Охота на пиранью

им?

Мазур кивнул. Горло у него перехватило, слова не шли.

– Значит, Ибрагишка все рассчитал точно... почти. Ну, а в том, что лопухнулся, я так понимаю, не особенно и виноват... Кто же ты все-таки такой?

– Какая разница?

– Ну, интересно же...

– Скоро узнаешь, – сказал Мазур вяло. – Т а м уже много народу скопилось, порасспросишь...

Все шло наперекос. Не было триумфа, хоть ты тресни. Голый человек на полу с испачканным кровью подбородком, темная водица безумия в шалых глазах, депрессия достижения. Финал. Самая короткая операция в жизни Мазура, самый удачный штурм, блицкриг. И мерзкое ощущение тупика.

– Да, может, я не туда попаду, – сказал Прохор словно бы даже с некоторой одухотворенностью. – Потешил бы уж любопытство?

– Ты, сука, чего-то недопонимаешь? – сквозь зубы спросил Мазур. – Не осознал еще?

– А что тут непонятного? Убивать будешь. Здесь или где? Можно, я штаны надену? Страмовато как-то с голым задом сидеть, кто тебя знает, вдруг у тебя гомосексуальные тенденции...

Мазур бросил ему штаны, предварительно убедившись, что все карманы пусты, швырнул следом рубашку – все равно пришлось бы одевать, не тащить же голого по лесу, и без того сюрреализм высшей пробы получается...

Включил рацию, поправив на голове тоненький обруч, спросил негромко:

– Что там?

– Тишина, – ответил Голем. – На соседней усадьбе окошко загорелось, сейчас опять погасло. Я их внутрь затащил, один еще шевелится. Зачистить?

– Как хочешь. Машину подгони. Конец.

– Понял, конец.

«Болевая точка, – вертелось у него в голове. – У каждого есть болевая точка, но тут вам не рукопашная с четко нарисованными пособиями, искать придется самому...»

Прохор без лишней суетливости натянул одежду, сел в ближайшее кресло – лицо по-прежнему отрешенное, временами губы кривит непонятная усмешка. Попросил:

– Сигаретку брось.

Вместо этого Мазур приставил глушитель к затылку все еще лежавшей без чувств блондинки.

– Не ломай мои игрушки, – поморщился Прохор.

Пистолет чуть дернулся, издав треск, словно сломалась сухая ветка. В душе у Мазура ровным счетом ничего не произошло. Потянуло вязким запашком пороховой гари, а Прохор сидел все так же небрежно, даже закинув ногу на ногу, – и где-то в глубине сознания, Мазур чувствовал, что стала подниматься липкая слабость, способная вскорости захлестнуть...

– Да мать твою! – заорал он, вскакивая. – Тебе что, сучий потрох, ее и не жалко ничегошеньки?

– Мне и себя-то не жалко, – сказал Прохор, не глядя на мертвую. – Это все пустяки в череде кармических превращений, мне, если хочешь знать, даже интересно, куда я на сей раз попаду, в какое тело... – Он говорил негромко, убежденно, невероятно напоминая сейчас того ярмарочного шамана, предсказавшего Мазуру беду от третьего пожара.

И Мазур почувствовал, что безумие по капельке передается ему. Вскочил, ударил ногой, подхватил обмякшего Прохора, рывком выдернул ремень из его брюк и спутал за спиной вывернутые руки. Потащил к двери. Проходя по холлу, покосился