Княжеский отпуск (СИ)

Сергей Петрович очутился за порогом, во дворике, где расхаживали крупные спокойные голуби. Солнце ослепило его и он, едва удерживаясь на ногах, сделал шаг вперёд. Князь не слышал, как за ним захлопнулась дверь, но, будто сквозь туман, увидел вспорхнувших голубей. Он сделал ещё один нетвёрдый шаг и вмял сапогом в мягкую траву опавшие сизые перья.

Добравшись до своей комнаты, он рухнул на заботливо прибранную кровать и пролежал, не шевелясь много часов.

8

Проснувшись далеко заполночь, Сергею Петровичу вновь захотелось прогуляться по парку, и, выйдя из дома, он направился прямиком к пруду. Утки давно спали, лягушки заканчивали ночной концерт, а какая-то птица щебетала как заведённая механическая игрушка. Князь шёл по узнаваемой узкой тропке быстрее, чем вчера. Дойдя до скамейки, Сергей Петрович сел и закрыл глаза. Через минуту он услышал знакомые голоса. Всмотревшись в темноту, он увидел только три маленькие тени, которые двигались мимо пруда - прямо в графский парк. Они прошли совсем рядом, не заметив притаившегося человека.

- А чего ты его дома оставил? - спросил знакомый басовитый голос.

- А что, я на себе, что ли, тащить его должен? - ответил другой, - путь-то не близкий.

- И сколько идти? - спросил третий.

- Да не долго, - ответил басовитый, - но как только дойдём - спрячетесь в кустах по моему знаку, а я дальше пойду, и чтоб там ни гу-гу, а то живыми не отпустят.

- Ну, уж так прям и не отпустят!

- Ты потише давай, а то неровен час кто услышит.

Шли они быстро. Князь понял, что теперь с загадками вышел явный перебор, и он должен пойти следом за этой мелюзгой, благо на нём сейчас сидят мягкие французские сапоги, а в них можно идти, как на кошачьих лапах. "Главное, когтей не выпускать", - подумал князь.

Они продвигались, минуя тропы по самой чаще - в темноту, наполненную ночной сыростью. Пахло древесной корой, сырой землёй, да ещё тянуло, как с протухшего пруда. Князь решил держаться как можно ближе к таинственной троице, а не идти на их голос. Из-за опасения обнаружить себя, не раз приходилось крепко сжимать зубы, когда хлестала по лицу гибкая скользкая ветка. Как только ветка давала "пощёчину", это было ещё терпимо, но если удар приходился в переносицу, оставалось только вдохнуть поглубже и зажмурить глаза - так боль проходила быстрее.

Сейчас он хотел услышать весь разговор до мельчайших подробностей, но мальчишки лишь тихонько переругивались, когда кто-нибудь наступал на пятку другому, или вовремя не придерживал ветку. Впереди только и слышалось:

- Ах ты, чёрт, опять не удержал! - шипел один.

- Да чтоб ты провалился! - отвечал ему другой. - Из-за тебя опять моей мамке лапти чинить - глаза ломать.

Третьего голоса слышно не было, и лишь изредка раздавался тихий смешок.

Густая темень, ослепившая всех четверых, обострила слух. Самым необычным было то, что слух каждого слился в одно большое ухо: все слышали один и тот же треск веток, шорохи листьев, непрерывные спотыкания друг друга. То и дело подозрительные звуки подвергались моментальному исследованию:

- Слыхал? - спрашивал один.

- Слыхал, слыхал, - скороговоркой отвечал другой.

- И я слыхал, - вторил им третий, но на него никто не обращал внимания.

- Чо это было, а? - опять первый.

- Да не знаю я! - ругался второй.

- Я боюсь, - пищал третий. Но снова его писк был не в счёт.

Князь много раз хотел засмеяться, но вовремя закрывал ладонью рот, отчего на мгновение терял равновесие и готов был копнуть носом невидимую землю.

Сильнее всего в маленьком отряде ощущалась смесь веселья, озорства и азарта, и пусть всё это было напускное, тем не менее, то была смелая и даже дерзкая попытка отогнать многие страхи и внушить себе, что какой-либо чужой человек или злобное животное также слепы в такой темноте, и потому не смогут принести вреда. Чем дальше они продвигались вглубь чащи, тем слабее становились страхи. Князь был уверен, что если он сейчас чихнёт во всю глотку не стесняясь, то мальчишки, поглощённые своими краткими перебранками, лишь тихонько вскрикнут и пойдут, пусть и чаще спотыкаясь, но будучи уверенными, что их "враг" по-прежнему слеп, как и они.

