Выскочка из отморозков

— Наша не поедет. Да и навещаем, не бросили. Помогаем ей, чего ты вдруг взвилась? — успокаивал Наталью Герасим. Но она слушать никого не хотела.

— Знаешь, у нас на работе Алевтина есть. Ну, как тебе сказать, я никогда не дружила и не враждовала с ней. Знали мы все, что она со своим мужем давно развелась. Сволочной он у нее человек был, жадный, занудливый, прохвост и прощелыга. И хотя зарабатывал неплохо, Алевтине никогда не давал денег. Она ребенка сама вырастила и выучила. Свою судьбу так и не устроила. Хотя женщина — глянуть любо. И характер, и руки — золото. А вот бабьего счастья нет. Не повезло ей. Так вчера услышала, что наша Алла забрала из деревни свою свекровь. Насовсем к себе перевезла. Мы поначалу ушам не поверили. Ведь та старуха вырастила сына негодяем. Зачем же ее к себе брать? Ну и подумали, что Алла хочет с мужем помириться через свекровь. Да хрен там! Она и не думала. Просто пожалела старую. Лечит, кормит, моет. Та за какую–то неделю ожила. Аллу дочкой зовет. Когда та была замужем за сыном, она ее никак не звала. А теперь вспомнила! И главное, сын ей позвонил, она его так выругала. И запретила не только приходить, а и звонить. Алла теперь ее матерью зовет, и сдружились они. Жаль, что поздно, зато живут душа в душу, как родные. И уже никуда друг от друга, а нам чего своей бояться? Пусть переезжает! — настаивала Наталья. — Герасим! Ты сын! Поезжай, уговори!

— А вдруг не уживетесь? Как тогда?

— Уживемся! Знаешь, женщины на работе всякий раз прикалываются, вот, мол, смотри, как к свекрови относишься, такая доля у самой будет на старости и мужику уважать тебя не за что! Давай заберем, постарайся уговорить.

Герасим поехал в деревню. А Борису позвонил Беркут.

— Ты еще не забыл нас? А я уже на воле! По амнистии. Сработало, что я теперь отец! Вот хазу подыщу и похиляю за сыном. Погоди влезать в пахоту. Я тебя к себе возьму.

Слышь, Борька! Все будет на мази. Я не обожму и не обижу. Как ты? Подождешь?

— Хорошо!

— Скоро позвоню тебе! — пообещал коротко.

Борис забыл о том разговоре. Герасим на следующий день вернулся из деревни и объявил, что мать решила пожить у себя до весны, а там продать все хозяйство и переехать в город, К кому из сыновей приедет, пока не решила. Об одном просила — забрать, в город хоть одну корову и кур, чтоб ей, Степановне, совсем без дела не остаться.

Герасим понял уловку матери и тут же взялся делать пристройку к сараю для коровы. Борька было взялся помочь, но через три дня позвонил Беркут, попросил прийти на встречу.

Парень никого не успел предупредить. Да и зачем? Беркут сказал, что разговор будет короткий, на десяток минут.

Борька глянул на время — два часа дня. Встреча через час. С кем советоваться, о чем и зачем? В такое время воровать не ходят. Все черные дела делаются ночью, вспомнил парень. И в обусловленное время пришел в кафе, где назначил ему встречу Беркут. Тот появился почти сразу, подсел за столик, заказал выпить и поесть. Борис сразу предупредил, что ничего не хочет.

— Я угощаю! Не дергайся! — успокоил Беркут и сказал грустно: — С сыном не повезло. Усыновили его, увезли за границу. Кто и куда — уже не сказали. Мол, не хрен по зонам сидеть, когда дети есть! Вот бляди! Будто я там добровольно канал. Даже фотки пацана не имею. А еще мне в приюте вякнула старая сука; «У тебя, мил человек, в яйцах полгорода этих пацанов пищит. На любой хаварье зависни и получишь сына! Чего скандалишь, не пойму! Твоя умоляла засранца у нее взять, а ты чего возник? Небось все пропивал, а ей кормить стало нечем. Знаем вас, папашек, козлов лысых!» Во сучара! Обложила ни за хрен собачий! Ну да ладно! Короче, беру тебя на бензоколонку. Сегодня последние ксивы подготовят, и завтра повезу тебя. Пахать будешь с восьми утра и до восьми вечера.

— Ого как долго!

— Не дергайся! Зато и башлять стану путем! — Наклонился к уху Бориса, сказал, глаза того округлились, он сразу согласно закивал, разулыбался, даже руки задрожали…

Беркут не соврал и уже на следующий день привез парня на бензоколонку, стоявшую на выезде из города, здесь же был маленький ресторан. Всей обслуги восемь человек, Почти все мужики, каждый беспрекословно подчинялся Беркуту.

