— Не знаю, — спохватывается она. — Последний раз в школе учила «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…».

Степан снисходительно хмыкает. Лезет в холодильник, достает оттуда пузатую бутылку кипрского портвейна. Делает несколько больших глотков из горлышка, закусывает нектариной — гибридом персика и сливы. Подходит к балкону. Ветер с моря лениво волнует тюлевую занавеску. Глядя на тонущий в тумане морской горизонт, Степан медленно, без особых эмоций, произносит свои недавно придуманные стихи. Рифмы пропадают в тишине, царящей за его спиной. Катя слушает, раскрыв рот. Ей все равно, в каком порядке и какие слова произносит Степан, главное, они относятся к ней!

Когда Степан замолкает, она, успев сбросить с себя халат, прижимается к нему своим трепещущим телом. Шепчет на ухо:

— Пошли в постель, я хочу их слушать в твоих объятиях.

Степан с мальчишеской лихостью подхватывает ее на руки и аккуратно опускает на белоснежные простыни. Водрузившись над Катей, он жестко и страстно овладевает ее телом и, точно заклинание, начинает быстро и сбивчиво повторять стихи по новой. Последние строчки тонут в бурных стонах и визге Кати.

Когда, утомленные любовью и поэзией, они спускаются в бар, там уже сидят их компаньоны с дамами. Вера с любопытством слушает болтовню Нади, расхваливающей мужские способности Аслана, устроившего секс-побоище с двумя проститутками. Аслан пыхтит от удовольствия, капризно и жеманно выпячивает губы. Жаке хитро улыбается глазами и постоянно вытирает с кончиков усов капельки взбитых сливок кофе-капуччино. С приходом Степана разговор не меняет своего легкого фривольного характера, присущего людям во время отдыха. Мужчины словно сговорились не упоминать о делах ни слова. Поэтому женщины становятся объектом внимания. Катя, высокомерно оглядывая присутствующих, заносчиво объявляет:

— Я бывала во многих странах мира. И пошикарнее, чем здесь. Но впервые в жизни мне написали стихи… Невероятно! Степан пишет стихи, и я их сама слышала… — Она наслаждается произведенным эффектом.

Вера снисходительно улыбается. Надя пожимает плечами. Аслан с почтением наливает Степану коньяк «Метакса». Лишь Темиров реагирует должным образом. Он хлопает в ладоши и с уважением замечает:

— Меня всегда удивляют русские люди. Чем бы они ни занимались, их душа тянется к литературе. Этим русские похожи на нас, казахов. У нас в каждом глухом ауле любой мальчишка Абая наизусть знает. И поэтов у нас много. Поэтому с удовольствием послушаю ваше творчество. Скажи, Аслан, а?

Аслан вздрагивает и нечленораздельно соглашается. Степан добродушно смеется.

— Ну, о чем речь, — отнекивается он. — Это отголоски другой жизни. В молодости я не расставался с гитарой. Мои песни пели по всей Москве, а некоторые даже в фильмах использовали, правда, без упоминания автора. Должно быть, считали народными.

Услышав о песнях, оживляется Надя:

— Иди ты! Такой крутой мужик, никогда бы не подумала. Мы, наверное, знаем ваши песни?

Вера указывает рукой на фортепьяно, стоящее на невысоком подиуме:

— Спойте, просим вас. Или вы только на гитаре играете? Странно, откуда здесь появился рояль.

— Мы находимся в пьяно-баре. Они во всех европейских городах имеются, — насмешливо поясняет Катя.

Степан не собирается ждать, пока женщины начнут упражняться в колкостях. Настроение у него отличное. Почему бы не вспомнить молодость? Прекрасная женщина рядом, классная сделка сулит хороший навар и, что особенно радостно, — сам жив и здоров. Он взмахивает своей рыжеволосой головой и, несмотря на массивность фигуры, достаточно элегантно усаживается за рояль. Пальцы, отвыкшие от игры, плохо слушаются, приходится барабанить по клавишам. Пьяно-бар наполняется громкой мелодией семидесятых годов. С особым запалом и страстью Степан делает ударение на словах: «Ночь, ночь, ночь…»