Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

«В письме обстоятельств, останавливающих возмещение НДС, не было. Предприятие было зарегистрировано, платило налоги с наценки…»

Ещё раз осмотрев справку из ГНИ г. Черновцы: «…предприятие уплачивало 13 гривен с разницы между продажной и покупной ценой. Считалось оборотным предприятием. На этот момент при больших оборотах предприятие уплачивало НДС с минимальной наценки, и чтобы знать, сколько всего уплачено, нужно знать поставщиков “Стар Блюз”…»

С поставщиками «Стар Блюз» было сложнее. Никто не был найден, допрошен и вызван в суд. Видимо, потому что там, где заканчивалась деятельность Писаренко, начиналась теневая экономика государства. И множество частных лиц, либо являясь директорами фирм-однодневок, либо работая через такие конвертационные фирмы, покупая продукцию в колхозах за нал или по бартерным схемам, либо работая с заводами на давальческих условиях, уходили таким образом от сдачи отчётов и уплаты налогов.

Но какое к этому я имею отношение, видимо, мне ещё предстояло узнать.

На один день был сделан перерыв, и следующее заседание было назначено на пятницу. Четыре дня подряд судебных процессов истощали психику и утомляли организм физически. Из камеры забирали в пять часов утра, потом около часа держали в одной из больших клеток на этапке, откуда в СИЗО-13 шла загрузка в автозаки («воронки») для доставки подсудимых в суды, а осуждённых или транзитчиков — до столыпинских вагонов или автотранспортом в лагеря. После загрузки в автозак везли минут сорок до кинотеатра «Загреб» на заседание, которое обычно было назначено на девять часов утра. Выгрузка из автомобиля пятнадцати человек и доставка каждого в клетку в наручниках занимали ещё полчаса — процесс начинался в 9:30 и заканчивался около 17 часов. Потом также по одному загрузка подсудимых в машину. Час до выгрузки в СИЗО и 2–3 часа в боксиках. В камеру я заходил в десять часов вечера. Если можно так сказать, по арестантским традициям для уехавших на суд оставшиеся в камере готовили ужин. Я возвращался с суда, ужинал и ложился спать. Четверг был выходной, и я мог поспать подольше, поговорить с Олей и мамой по телефону и, пока сокамерники проводили время за нардами или картами, завесившись шторкой в купе, погладить «тромбоном» с кипятком брюки, пиджак и белую рубашку. И пораньше лечь спать.

Судебный процесс в пятницу (если так можно было назвать действие, происходившее в кинотеатре «Загреб»), начался с того, что судья огласила письма двух вызванных свидетелей обвинения (сотрудников ГНИ г. Черновцы) — Скорейко и Пономарёвой, — что они не могут явиться в судебное заседание ввиду болезни и финансовых проблем и подтверждают показания, данные ими на предварительном следствии.

Лясковской, по просьбе прокурора, были оглашены показания свидетелей Скорейко и Пономарёвой, из которых следовало, что отчёты о деятельности МЧП «Стар Блюз» директор этого предприятия регулярно направлял в налоговую инспекцию по почте или привозил сам. Поскольку изложенные обстоятельства в оглашённых показаниях двух свидетелей не имели ни прямого, ни косвенного отношения ко мне, а свидетельствовали только о том, что МЧП «Стар Блюз» — поставщик ООО «Топ-Сервис», — законно осуществляло хозяйственную деятельность, ни я, ни мой адвокат не настаивали на вызове и допросе этих свидетелей в суде.

Следующим был допрошен ещё один заявленный прокурором свидетель — сотрудница ГНА Жовтневого района г. Киева Мовчан.

Из её показаний следовало, что в то время законодательством не была урегулирована проверка цепочек поставщиков предприятий-экспортёров. Проверки обоснованности возмещения НДС ООО «Топ-Сервис» проводили почти все инспекторы отдела. Для этого выбирали самых грамотных работников. Старались менять их.

Прокурором, а потом судьёй Лясковской было задано ещё несколько вопросов свидетелю Мовчан, как будто в суде изучалась хозяйственная деятельность предприятия ООО «Топ-Сервис», а не обстоятельства организации мною банды и совершения этой бандой преступлений. И свидетель Мовчан ответила, что возмещение НДС ООО «Топ-Сервис» как экспортёру происходило в рамках действующего законодательства. Председательствующая Лясковская отпустила свидетеля и объявила обеденный перерыв.