Шли долго. Князь не раз пожалел, что на нём были мягкие сапоги: все ноги сбил о корни, да о камни, и стал слегка прихрамывать. Впереди по-прежнему от первых двоих слышалась лёгкая ругань, а третий, самый маленький, продолжал хихикать, но князь понимал, что они идут по весьма серьёзному делу и очень торопятся.

Наконец, вдалеке показался огонёк. Старший остановился, шикнул на них и сказал сидеть, пока не махнёт им рукою. Сам же вышел на тропинку и, неспеша побрёл к большому костру. Князь тоже остановился и присел на сухую прохладную землю.

9

У костра на двух толстых брёвнах разместилось четверо стариков в грязных лохмотьях, как у нищих: двое, один из которых курил короткую тонкую трубку - лицом к тропинке, куда должны были выйти мальчишки. Двое других, сидя на соседнем бревне, ковырялись длинными палками в костре. Позади них валялись большие серые котомки, которые князь издалека принял за камни.

Ребята сделали так, как условились: двое остались сидеть в кустах, а самый старший подошёл к костру и сказал: "Пришли мы".

- Зови остальных, - сказал тот, что с трубкой.

Старший махнул рукой. Мальчишки вышли из укрытия и встали с ним рядом. Князь тихонько прокрался вперёд и притаился за старым толстым дубом.

- Ну, рассказывайте, - сказал курильщик, сплёвывая в огонь.

- Чего рассказывать-то? - спросил басовитый голосок.

- Кто в доме теперь?

- Сейчас только один молодой остался, а старый уехал на большой карете. Ванятка весь день за молодым смотрел, - он подтолкнул самого маленького поближе к костру, - ну, сам говори!

Тот, запинаясь, начал рассказывать:

- Видел его, как он на балкон выходил, так это утром, а потом поскакал на лошади куда-то далеко, я туда за ним и не поспел бы.

- А когда вернулся, что он делал?

- Тогда уже днём дело было. Он к старухе пошёл. Посидел у неё чуток, она его и выгнала.

- Какая старуха? - спросил курильщик.

- Ну, не наша которая, пришлая.

Старик перестал курить и посмотрел на тех, что сидели на соседнем бревне.

- Так, так, - сказал он и, почесав колено, снова обратился к мальчишкам. - Ну, ну? И как она его выгнала?

- Да, он когда вылетел на порог, старуха прошипела ему что-то вослед, и так шарахнула дверьми, что аж кони шорохнулись - я в то время у конюшни сидел.

- Ах ты! - усмехнулся старик, - и за что ж она его так?

- А я почём знаю? - пожал плечами Ванятка, - мне оттудова не слыхать было.

Помолчали. Ребята по-прежнему стояли, не решаясь присесть к костру, хотя рядом валялось ещё одно свободное бревно. Курильщик, задумчиво посасывая трубку, ни на кого не глядя, спросил не то мальчишек, не то своих товарищей?

- Так значит, она ещё жива?

Трое его спутников коротко переглянулись, но ничего не сказали.

- Семён, - обратился он к одному из тех, что был на другом бревне, - ты же мне сказал, что год назад вы всё закончили?

Семён молчал, уставясь в землю. Громко потрескивали в костре сосновые ветки, выпуская тонкие струйки белёсого дыма. Наконец он сказал:

- А может это какая другая?

- Какая другая?! - спросил курильщик с издёвкой, - никаких других не было - она такая одна! Забыл, о чём уговор был?

- Нет, помню, - тихо ответил тот.

- Да ну, помнишь? - рассмеялся курильщик.

- А как же: я ещё не ослаб памятью.

- Ну это ты, мил человек, не зарекайся: сегодни она есть, а завтра её и след простыл. Я про память твою не ослабшую, - курильщик смотрел не отрываясь на Семёна и дымил ему прямо в лицо. Тот даже не смел отвернуться, и сизая дымка густо обволакивала его морщинистое лицо.

- Ты думаешь, это только мне надо? А, старый?

Снова молчание.

- Ляксей, - обратился курильщик к соседу Семёна, - что прикажешь с ним делать?