Империя страха

Наконец он решился; тихо ступая, будто боясь спугнуть сладкий сон, Антон приблизился к двери и неторопливо сдвинул в сторону метал­лическую собачку замка. В какой-то миг ему по­казалось, что девушка ошиблась адресом.

Перед полуобнаженным мужчиной стояла обворожительная блондинка, ни капельки не похожая на привычную Машу: коралловый бу­тон пухлых, чувственных губ оттеняла светло-малиновая помада; длинные ресницы обрамля­ли искрящиеся глаза, легкие румяна создавали иллюзию свежего загара. Облегающее вечернее платье, под цвет изумительных синих глаз, за­канчивалось слишком рано и демонстрировало стройность умопомрачительных ног, а глубокий вырез обнажал манящую белизну груди. Только волосы были прежними — длинные завитые ло­коны ниспадали на открытые плечи.

Антон не в силах был вымолвить и слова — он переминался с ноги на ногу, как застоявший­ся жеребец, и глупо пялился на свою ночную гостью. 

Девушка не выдержала и засмеялась — звон­ко и заразительно, как может радоваться только настоящая молодость и красота.

— Мне что, уйти? — весело прощебетала она. Только сейчас к Лямзину вернулся дар речи.

— Ах, извини! Нет, конечно, проходи, — и тут он вспомнил, что на нем нет ничего, кроме спортивных плавок. — Извини! — повторил майор еще раз и, стыдливо прикрываясь руками, рва­нулся в комнату, чтобы привести себя в надле­жащий вид.

Маша прошла на кухню, с интересом рас­сматривая убранство холостяцкой берлоги. На ее взгляд, все здесь было слишком просто — простой обеденный стол, не менее примитив­ные табуретки, обычная посуда, которую в быв­шем Союзе делали по единому стандарту для нужд «рабочих и крестьян».

Тем временем вернулся хозяин квартиры, и девушка, просто так, лишь бы что-нибудь ска­зать, произнесла:

— А у тебя мило.

Вместе с одеждой к Антону вернулось при­вычное самообладание, и он, снисходительно улыбнувшись, промолвил:

— Брось, ты совсем не это хотела сказать. Так в чем дело, я тебя внимательно слушаю?

— Ни в чем, — притворно удивилась блон­динка, — я действительно нахожу, что у тебя очень мило. Вот, решила приехать в гости.

Поставив на плиту закопченный чайник, Лямзин сел за стол и в упор уставился на гостью. На несколько секунд в тесной кухне повисла гнетущая тишина, наконец он заговорил:

— И все же что тебя привело ко мне в столь поздний час?

Упорно не желая слышать его вопрос, Маша наградила собеседника кокетливой улыбочкой, при этом плотоядно сверкнув глазенками, и ан­гельским голоском, с умеренной долей иронии, пропела:

— Кто-то говорил, что мне следует сперва отправиться в ванну, а затем быстро прошмыг­нуть в спальню и расслабиться на кровати. Ты не знаешь, кто это мог быть такой шустрый?

Лямзин неторопливо прикурил очередную сигарету, глубоко затянулся и вновь уставился на девушку вопросительным взглядом.

Не выдержав столь назойливого упорства, она потупила глаза и тихо сказала:

— Ну что ты на меня так смотришь? Неуже­ли тебе не приходит в голову, что я приехала к тебе потому, что ты мне нравишься? Разве ну­жны еще какие-нибудь слова?

Неуверенно пожав плечами, Антон изрек:

— Да нет, больше слов действительно не ну­жно, — последняя часть фразы прозвучала с не­скрываемой долей циничного унижения, — раз­девайся и иди в ванну, а я тебя буду ждать в кро­вати, как и договаривались.

На какой-то миг щеки девушки вспыхнули откровенным негодованием, а в глазах мелькнул немой укор. Но она тут же взяла себя в руки и, натянуто улыбнувшись, принялась стаскивать облегающее вечернее платье.

Не скрывая искреннего восхищения, Антон смотрел на обнаженную грудь — упругие полу­сферы вздымались при каждом вдохе, а на гла­зах твердеющие соски манили и притягивали взор.

Голубой шелк упал к ее ногам, туда же от­правились блестящие колготки; когда же деви­чьи пальчики коснулись тонких ажурных труси­ков, сильная мужская ладонь властно поймала ее запястья.

