Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Я не скрывал от Алексея телефон (да и в камере невозможно было что-либо скрыть) и давал ему позвонить. Но теперь мне пришлось поближе познакомиться со смотрящим одной из больших камер на этаже, которого я часто встречал на следственке. И за две пачки сигарет (одна — вечером, другая — утром, что было также неудобно, поскольку мне приходилось просыпаться в полпятого при раздаче хлеба и сахара) отдавать ему на хранение утром через дежурного или хлебореза, когда как получалось, что ещё стоило пачку сигарет, а вечером при раздаче ужина брать обратно завёрнутый в газету и завязанный в два полиэтиленовых пакета кусок хозяйственного мыла «Duru».

Смотрящий был уверен, что это телефон, и даже предложил мне за дополнительную плату (пачка сигарет) «найти торпедоносца», который будет «агрегат» (так ещё секретно называли телефон для дополнительной безопасности) весь день носить в себе — в прямой кишке. Я сказал, что в этом необходимости нет, ибо «вещь» в мыле и вряд ли её найдут.

— А если уйдёт, — сказал я, — хуй с ним, будет новая.

«Эриксон» я всё так же хранил за окном камеры, под стеной. Наловчившись, очень быстро доставал его за нить и выбрасывал обратно. И очень надеялся, что, сам пользуясь телефоном, Гена не будет делиться секретом с новым сокамерником.

Чтобы побыстрее начать судебный процесс, Лясковская как могла торопила ознакомление. Светлана посещала меня три-четыре раза в неделю. Пашу не стало видно. Лёню знакомила девочка Ирина, заимствованная у другого судьи. Для других подсудимых были выделены Оксана и Ватрушка. И Наталья Александровна — тоже секретарь, проработавшая в суде тридцать лет, — которой всё время доставались Рудько, Ружин и Лазаренко. К Маркуну всё так же приходила грузинка. А Вишневского знакомил Витя — секретарь-оператор аудиозаписи, который сидел за компьютером в суде. Он был худенький, низенького роста, в поношенных кроссовках и чёрной куртке из кожзаменителя, всегда лохматый и с заспанными глазами. Я был уверен, что он наркоман.

Светлана приносила следующий том, и я его пролистывал, выискивая заявления и жалобы обвиняемых (а ныне — подсудимых), в которых в качестве показаний по предъявленному обвинению или по обстоятельствам их задержания или допроса ими называлась моя фамилия. Например, «...за несколько дней до нашего задержания нас собрал Макаров: Маркуна, меня и Старикова. И в случае ареста предупредил не упоминать его фамилию, а валить всё на Шагина. Я лично Шагина не знал, но от Макарова слышал, что Макаров в начале 90-х с грузинами прибил фирму “Топ-Сервис” и что Шагин — это тот, кто платит Макарову дань. Когда я в РОВД оперативным работникам называл фамилию Макаров, меня и слушать не хотели. Когда я говорил фамилию Шагин, меня переставали бить. При том, что было без разницы, что я напишу или подтвержу следователю. Главное, чтобы была фамилия Шагин…», — писал Гандрабура.

«В РОВД меня били и заставляли давать показания на Шагина. Когда я говорил, что мне нечего сказать, меня снова били. Говорили, что Шагин — вор, и обокрал государство на сотни миллионов гривен, что они знают, что Шагин заказывал мне убийства, и вбивали мне в голову обстоятельства, что они знают, что было именно так, подвешивали меня на лом и по множеству раз повторяли мне: Шагин, Шагин, Шагин...», — писал Стариков в заявлениях.

Я выискивал в томах заявления и жалобы, в которых упоминалась моя фамилия, и номера листов тома записывал к себе в тетрадь, чтобы потом на суде задавать подсудимым дополнительные вопросы по этим заявлениям и жалобам.

По нескольку раз в кабинет заходили другие девочки-секретарши. То грузинка — высокая девушка с широкими бёдрами и большим бюстом, в серых брюках и серой блузке. Она была симпатичная, но с её греческими чертами лица немного дисгармонировал большой, загнутый дугой нос. Она двигалась большими шагами и держалась, казалось, как-то обособленно и высокомерно.