Оля привезла полный пакет гамбургеров и отдала его начальнику конвоя, чтобы тот передал в клетку. Владимир Тимофеевич отправился к ларьку через дорогу — выпить кофе с бутербродом и снять психологическое напряжение. Лясковская в числе других членов суда поднималась со стула, когда к ней подошёл сидевший с краю на одном из последних рядов зала кинотеатра невысокого роста щупленький молодой парень с фотоаппаратом в руках, с большим профессиональным объективом и пристроенной к фотоаппаратуре вспышкой. Представившись фотокорреспондентом, он попросил у судьи разрешения сфотографировать подсудимых в клетке.

— Фотографируйте, если они не возражают, — сказала Лясковская и, задержавшись на сцене, в то время как другие члены суда покидали свои места, с интересом начала наблюдать за разворачивавшимся действием.

Когда фоторепортёр двинулся к клетке, подсудимые начали отворачиваться и размещаться к нему задом, а из-за их спин, с заднего ряда, где устроились Трофимов, Маркун, Вишневский (который к тому времени ещё не был удалён Лясковской из зала), Моисеенко, Середенко и Геринков, начали раздаваться реплики: «пошёл вон отсюда», «засунь фотоаппарат себе в жопу», а так как фоторепортёр сохранял молчание — более резкие выкрикивания: «дай спокойно поесть, пидарас» и недовольная нецензурная брань.

В отличие от других подсудимых в клетке, которые посещали процесс кто в фуфайке с шапкой, надвинутой на глаза, кто в спортивном костюме, кто в джинсах и куртке, на мне всегда были костюм (чёрные брюки и пиджак), белая рубашка и галстук, который, хотя и был не положен в тюрьме, мне удавалось через шмон тайно проносить туда-сюда. В кармане моего чемоданчика-портфеля шмонщики его просто не замечали, как неотъемлемый атрибут моей жизни.

И в то время как другие подсудимые отворачивались, фоторепортёр (или это был журналист) посмотрел на меня. Его лицо было открытое и доброжелательное. Я подошёл к краю клетки — конвойные солдаты расступились и позволили сделать ему несколько снимков. Он улыбнулся, и я занял ещё несколько поз для него на выбор. С его лица не сходила улыбка, и он, явно подыгрывая мне, стал изображать папарацци, немного приседая и отводя спину назад, как бы выбирая более удобные ракурсы для съёмки.

Лясковская стояла на сцене в оцепенении, а когда действие уже подходило к концу, вроде как не сдержавшись, начала выкрикивать:

— Смотрите, да он ещё и позирует!

Выходившие из зала адвокаты и посетители оглядывались на неё. А репортёр быстро убрал фотоаппарат и ушёл, как будто опасаясь, что у него сейчас отберут плёнку.

Скоро все участники процесса и слушатели покинули зал. Оля — последней. И у меня было время, чтобы съесть пару гамбургеров и выпить кофе, который в термосе (тоже неположенном) из СИЗО привёз один из подсудимых.

Народ в клетке был разный по возрасту — от 23 (Ружин) до 50 лет (Середенко), из разных городов (Макеевка, Житомир, Донецк, Киев, Санкт-Петербург). С разным образованием. У кого-то ПТУ, в том числе у меня, у Старикова, Маркуна и некоторых других — высшее (физкультурный институт), а у одного из подсудимых — два высших, одно из которых военное. Несудимые, судимые, много раз судимые… И разного социального статуса. От безработного Моисеенко, который, по обвинительному заключению в том числе, в одной из квартир украл три куриных яйца и алюминиевую кастрюлю с борщом, до, по тому же обвинительному заключению, руководителя группы компаний «Топ-Сервис» (по масштабам ТВ-рекламы занимавшей второе место после «Кока-Колы») и, судя по заявлениям в СМИ, укравшего всё остальное — я и члены моей банды. И хотя сидящие на одном конце скамейки на свободе не знали сидящих с другого края, а в тюрьме, находясь два года под следствием, никто друг с другом не общался, сейчас проходящие по одному делу, казалось, проявляли так называемую арестантскую солидарность — зэковскую взаимовыручку. Каждый друг другу старался чем-то помочь. Леонид подарил мне голубенькую подушечку с рюшечками, которую ему сшили девочки из женского корпуса тюрьмы, чтобы было удобнее сидеть на лавочке или железной скамейке в машине, но которой, как он сам, улыбаясь, говорил, из-за цвета ему было пользоваться не положено. Маркун предлагал в кармане туда-сюда, через шмон, носить мой галстук. Геринков — «Мивину» или гречку на обед. А ещё один из заключённых — компот. И сейчас, после приёма пищи, пока конвойные солдаты по одному выводили подсудимых в туалет или на перекур, остальные сидели на скамейках и общались, как будто давно между собой знакомы.