Изо всех сил стараясь унять нервную дрожь в голосе и во всем теле, Лямзин проговорил, придавая словам твердость:

— Не надо, Маша. Я ведь вижу, что ты этого не хочешь. — Он облизал пересохшие губы и продолжил: — Но что-то тебя толкает на это. Что?

Она молчала, уронив поникшую голову на грудь.

— Скажи честно — что тебе от меня нужно? Клянусь, что выполню любую твою просьбу, не потребовав ничего взамен, даже если мне это будет очень трудно сделать.

Маша устало опустилась на жесткий табурет и, закрыв лицо ладонями, горько, в голос, раз­рыдалась. Ее нагота в этот миг как бы отступи­ла — девушка больше не вызывала в душе муж­чины того звериного инстинкта, с которым он едва совладал.

Огромным усилием воли Маша подавила го­товую разразиться истерику, трясущимися паль­чиками она извлекла из собственной сумочки пачку «Мальборо» и прикурила от любезно под­несенной спички.

— Меня посадят, — на одном дыхании вы­палила ночная гостья, — понимаешь? Ме-ня по-са-дят...

— Да с чего ты взяла? — искренне удивился Лямзин, но тут же предложил: — Стоп! Давай по порядку: кто, что, где, когда, с кем и при каких обстоятельствах?

Прикрыв озябшими руками манящие изги­бы обнаженной груди, Маша принялась сбивчи­во объяснять:

— Я тебе вчера показала заключение экспер­тизы, помнишь?

— Ну, помню. А какой в этом криминал?

В конце концов, забыв про собственную на­готу, девушка немного расслабилась и продол­жила, перемежая слова глубокими затяжками ароматной сигареты:

— Оказывается, что начальник отдела при­казал лейтенанту Карпенко уничтожить все ко­пии, а сам документ попал в раздел бумаг особо секретной важности с доступом только началь­ника ФСБ и твоего личного шефа.

— А при чем здесь ты? — не понял Лямзин.

Окончательно успокоившись, Маша выпа­лила на одном дыхании:

— Вчера вечером Карпенко арестовали по обвинению в халатном отношении к служебным обязанностям и разглашении государственной тайны.

Хозяин квартиры откровенно обалдел и да­же не пытался скрыть собственные чувства. На несколько мгновений в насквозь прокуренной кухне воцарилась звенящая тишина.

Наконец он заговорил:

— И ради этого ты хотела со мной пере­спать? Чтобы я случайно или специально не проговорился?

Вместо ответа девушка утвердительно кач­нула белокурой головкой, отведя глаза в сторону.

Медленно встав с кухонного табурета, Лям­зин поднял с пола разбросанную одежду и про­тянул ее хозяйке.

— Одевайся, мне не нужны подобные жер­твы.

Наблюдая за тем, как девушка трясущимися руками берет у него собственную одежду, Антон продолжал:

— Ради этого не стоило разыгрывать этот ду­рацкий спектакль. Неужели я не человек и не понял бы обычных слов?

— Прости, — только и смогла вымолвить уязвленная Маша.

Шумно закипел чайник, выпуская из то­ненького носика обильные клубы белого пара. Антон лениво повернул рукоятку газовой кон­форки и вновь обратился к собеседнице:

— Тебя проводить?

Отрицательно качнув головой, Маша выро­нила из рук модное вечернее платье и опять разразилась обильными слезами. Соленая влага стекала по вздрагивающим щекам, смывая косметику; слегка вздернутый носик смешно сморщился, но из горла девушки не вырвалось ни одного звука — она рыдала молча.

Круто развернувшись, Лямзин направился в спальню, даже не оглянувшись на позднюю гостью. Раздевшись, он улегся на мягкую кровать, закинув мускулистые руки за голову. В эту секунду Антон напрочь позабыл и о присутствии очаровательной блондинки, и о своем неосуществленном желании — обо всем на свете.

Только один вопрос интересовал его по-настоящему: зачем понадобилось привлекать к ответственности заурядного служаку, который то ли в спешке, то ли еще по какой причине, но уж никак не по злому умыслу забыл об устном приказе? Что-то во всей этой истории не вязалось, но что?.. Вот это и предстояло выяснить в ближайшем будущем.

Предаваясь размышлениям, Антон не заметил, как в спальню вошла Маша. Она по-прежнему оставалась лишь в легкомысленных трусиках, оставив небесно-голубое платье и эластичные колготки на кухне.