Ватрушка тоже была симпатичная девочка. Но её красоту немного портили то ли слишком толстый слой, то ли слишком яркий цвет помады и немного мрачная одежда — чёрная юбка и тёмная блузка, — которыми она старалась скрыть свой излишний вес.

Ирочка была хорошенькой, но держалась внешне непримечательной девочкой и заходила очень редко.

Чаще всего заходила Оксана — девочка невысокого роста, с пухленьким, детским, почти ангельским лицом и круглым животом (можно было сначала подумать, что она беременная), которой Света всё время говорила: «Иди уже к своему Гандрабуре». А когда Оксана выходила и дверь закрывалась, добавляла: «Ходит тут, пасёт».

Девочки заходили под разными предлогами: то попросить у Светы что-нибудь из косметики, то спросить, как она сегодня поедет домой, но всегда украдкой бросали взгляд на меня. Среди них, в своих голубых джинсах и голубой блузке, всегда с прямой осанкой, порхающей походкой и игриво меняющейся мимикой из открытой добродушной улыбки в презренный гнев, для меня Светлана была королевой, проезжающей в фургоне кареты, на которую я смотрел, как с края леса, из-за приставного столика в углу для ознакомления. Для них же — эталон для подражания, образец изящества и красоты. Я расписывался за очередной том и, чтобы мне не сидеть полчаса или час в маленьком задымлённом боксике, в который с трудом помещалось пять человек, уходил на первый этаж, где меня непременно поджидал Маркун, говоривший со своей ехидной улыбкой, что его тётя упирается лбом в стену и рукой за ручку держит дверь. Или где я встречал Гандрабуру, объяснявшего «рулю» (так еще называли смотрящих), что ему снова загнали «нифеля» (так называли три раза вываренные листья чая), а ему нужны кроссовки. Увидев меня, он предлагал мне конфеты, которые, как он говорил, для её же пользы, выгреб у Оксаны из сумочки. А потом делился со мной, что выяснил, что ей двадцать лет, а её мужу — шестьдесят, что он — мент, полковник на пенсии. И что она ему рассказывала, что самое их любимое занятие дома — это накупить и наготовить еды. Есть лёжа на диване и пересматривать фильмы из программы «Криминал», которых у них собрана большая видеотека. А поскольку она выглядит как ребёнок, а муж в три раза её старше и ему нравится такое времяпровождение, он думает, что её муж — педофил и маньяк. «Вот видишь, с кем мне приходится работать?» — а потом, снова подловив какого-либо смотрящего, помощника смотрящего или смотрящего за смотрящим, продолжал разрешать свой вопрос о кроссовках. Когда появлялся прапорщик Коля, то Маркун, Гандрабура и другие быстро расходились по кабинетам — переждать, иногда своим присутствием приводя в замешательство следователя или работающего адвоката. А я старался быстрее уйти в камеру — в самую глубину леса.

На конец октября было назначено следующее судебное заседание. И подсудимые в количестве пятнадцати человек были доставлены в суд (в кинотеатр) и размещены в клетку. Лясковская проверила наличие адвокатов и, недосчитавшись по назначению, взывая к профессиональной этике и чувству долга, попросила присутствующих защитников, выступавших от адвокатских контор, переговорить с начальством для выделения с каждой по одному адвокату на должность государственного защитника нуждающимся в этом подсудимым. Таких оказалась половина. И один адвокат сразу предложил свою дочь, которая только-только закончила институт и получила удостоверение адвоката, и мужа своей дочери, который сможет её подменять в случае необходимости. Лясковская сказала брать с этого адвоката пример. Потом объявила, что доознакамливаться с делом подсудимые будут во время процесса. В дни перерывов секретари суда будут также приносить тома в СИЗО. А кто хочет во время текущего эпизода — может во время обеда брать том читать в клетку. Отложила суд на неделю до разрешения вопроса с государственными защитниками. И объявила судебное заседание закрытым.

Два последующих дня меня посещала Света. На следующий день меня вывели раньше — до того, как она пришла в кабинет. Открылась дверь, и Света быстро прошла мимо меня, достала из пакета том, поставила пакет на пол. Села за стол. И на её лице был гнев.