«Будут ли они отдавать мне бабки?» — засомневался парень, оглядев обоих официантов, двоих поваров, вахтера, операторов, заправщика, уборщицу.

— Значит, тебя поставили над нами бугрить? — спросил Борьку коротко подстриженный толстый повар и, оглядев парня с головы до ног, спросил внезапно: — На зоне был? Тянул ходку?

— Нет! — испугался Борька.

— Какие еще годы? Побываешь и там! — И ушел на кухню, а у парня спина взмокла от ужаса.

Вспомнился лес, тучи комаров и бесконечные штабели…

«С чего он взял, что я сидел?» Тут дрогнуло плечо, кто–то положил на него тяжеленную руку. Это Беркут.

— На вот аванс! — протянул стодолларовую купюру, сказал: — К вечеру впятеро отдашь! Вишь, машины одна за другой заправляются. Следи! Сколько и какой бензин идет. В ресторане ушами не хлопай. Не прохлаждайся, вкалывай, пацан!

И Борька старался. Он помогал заправщику и уборщице, подменял в перерыве операторов. Вместе с вахтером успокаивал крутых, придравшихся к официанту.

Каждый вечер он отвозил или относил выручку Беркуту. Она была разной. В будние дни здесь мало появлялось народу. Зато в выходные машины подлетали одна за другой и редко кто из водителей, заправив машину, тут же уезжал, большинство заходили в ресторан. С виду неказистый и корявый, внутри он был совсем иным. Здесь всюду — и на подоконнике, и на столах, и на стенах — были цветы, их ароматы, растворившись в воздухе, радовали посетителей. Тихая, словно сплетенная из облачных кружев музыка лилась ненавязчиво сверху, столики уютно освещались свечами. Здесь можно было поговорить о чем угодно, встретиться с кем нужно подальше от посторонних глаз. Тут обсуждалось все, заключались сделки и соглашения. Здесь встречались крутые и начальство города, рэкетиры и банкиры.

Борька уже в первый день узнал о существовании здесь второго зала, расположенного под рестораном. Об этом зале знали немногие. Он предназначался для тех, кто не мог появиться тут в открытую и, приехав, мигом уходил в подземелье. Ни одного из посетителей этого зала не видел никто, кроме единственного официанта. Вход в подземелье никак не сообщался с другими. И даже приметивший принял бы двери за вход в подсобку или на склад. Но именно в этом зале было больше всего посетителей. Обслуга ресторана знала об этом зале, но никогда не говорила о нем вслух. Борьке тоже посоветовали молчать. Тому и на руку. Ему тот зал не поручали. А раз так — меньше забот и хлопот. Парень знал, что ни в одном другом месте ему не станут платить так, как здесь, и старательно выполнял все условия и договоренности, считая, что ему сказочно повезло. Он уже не мечтал о Суворовском училище, тем более о работе в лесу. Он каждый месяц отдавал Наталье пятьсот долларов, столько же прятал в свой заначник — на будущее. Борька хорошо одевался, питался на работе в ресторане, домой с работы его чаще всего подвозил кто–либо из посетителей. Переночевав, парень снова бежал на работу, даже не интересовался переменами, жизнью семьи. Он подчинялся одному Беркуту и выполнял все, о чем тот его просил. Бугор не перегружал, присматривался, наблюдал, почти всегда перепроверял парня, и хоть Борька не знал об этом, но нигде не лажанулся. Всю выручку отдавал ему до копейки, никогда не опаздывал и не уходил с работы раньше времени. А когда хозяин просил парня задержаться, он безропотно сидел здесь до самого закрытия ресторана. Никто из обслуги не говорил о хозяине. Его не ругали и не хвалили. Здесь все получат и приличные деньги, потому за свою работу держались. Ведь обслуга других ресторанов получала в несколько раз меньше, а нагрузка была гораздо больше.

С Беркугом никто ни о чем не говорил. Не было повода. Его не обсуждали даже в узком кругу. Зачастую никто не знал, где хозяин.

Кто бывал в подвальном зале, обязательно видел небольшой уютный кабине! весь в красных коврах, с низкой сверкающей мебелью, чудесными цветами в хрустальных вазах, Даже музыка была особая, пробирающая душу. Здесь не показывали убогий стриптиз — несозревших девок, которые, раскоряча кривые рахитичные ножонки, демонстрировали посетителям свои цыплячьи задницы. Это можно было увидеть лишь на первом, наземном этаже. Уважающая себя публика на такое зрелище не придет. Дешевые представления были ей не по вкусу.