Империя страха

Лямзин вместо ответа озорно подмигнул ему и вышел на лестничную клетку вслед за удаляв­шимся Чижовым, крепко сжав теплую ладонь девушки.

— До свидания, — произнесла она, обернувшись к стоящему в дверном проеме мужчине, — приятно было познакомиться.

— Взаимно, — любезно отозвался он и доба­вил: — Всего доброго.

Тонкие каблучки зацокали по бетонным сту­пенькам, заглушая тихие шаги спускающихся мужчин, и как заключительный аккорд в этой импровизированной симфонии прозвучал гул­кий щелчок запираемого замка, эхом прокатив­шийся под сводами подъезда.

* * *

Гвоздика снова «дернули» на допрос в уже знакомый кабинет, и он привычно уселся на де­ревянный стул, сложив руки на коленях.

Прол ехидно улыбался, изредка бросая ко­сые взгляды на строптивого подопечного. В по­ведении опера сквозило явное превосходство сильнейшего перед почти поверженным против­ником, как будто великий гроссмейстер соби­рался сыграть партию в шахматы с юным учени­ком.

— Ну что, Дегтярев, — произнес Прол, ра­достно потирая руки, — по-прежнему будешь запираться или все же сделаешь признание?

Пренебрежительно усмехнувшись, Юра ода­рил собеседника сияющей улыбочкой и нагло­вато ответил:

— Так ведь мне за это премии и очередного звания не полагается, поэтому я лучше помолчу, а ты, гражданин начальник, потей на здоровье.

Капитана явно уязвил столь неучтивый тон, но он сдержал рвущиеся наружу эмоции, считая, что нет смысла злиться на того, чья участь уже, собственно, предрешена.

— Как хочешь, — стараясь, чтобы его голос звучал в большей степени безразлично, чем оби­женно, пробурчал он, — тогда приступим к глав­ному.

Прол раскрыл лежащую на столе папку с надписью «Уголовное дело» и перешел к сухому допросу:

— Значит, гражданин Дегтярев, вы отрицае­те свою причастность к краже драгоценностей из квартиры Милютиных?

— Угу, — пробурчал вор, вперившись в гряз­ное пятно на давно не крашенной стенке, — от­рицаю.

Опер вновь победоносно улыбнулся и задал очередной вопрос:

— Знакомы ли вы с гражданином Цимбалевичем Абрамом Иосифовичем?

— Нет, не знаком.

— А вот он утверждает обратное, — ощерил­ся капитан, — как вы это можете объяснить?

Гвоздик недоуменно пожал плечами и нагло посмотрел в глаза сыщика:

— Мало ли, какая ахинея может взбрести в тупую голову. Этот ваш Цибулевич, — он нароч­но исковеркал фамилию ювелира, продолжая говорить в том же, осознанно дерзком тоне, — может, псих какой, так мне что, из-за каждого идиота себе на горб срок подвешивать? Потом, что стоит его слово против моего — всего лишь «один-один», а тебе, гражданин начальник, как я понимаю, нужен ощутимый перевес в счете, чтобы упечь меня к «хозяину».

Оперативник недовольно нахмурился, внут­ренне осознавая справедливость слов подслед­ственного, но он твердо уповал на скупщика, который мог прижать вора к стенке своими по­казаниями.

А Гвоздик между тем продолжал:

— А может, у вас есть мои пальчики, остав­ленные в квартире этого терпилы, или сви­детельские показания? Вот это для «кивал», — говорящий пренебрежительно отозвался о

на­родных заседателях, — было бы серьезным ос­нованием отправить меня по этапу. А еще луч­ше, чтобы меня взяли с поличным...

— Заткнись! — рявкнул опер и громко стук­нул кулаком по крышке стола. — Всякая манда­вошка меня еще учить будет. — От его прежней сдержанности не осталось и следа — лицо капи­тана перекосило в приступе отчаянной ярости, и ему стоило огромных усилий взять себя в ру­ки. — Договоришься у меня до «пресс-хаты», пусть там с тобой «шерстяные» побазарят.

Прол имел в виду категорию подследствен­ных, которые в равной степени ненавидели и милицию, и «правильных» уголовников — эта­кие одинокие шакалы преступного мира. Ока­жись кто-нибудь из среды «шерстяных» в нор­мальной камере, его бы там ждала неминуемая смерть. То же самое и наоборот — мало кто из блатных, попавших в столь неприятное (с точки зрения самих блатных) окружение, мог остаться в живых.

Несмотря на прозвучавшую угрозу, Дегтярев понимал, что дальше слов дело не зайдет, поэто­му оставил обещания капитана без внимания.

А Прол перешел к главному: сняв трубку внутренней связи, он сказал в микрофон, обра­щаясь к невидимому собеседнику:

— Давайте Цимбалевича и свидетелей... да, будем проводить очную ставку.

Спустя пару минут в кабинет вошел молодой оперативник, следуя за пожилой супружеской парой.

— Присаживайтесь, — капитан указал во­шедшим на стулья, а потом обратился к младше­му сотруднику: — Давай скупщика.

Дегтярев с железным спокойствием следил за происходящими событиями, ни единым жес­том не выдав собственных чувств.

Хозяин кабинета время от времени бросал на задержанного быстрые взгляды, стремясь уло­вить хоть тень волнения на его худощавом лице. Но тщетно — Гвоздик лишь криво ухмылялся, поглядывая на притихших свидетелей.

Тем временем ввели Абрама Иосифовича, который уселся напротив Дегтярева, старатель­но избегая встречаться с ним взглядом.

— Итак, — неторопливо начал процедуру капитан, — гражданин Дегтярев, знаете ли вы этого человека? — Прол указал рукой в сторону притихшего толстяка.

Отрицательно качнув головой, Гвоздик гро­мко и выразительно произнес:

— Впервые вижу.

Такой ответ нисколько не удивил сыщика, и он повернулся к Абрашке, внутренне предвку­шая скорое удовольствие от ожидаемого со сто­роны вора протеста.

— А вы, гражданин Цимбалевич, — не­сколько мягче положенного пропел опер, — знаете ли этого человека?

Ювелир только сейчас удосужился поднять глаза на Гвоздика, но, встретившись с жестким, непроницаемым и вместе с тем насмешливым взором Дегтярева, толстяк повернулся к сыщи­ку. Всем своим видом озадаченный скупщик краденого походил на затравленного зверька, мечущегося между ружьем охотника и стальным капканом.

Капитан не заметил или не придал значения произошедшей перемене в поведении Абрашки, а просто повторил вопрос:

— Ну так что, гражданин Цимбалевич, знае­те ли вы этого человека?

Ювелир сконфузился, потупив взгляд, и едва слышно прошептал:

— Нет, не знаю...

— Что?! — вырвалось у Прола изумленное восклицание, он даже привстал. — Что вы сказа­ли, говорите громче!

Ювелир, все так же избегая смотреть на опе­ра, повторил, но уже более громко:

— Нет, я не знаю данного гражданина. Коротенькие пальчики капитана мертвой хваткой вцепились в шариковую ручку — раз­дался громкий треск ломающейся пластмассы, и на письменный стол посыпались жалкие оскол­ки, пачкая бланк протокола размазавшейся пас­той.

Какое-то время старший оперуполномочен­ный недоуменно пялился на ювелира, затем по­смотрел на улыбающегося Гвоздика и нервно выпалил, обращаясь к ничего не понимающим свидетелям:

— Спасибо, можете идти.

За супружеской парой закрылась дверь, и капитан остался наедине со своими подопеч­ными.

— Как это понимать? — закипая от ярости, процедил он сквозь зубы, вопросительно глядя на Цимбалевича..— Ты что, сукин сын, собрался меня за нос водить?

Абрашка упорно молчал — его начинала по­колачивать нервная дрожь, но он изо всех сил старался ее унять, чтобы не показать собствен­ного страха.

Это не укрылось от проницательного взгля­да опера, и тот решил надавить на самое слабое место допрашиваемого:

— Ну молись, толстожопый, я тебя научу родину любить! Будешь у меня кипятком ссать...

— Давление на задержанного, — вмешался Дегтярев, — и злоупотребление служебным по­ложением, тем более при свидетеле.

Он не так уж стремился прийти на выручку ювелиру, сколько хотел досадить ненавистному капитану.

Однако тот натянуто улыбнулся и медленно процедил, как будто плюнул:

— Это ты, что ли, свидетель? Да кто твоей роже поверит? А хотя бы и так, мне на твои слова откровенно насрать, понял?! — Прол не­ожиданно оживился и сменил тон: — Между прочим, я тебя не задерживаю, можешь быть свободен, сейчас подпишу документы у началь­ства, и адью...