Дикий

Медленно возвращаюсь обратно и вижу мента в открытом гараже. У него бежевая «шестерка». Номера мне плохо видны, но несколько цифр я все-таки запоминаю на всякий случай.

Леха знает, что делать. И я знаю. Через несколько минут ментовская тачка появляется на улице и начинает медленно разгоняться по ухабистой улице. Я накануне выяснил, где тут ментовка, и, кажется, не ошибся. «Шестерка» катит в мою сторону, и я делаю несколько шагов, перегораживаю дорогу, поднимаю руку; дурик, короче, я приезжий, запутался в улицах, дома не найти, вот и бумажка в руке с адресом — так хочется выглядеть со стороны.

Мент тормозит, и я, старательно растягивая губы в идиотской улыбке, открываю заднюю дверцу, наклоняюсь, чтобы задать вопрос… Я впрыгиваю на заднее сиденье, и в моей руке уже «вальтер». Я втыкаю его менту в печень и произношу тихо, следя за артикуляцией:

— Поехали, дядя. И без резких движений.

— Вы соображаете?! — начинает было мент, но я затыкаю его теми словами, которые он понимает:

— Заткнись, сучара! Делай, козел, что тебе говорят!

Жаргон он знает. Я велю ему выезжать из города. Он едет. «Вальтер» чувствует ментовскую печень. Вижу, как из ментовской фуражки на висок вытекает струйка пота и набухает большой каплей. Капля срывается и стекает по щеке.

Лехе велено поездить еще по улицам, чтобы те, кто нас видел в городке, не связывали б исчезновение мента с появлением новой тачки. Где после найти меня — бодигард знает.

По моему приказу мент рулит в сторону станицы Красноармейской. Там по дороге есть заброшенные сады, и я велю менту свернуть к ним.

— Зачем? — пугается и так испуганный мент.

— Надо! — Ствол «вальтера» у мента на печени, и он рулит в глубь садов.

Туча птиц на ветках. Что-то клюют, вспархивают, дерутся из-за еды. Вижу эту осеннюю картину, хотя и не хочу. Мент сидит передо мной потный и еще на что-то надеется. Надежду всегда можно использовать с выгодой.

Отнимаю «вальтер» от печени и приставляю менту к затылку.

— Сейчас станешь рассказывать — как, кто, где доставляет и распространяет наркоту в твоем районе. И как ты покрываешь. Сколько получаешь.

Мент дергается затылком, и я слышу его сразу охрипший голос:

— Но я не могу. За это меня… Мою семью…

— Ты и так можешь прямо сейчас масленка в башню схлопотать! — повышаю я голос. — Но так просто не отделаешься! Я тебе буду стрелять сначала по ногам, затем по рукам!

Мент понимает, что сразу не умрет, и еле шепчет в ответ:

— Хорошо.

У меня блокнот заготовлен. Достаю его левой рукой и протягиваю на переднее сиденье.

— Пиши, — приказываю. — Кто? Где? Рисуй схемы. Делай, как тебя учили в ментовской школе.

Мент начинает чиркать, и рука у него дрожит.

— Пиши аккуратней, — говорю я.

— Хорошо, — соглашается он и старается.

Я вижу его затылок, ухо и часть щеки. Не хочу видеть все лицо. Когда видишь лицо человека, то и начинаешь думать как о человеке. Всплывет в голове дом, мусорное ведро, жена в окошке… Можно рассопливиться, а надо думать о менте как о будущем мясе.

— Теперь поставь число и подпись.

Мент выводит число и криво подписывается. Он протягивает через плечо блокнот. Я забираю его и говорю:

— Теперь ты предал и своих, и чужих!

Прикрываю ствол ладонью и спускаю курок. Перчатки после вымою или выброшу. Лучше выбросить — противно отмывать чужие мозги. Которые вдребезги… Нет, в лицо не попало. Только стекла чуть-чуть измазаны… Достаю из кармана матерчатые чехлы для кроссовок. Надеваю прямо в машине и открываю дверцу. Ступаю на сухую землю — следов нет почти. Теперь открываю водительскую дверцу и усаживаю мента-водителя поровнее. Надоели мне покойники! Проку от них никакого! Под креслом приматываю гранату — проволоку от чеки присоединяю к дверце. Остальные дверцы будут закрыты на защелки. Разжимаю усики чеки и слегка подтягиваю кольцо. Все. Захлопываю дверь… Земля сухая, но в пыли моих следов никто не разберет. А может еще и дождь пойти. На всякий случай сыплю на следы табак и иду прочь.

