Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Лясковская несколько раз давала секретарю указания вызвать в суд Фиалковского. Но поскольку тот имел депутатский мандат и, соответственно, неприкосновенность, судья не могла с места работы с милицией обеспечить его привод в судебное заседание. По повестке же с места его жительства пришёл ответ, что он неделю назад выписался из квартиры. А из его показаний, данных им или взятых у него на предварительном следствии, следовало только то, что он ничего не помнит по обстоятельствам в рассматриваемых эпизодах.

Но Лясковская могла с приводом вызвать в судебное заседание Демьяненко, который, очевидно, также уклонялся от суда. Однако она ограничилась оглашением его показаний на предварительном следствии, в которых он указал, что ему ничего не известно о каких-либо спорных вопросах между ООО «Рико» и ООО «Линда» и что Фиалковский к нему никогда не обращался для их урегулирования.

Лясковская закончила зачитывать протокол допроса, и Владимир Тимофеевич попросил судью огласить показания Демьяненко, данные им за год до предварительного следствия — сразу после того, как Гирнык и Олейник со своими подозрениями обратились в милицию, в которых Демьяненко сообщил, что в конце 1998 — начале 1999 года к нему обратился Фиалковский с просьбой разобраться с проблемой платежей между ООО «Рико» и «Линда». Свою просьбу Фиалковский объяснил ему тем, что, являясь народным депутатом Украины, он не может заниматься коммерческой деятельностью. И далее в этих же показаниях Демьяненко пояснил об обстоятельствах, связанных с урегулированием спорных отношений.

На следствии он поменял свои показания на руку либо Фиалковскому, либо следствию. Или и тому и другому.

По эпизодам нападения на Олейника и Гирныка не было ни одного свидетеля нападения — в центре города, на людной улице, среди бела дня.

И было если не очевидно, то предположимо, что на Олейника никто не нападал. Почему даже по фотографии, что в этом случае, при наличии в клетке в суде живого нападавшего, само собой разумело подсказку следствия, он всё равно не смог или не захотел опознать подозреваемого. Чтобы потом, может быть, не оказаться на его месте, если что-то пойдёт не так или по иному плану.

Это в том числе подтверждали и коренные разногласия в показаниях Олейника и Рудько, когда один гнал другого вверх по лестнице, а другой того в обратном направлении на улицу и через трамвайные пути. И которые после работы оперативников могло устранить следствие, имея пластилинового Рудько. Но, вероятно, не стало — чтобы показать, что он сам, если и без адвоката, добровольно давал показания.

А потёртость у Олейника на лице могла быть не чем иным, как имитацией телесных повреждений, с которыми он обратился в милицию, как с дополнительным средством давления (поговаривали, что «Рико» состоит из бывших сотрудников правоохранительных органов) если не в суде, то перед судом, на руководство ООО «Линда» и на ООО «Топ-Сервис», которое дало гарантийное письмо и учредителем которого был Фиалковский. То же самое вполне могло быть и в случае Гирныка. За исключением того, что по фотографии он опознавал нападавшего. А в суде мог и не опознать, чем, может быть, и подстраховалась судья, не доставив Вишневского в зал. Или Вишневский этот эпизод брал на себя, потому что, как говорил Маркун, в день задержания он был на «кумаре» (болевой постнаркотический синдром). И получил от оперативников дозу. Однако ввиду своей шизофрении всё равно сделал назло, предоставив следствию вместо оговорённого другой, свой мотив нападения.

Или в этом эпизоде в случае Вишневского нашло подтверждение, что «Киев — большая деревня», как было принято говорить. А в случае Гирныка, как было признано считать, кто ищет себе на мягкое место приключений, тот всегда их найдёт.

Как и в абсурдности позиции Лазаренко, когда Макаров был теперь не только бандитом, рэкетиром, а ещё и сценаристом, режиссёром собственного дела, предлагая Лазаренко ещё до задержания, чтобы он брал на себя преступления, может быть, и не было ничего абсурдного. А за такие показания в суде адвокат (государственный) Лазаренко выменял что-нибудь для своего подзащитного и его друга Ружина. Лагерь, например, или обещание, что им, может быть, не дадут ПЖ (то есть ПЗ (пожизненное заключение), — без «М» в ПМЖ, и ещё что-нибудь для себя.

