Империя страха

Мускулистое тело каскадера судорожно на­пряглось, но в следующую секунду безвольно расслабилось, сползая по водительскому сиде­нью. Чижов потерял сознание...

* * *

Лямзин проснулся в это утро раньше обыч­ного. Неторопливо прошел на кухню, поставил чайник, а затем залез в ванну.

Колючие струйки теплого душа острыми иго­лочками стучали по темени, а затем собирались в густые потоки и низвергались на расслаблен­ное тело. Ровное тепло обволакивало разбужен­ное сознание и наполняло Антона утренним за­рядом бодрости и энергии.

Натянув брюки, майор вернулся на кухню и выключил газ под кипящим чайником. Аромат­ный бразильский кофе растворился в двух ма­леньких чашечках, оставив на поверхности при­зрачную белую пену.

Лямзин водрузил на поднос тарелку с бутер­бродами, тут же разместились фарфоровые чашки, и внес все это в спальню, осторожно поста­вив на прикроватную тумбочку.

Маша крепко спала, но настойчивый аромат напитка заставил ее смешно наморщить носик. Приоткрыв один глаз, блондинка удивленным взглядом уставилась на мужчину.

Какой-то миг она никак не могла понять, где находится.

Наконец воспоминания минувшей ночи вы­рвали Машу из цепких объятий Морфея; в счи­танные секунды девушка все вспомнила и ши­роко улыбнулась, тепло посмотрев в лицо лю­бовнику.

— Кофе в постель, — дурашливо произнес Антон, — в лучших традициях восточного гос­теприимства.

— Но лишь с той разницей, — поддержала она его, — что на Востоке этим занимаются женщины. Отвернись, пожалуйста, — едва ли не жалобно попросила она, — у меня после сна всегда такая помятая физиономия, что просто стыдно показываться кому бы то ни было на глаза.

И не думая отворачиваться, Лямзин скло­нился над девушкой и поцеловал ее в губы, ска­зав:

— У тебя очаровательная мордашка, просто прелесть.

Усевшись повыше и подложив под спину подушку, Маша с видимым удовольствием при­няла из его рук горячую чашку. Осторожно по­дула на крепкий напиток и сделала маленький глоток, но тут же поморщилась, как будто ей подсунули нечто ужасное.

— Невкусно? — встрепенулся Антон.

— Вкусно, — улыбнулась она и тут же пояс­нила: — Но очень горячо.

Пододвинув на край тумбочки тарелку с бу­тербродами, Лямзин иронично спросил:

— А губы на что?

— Вот на что, — весело отозвалась девушка и, отставив в сторону чашку, крепко обвила шею любовника руками и жарко поцеловала его, тре­пеща всем телом.

И как в первый раз, мужчина ощутил легкое головокружение от сладостного прикосновения кораллового бутона мягких, чувственных, по­датливых губ.

Он попытался вновь уложить ее на кровать, но Маша проворно увернулась и вырвалась из крепких объятий.

— Монстр, — захохотала она, — половой террорист, сексуальный налетчик...

Майор в два прыжка настиг беглянку и лег­ко вскинул ее на руки, как будто она была вовсе невесомой.

Пристально глядя в ее широко открытые глаза, Антон, не ожидая от себя такой решимос­ти, шепотом произнес:

— Оставайся жить у меня...

Маша откровенно растерялась — она была не готова к такому скоропалительному предло­жению; ее лицо стало серьезным и непроницае­мым.

Лямзин уже пожалел, что сказал все это, но отступать было некуда, поэтому он молча смот­рел на девушку. Противоречивые мысли рои­лись в его мозгу, однако внешне он оставался абсолютно спокойным.

Вдруг глаза Маши блеснули шаловливым огоньком, а на губах заиграла привычная кокет­ливая улыбочка; вслух же она произнесла:

— Это надо понимать как предложение руки и сердца?

— Стало быть, так, — неуверенно прогово­рил он.

— А не боишься, что сбегу от тебя на панель, я ведь насквозь порочна? — Маша откровенно куражилась, — да и особа я капризная, избало­ванная. А ну как замучаю тебя упреками и исте­риками?

Не понимая, шутит она или говорит серьез­но, Антон неуверенно пожал плечами и тихо произнес:

— Значит, так тому и быть.

Крепче прижавшись к его груди, Маша зво­нко чмокнула Антона в шею и скороговоркой выпалила:

— Была Маша, да не ваша — стала Маша ваша.

— Что? — стушевался майор, но тут же все понял и закружился с ней по комнате, уронив в конце концов прекрасное девичье тело на измя­тую постель.

Они долго и с жадностью предавались пыл­кой страсти, как будто хотели насладиться друг другом на сто лет вперед. Но в конце концов вы­дохлись и блаженно замерли, раскинувшись на мягких подушках.

Не скрывая больше собственных чувств,  Антон с искренним обожанием любовался ее красотой, перебирая пальцами шелковистые белокурые волосы.

Вдруг его взгляд случайно скользнул по циферблату настенных часов, и он вскочил как ошпаренный.

— Ты чего? — удивилась Маша.

— Как чего? — в свою очередь переспросил он. — Половина десятого! На работу опоздали!

Она залилась переливчатым хохотом и нако­нец с трудом произнесла:

— Какая работа? Сегодня же выходной — суббота.

Он смачно хлопнул себя по лбу и расслаб­ленно упал на кровать. Но тут же поднялся и принялся неторопливо одеваться.

— Ты куда? — в очередной раз переспросила Маша.

Не вдаваясь в подробности, Антон много­значительно ответил:

— Да так, есть кое-какие делишки, но это не займет много времени. Через пару часов вер­нусь.

— А мне что прикажешь делать? — притвор­но надулась девушка.

Задумавшись на несколько секунд, Лямзин предложил:

— Может быть, ты в мое отсутствие переве­зешь свои вещички и чего-нибудь приготовишь поесть? Но если не хочешь...

— Так и сделаю, — прервала она Антона, пристально глядя в его глаза преданным взгля­дом. 

Майор достал из кармана бумажник, извлек из него несколько пятидесятитысячных купюр и положил их на тумбочку:

— Вот деньги на продукты и всякие расходы. Ключи висят на вешалке, а я пошел.

Чмокнув на прощание Машу, Антон вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

 * * *

Послышался настойчивый звонок в дверь, и Абрашка вздрогнул, всем телом, как будто через него пропустили электрический ток.

Набросив на жирные телеса домашний ха­лат, он осторожно прошелестел по коридору и приник к дверному глазку.

На площадке стояла миловидная девушка лет двадцати пяти и беззаботно улыбалась хо­зяину квартиры.

Не почуяв никакой опасности, Абрашка щелкнул замками и сбросил массивную, кова­ную цепочку. Но едва он приоткрыл дверь, как был отброшен сокрушительным ударом чьих-то, никак не женских, ног.

«Налетчики, — пронеслось в его голове, — навел-таки Гвоздик отморозков!»

В квартиру ворвались трое крепких парней в штатском — в руках они держали короткост­вольные пистолеты Макарова.

Предвосхищая события, толстяк запричи­тал:

— Забирайте все, только не убивайте! Я Гво­здику все верну до копейки. Деньги там, в книж­ном шкафу, за зеркальной стенкой.

Никто из присутствующих даже не посмот­рел в сторону шкафа, а один — низкорослый широкоплечий крепыш — достал из кармана красную корочку удостоверения и, протянув ее лежащему на полу человеку, сказал:

— Уголовный розыск, капитан Прол.

— А?! — На оплывшем лице хозяина кварти­ры поочередно сменились несколько красноре­чивых выражений: сперва радостное облегчение, затем недоумение, а после откровенная жа­лость и злость на свой длинный язык.

Капитан присел на мягкий пуфик у входа и вопросительно уставился на толстяка:

— Если не ошибаюсь, гражданин Цимбалевич Абрам Иосифович?

Вместо ответа Абрашка лишь покорно скло­нил голову, обхватив ее коротенькими ручонками.

— Нас интересуют краденые ювелирные из­делия, которые вы скупаете у воров, — принялся наседать на него капитан. — Предлагаем офор­мить добровольную сдачу — это будет учтено на суде как смягчающее обстоятельство.

Цимбалевич угнетенно молчал, раскачива­ясь из стороны в сторону, как напившийся до чертиков пропойца, пытающийся определить собственное местонахождение.

— Вы готовы сотрудничать? — брал с места в карьер опер с Петровки.