Надоели покойники!

Смотрю по сторонам и стараюсь забыть. Сад вокруг, и птицы в саду. Пустые ветви похожи на карандашные рисунки. Иду садами до развилки, за которой должен меня ждать Леха. Он ждет. И мы едем.

Парень рулит молча, только копится на меня. Возле станицы не выдерживает и спрашивает:

— Теперь все? Скоро уедем?

Я его понимаю. Мне и самому покойники надоели. Тем более девушка-русалка и ее папа — председатель местного риса. Но мне пока нужен такой помощник — водила и сорвиголова. Я его подставлять не буду. Под пули сам хожу. Но он мне нужен… Главное — аккуратно свинтить из станицы, чтобы не выглядел отъезд как бегство… Ничего, посмотрим на реакцию в районе. Все-таки мент. Наркомент, но мент. Жаль, никто не узнает про наркоту. Хотя и это хорошо. Пусть для детей останется героем, погибшим на боевом посту…

Мента нашел тракторист, работавший в садах, и у него хватило ума не лезть в машину. А вот у опергруппы мозгов оказалось поменьше — они заподозрили неладное, но все-таки умудрились гранату подорвать вместе с покойником, чудом сами уцелели. Кое-кто все-таки угодил в больницу с рваными и нерваными ранами. Раны им, конечно, зашьют. Ходят слухи, будто менту отомстили братья Тимофеевы. Их старшего брата мент недавно посадил. Сами братья исчезли с неделю назад, и их теперь ловят по всему краю. В Славянск никто из милицейских чинов не наведывался. Можно расслабиться. Я расслабляюсь. Леха целыми днями где-то бродит с русалкой, а Вика лезет трахаться. Чем больше крови проливается, тем больше ей хочется. Такова природа инстинктов. Но я отбиваюсь, когда хватает сил. Отбившись, забираюсь в сараюгу и перечитываю то, что наркомент написал в блокноте. Стараюсь выучить наизусть.

Дела обстоят так. Часть наркоты отсюда уходит на Украину через Азов. Мент нарисовал схему, из которой ясно — наркоту катером доставляют на Арабатскую стрелку в Сиваш, принимают ее недалеко от Джанкоя. Оказывается, у Анвера и его бригады под носом крутятся такие деньги! Через несколько дней состоится одна из таких передач наркотиков.

Я сижу в сараюге на куче сырых опилок, и в моей голове зарождается новый план. Может быть, стоит попробовать и перехватить товар на российском берегу? Товар прибудет в район приморского селения Ачуево. Первый раз о таком слышу! Но место мент обозначил очень точно на самодельной карте, с ориентирами. Надеялся жизнь заработать… Если и наркодельцы посчитают, что их наркомента грохнули братаны Тимофеевы, и если тех не найдут в ближайшие три дня, то время и место передачи товара может не измениться… Остается только додумать — зачем мне это надо?

Я сижу на стружках, а Вика зовет меня. Не откликаюсь. Между досок, из которых сбита стенка, широкие щели. Смотрю в щель — вижу во дворе анверовского парня. Придется выходить.

Выхожу и здороваюсь. Его, кажется, Денисом зовут. У парня белые брови, волосы и красные глаза. Таких альбиносами зовут. Жуткое зрелище. Наверное, лучший рэкетир в Джанкое.

— Босс, это срочно! — говорит альбинос и протягивает пакет.

— Передай Анверу привет, — отвечаю я и возвращаюсь с пакетом в сараюгу.

Гонец отваливает. Я разрываю пакет — в нем фотографии и адреса тех рож, которые на фотографиях. Что они — с цепи сорвались?! Надо что-то с этим мочиловом делать. Надоели покойники. Нет от них никакого прока.

Гонцу я ничего про наркотропу, проходящую возле Джанкоя, не сказал. И правильно сделал. Еще полезет Анвер, а его вместе с Джанкоем атомной бомбой накроют. Нарко, бля, мафия! У них не заржавеет. Против них нужно бороться партизанскими методами. Индивидуальный террор. Террор, только террор.

Скоро в Харьков пойдет местный рис. Леха, похоже, его целый эшелон закупил, и Хохляндия теперь на рисовый понос изойдет. От любви он станет трусливым, тогда ему жить останется недолго. Инна-русалка — хорошая девушка. Но надо заниматься чем-то одним. Или мертвыми мужиками, или живыми девушками. Заберу мертвых мужиков себе… А Вика так и лезет ко мне, гладит по голове, говорит нежности. Мне становится страшно, и я спрашиваю: