Тунгусский Робинзон

Лютый был признан командованием «козлом отпущения». Теперь он должен был нести ответственность не только за себя, но и за все промахи и преступления командного состава. А этот факт не мог оспорить даже самый крутой адвокат Иркутской области.

Сергей, сидя под следствием уже целый месяц, четко изучил график дежурства караула на гарнизонной гауптвахте.

Приближение субботы и воскресенья сулило всегда очередные неприятности. В наряд заступали курсанты местного военного училища, а эти будущие офицеры отличались от солдат не требованием устава, а будущим офицерским «самодурством», что, по их мнению, помогало в карьерном росте. Подобные выходки были присущи только личностям амбициозным, которые в отличие от рядового состава устава «Гарнизонной и караульной службы» не блюли. На протяжении целых суток они доставали Сергея постоянными стуками в дверь. На завтрак, обед и ужин, как правило, ему доставались лишь объедки с курсантского стола. Этот факт вызывал гнев у боевого разведчика. Лютый мог бы свободно расправиться с этим караулом, но Сергею не хотелось усугублять своего положения. Но пришел тот час, когда безбашенные генеральские сынки окончательно достали его.

Вот в один из таких дней, когда курсанты так «бдительно» несли службу, Лютый распустил свои носки. Связав из них веревку, он приладил их к своим берцам и повесил перед глазком двери на вентиляционную решетку. Лютый затаился в ожидании, словно питон и замер, ожидая, когда часовой посмотрит в зрачок. Стук сердца и дыхание Лютый синхронизировал с шагами часового-курсанта, который шел по коридору к его камере. При очередном визуальном осмотре часовой обнаружил в ней висящий под потолком «труп». То ли от не знания устава, то ли от страха, он самовольно без выводного открыл камеру и вошел в неё. Лютый затаился и когда часовой-курсант просунул тело в камеру, Сергей в мгновение ока обезоружил часового. Автомат так быстро перекочевал в руки подследственного, что курсант ничего не понял.

— Ну что, козел, прощайся с жизнью! — сказал Лютый и, передернув затвор, направил на часового автомат.

Часовой зажмурился, и Сергей почувствовал, как завтрак жидким стулом покинул тело курсанта. Через несколько секунд вся камера наполнилась запахом свежего дерьма.

Сергей коротким ударом в солнечное сплетение нейтрализовал часового и, закрыв его в камере, направился с автоматом в караульное помещение. Он босиком, словно дикий кот скользнул по гулкому коридору и спустился в караульное помещение. Через несколько секунд весь наряд лежал на полу. Лютый моментально разоружил весь караул, а будущих офицеров согнал в комнату начальника караула, где и закрыл под замок. После чего он прошел через двор гауптвахты и тихо вошел в здание комендатуры. Угрожая двумя автоматами, Лютый заставил коменданта гарнизона исполнить все его пожелания. В течение десяти минут Сергей «развлекался» над полковником. Тот, не на шутку испугавшись за свою жизнь, ползал по кабинету на коленях и просил у Лютого пощады, предлагая ему не только личную машину, но и деньги.

— Встань с пола, полковник, не позорься, — обратился к нему Лютый на «ты». — Устав караульной службы предусматривает содержание обвиняемого в совершении преступления согласно внутреннему распорядку следственного изолятора. Мне уже надоело пристегивание нар на дневное время суток. Мне надоело, что караульный постоянно стучит в дверь прикладом автомата и требует от меня, чтобы я бодрствовал. Мне надоело, что мне, боевому офицеру приносят продукты питания, которые уже ел курсантский и рядовой состав. Я требую срочного перевода в следственный изолятор МВД. Я надеюсь, что там порядка намного больше. Следующее — я требую, чтобы весь наряд уже сегодня был наказан за грубейшее нарушение устава Гарнизонной и караульной службы.

— А теперь, полковник, без протокола. Ты знаешь, полковник, что из-за таких идиотов на Кавказе погибло больше половины солдат. Все это по вине таких вот раздолбаев, как ваши курсанты, будущая гордость Российской армии. Не за себя прошу, полковник, за матерей погибших солдат прошу.