Предполагать можно было всё что угодно.

Ясно было только то, что я не имел к этим преступлениям никакого отношения.

Понятно, что меня ставят на место Фиалковского.

И очевидно, что на данном этапе судебного следствия (если, конечно, Гирнык, Олейник, Шагин, Демьяненко, Арабаджи, Фиалковский и Морозов не были в преступном заговоре по хищению из бюджета НДС, в котором «Рико» не поставляло банку ООО «Линда», а ООО «Линда» не поставляло готовую продукцию ООО «Топ-Сервис», а просто обменивались документами-воздухом) обвинение стало само себя опровергать.

И если этого не видела Лясковская, и если этого не видел Соляник, то это видели те, кто вёл в суде эту линию обвинения.

Следующее судебное заседание, которое должно было начаться с допроса подсудимых по следующему из оставшихся пяти эпизодов, началось с того, что сторона обвинения ходатайствовала о приобщении еще двадцати пяти томов к материалам уголовного дела и судебного следствия.

Суть зачитанного прокурором ходатайства заключалась в том, что данные материалы являются копиями материалов из хозяйственного уголовного дела, возбуждённого против руководителей предприятий ООО «Топ-Сервис», «Топ-Сервис Трейдинг», «Топ-Сервис Восток» и других предприятий, как было сказано в ходатайстве, со словосочетанием «Топ-Сервис» и связанных с ними структур по факту незаконного возмещения этими предприятиями из бюджета НДС. И обвинение просит приобщить эти материалы как дополнительные доказательства по рассматриваемому делу.

Лясковская выслушала прокурора и спросила мнение других участников процесса по заявленному прокурором ходатайству.

Владимир Тимофеевич поднял руку и сказал, что он просит ходатайство отклонить.

— Согласно нормам УПК, — продолжил он, — материалы уголовного дела, по которому не принято судебного решения, не говоря уже о том, что не было предъявлено обвинение, не могут являться доказательствами по другому делу. Тем более, — добавил он, — из ходатайства прокурора не ясно, доказательствами чего и по каким эпизодам эти материалы являются.

Лясковская выслушала моего адвоката, потом мнение других участников процесса, в том числе моё, и их защитников, единогласно поддержавших Баулина, один из которых добавил, что в практике судопроизводства отсутствует такой термин, как «дополнительные доказательства», а есть просто «доказательства», и удовлетворила ходатайство прокурора о приобщении двадцати пяти томов. А потом — ходатайства подсудимых и их адвокатов на ознакомление с этими томами. Но дальше судебный процесс в этот день не двинулся. Один из защитников сказал, что он получил СМС и срочно по семейным обстоятельствам вынужден покинуть зал судебного заседания.

— Уже Новый год на носу, — сказала Лясковская и распустила участников процесса до пятницы.

Прямо над камерой, в которой я находился, разместился Жора Янев — по разговорам среди заключённых, лидер белоцерковской преступной группировки, обвинявшейся в пятистах эпизодах ограблений и сейчас ездящей всем составом из двенадцати человек на суды.

Ходили рассказы, что члены этой банды, как квалифицировала их действия прокуратура, специализировались на дальнобойщиках: устраивали засады перед инсценированными авариями на трассе, выставляли голосовать девочек и после этого заворачивали фуру в лес. Залезали в кабину к водителю с обрезом во время движения. И ради развлечения выгружали из машин мешки с сахаром и колёсные покрышки на ходу.

Жоре было под шестьдесят. Он ранее был судим. Сам Жора в оппозиционных газетах называл себя политическим узником. Ездил на суды в любое время года в тапочках, голубых кальсонах и чёрной футболке с красным черепом. И плюс ко всему славился радикальными методами защиты. Поговаривали, что во время ознакомления якобы исчезла треть листов из томов дела. И когда было принято решение Жору и подсудимых, проходящих с ним по делу, знакомить в клетке в суде, они поровну разделили пять выданных томов на всех и съели в знак протеста на ограничение человеческих условий ознакомления.