Лютый, отстегнув магазины автоматов, положил оружие на стол полковнику. Заложив руки за спину, как подобает арестанту Сергей спокойно, словно на прогулке вышел из кабинета коменданта и не спеша направился на гауптвахту в свою камеру.

— Ну что, сынок, какашки просохли? — спросил Сергей бывшего часового. — Иди, родимый, подмывайся, комендант гарнизона ждет тебя.

После ухода Лютого комендант немедленно вызвал ординарца.

— Товарищ старший лейтенант, срочно подготовьте приказ о снятии наряда военного училища с несения службы. Сегодня же весь наряд караула от имени коменданта гарнизона определить на гауптвахту сроком на десять суток. Передать начальнику гарнизонной гауптвахты капитану Синицыну, что фактическое пребывание караула военного училища под арестом — тридцать суток. Пусть, суки, целый месяц сидят и учат устав Гарнизонной и караульной службы. Я лично буду проверять! До каждой точки. До каждой запятой и с выражением, как «Евгения Онегина», — приказал полковник.

Централ

Иркутский централ встретил Сергея Лютого как подобает заведению подобного ранга. Хорошо было тому, кого привозили с этапов под вечер.

По закону военную форму с Лютого сняли и всучили хозяйскую робу, такую, как носят зеки на зоне. Целый день пришлось мерзнуть в этапке. Воды на бетонном полу было достаточно, чтобы в ней можно было разводить карпов. Дерьмо на «параше» высилось вонючими «горами» и никому до этого не было дела — это была тюрьма.

Люд преступный набивался в эти камеры, подобно селедке, но каждый из арестантов четко знал свое место. «Блатные» сидели у окна, играя в карты и дожидаясь перевода в камеры. «Мужики» грудились на нижних нарах, то и дело, варя чифирь тут же на кусках рваного материала. «Опущенные» или «петухи» ворковали в своем петушином углу, рассказывая друг другу эротические анекдоты.

За пару часов вся хата наполнилась дымом от сигарет, горящих тряпок и вонью людского дерьма, которого становилось больше и больше. Оно уже не вмещалось в парашу, и стекало на пол расплавленными «шоколадными батончиками». От дыма, вони говна и мочи даже слезились глаза, и с каждой минутой дышать становилось все тяжелее.

За дверьми начали клацать замки и «каторжный люд», собрав свои хотули, стал собираться на выход. Каждый норовил пробиться вперед, чтобы быстрее выскочить из этого «зловонного царства» и в первых рядах попасть в баню. «Петушки» странно суетились, подкалывая друг друга, и покручивая своими задницами в предчувствии возможных сексуальных утех.

По всему было видно, что народ здесь бывалый. Новичка видно было издалека обычным глазом. Те, кто прибыл впервые, с интересом разглядывали расписанные, словно на рейхстаге стены. Все свободные места были исписаны кличками уголовников с указанием срока, определенного им судом, и даже со статьями обвинений. Бывалые «каторжане» на все эти древние наскальные письмена внимания не обращали. Лютый же старался из тысяч статей, имен, кличек, сроков определить примерный срок, который его мог ждать по статье «Хищение в особо крупном размере».

— Что, браток, ты никак впервые здесь? — спросил седовласый крепенький мужичок лет шестидесяти.

— А ты откуда знаешь? — спросил Сергей.

— Первохода, браток, издалека видно. Ты сядь, посмотри, из бывалых никто так «репу» не задирает. У них свои дела. А первоходы готовы на стену залезть. Но ничего, привыкнешь. Это первые пятнадцать лет трудно, а потом срок как по маслу покатит. Я уже пятьдесят лет по зонам чалюсь, мне в лагере намного лучше, чем на свободе — я привык. Ты, браток, раздевайся шустрее. Сейчас в баню пойдем, а «кишки» свои на прожарку сдай, чтобы не дай бог, какую мандавошку в хату не притаранить. В этих условиях они плодятся быстрее всех тварей. Через неделю вся хата будет чесаться.

Дед разделся догола и стал возле железной двери, которая была еще закрыта. Все его тело украшали татуировки. Звезды на коленях и плечах, кинжалы, змеи, черепа, церкви и лики святых «иконостасом» покрывали все тело.