Догоняя Птицу (СИ)

-Мы же с тобой друг друга узнали.

Действительно: они с Гитой друг друга узнали. Моментально. Это было не знакомство, а именно узнавание.

-А может быть так, что человек - брат воздуха, но об этом не догадывается? Так и проживет всю жизнь в неведении?

-Наверняка! Но если находишься с таким человеком рядом, все равно рано или поздно обязательно это почувствуешь. И тогда тем более надо ему все рассказать.

-Понимаешь, этот мир принадлежит не завоевателям, - добавила Гита задумчиво. - И не тем, кто сильнее, как это может показаться. Не тем, кто проходит по трупам, наметив себе цель. Он принадлежит тому, кто сумел установить с ним контакт. А этому никто никого не учит. Это умеют делать единицы.

* * *

В первых числах мая Лота отправилась на Курский вокзал и купила билет на пассажирский поезд "Москва-Симферополь", чтобы встретиться с Гитой уже в Симеизе. Гита должна была стартовать из Питера, куда переехала жить со своим Гением еще осенью, оформив в институте академический отпуск. А Лота выезжала из Москвы. В дорогу она приготовила ермак, купленный заранее по объявлению. Новенький, с жикающими молниями, с оттопыренными карманчиками. С алюминиевым каркасом, благодаря которому вся конструкция удобно располагалась на спине. Это был ее первый взрослый предмет, и она им гордилась.

Лота ехала на верхней полке пассажирского поезда. Было здорово лежать на верхней полке и слушать разговоры людей внизу, не видя их лица.

-Ведь что получается, - слышался, все собой перекрывая, громкий, но, в то же время, вкрадчивый и какой-то стелющийся голос. - Душат народ. Подкрадываются со всех сторон. Беда-то не в них, не в Ельцине, не в этих его всяких Гайдарах. Беда в том, что окружают они себя еврейчиками, жидками окружают, вот в чем беда.

-Э, нет, товарищ, - перебил его звучный бас какого-то, судя по тембру, капитана дальнего плаванья. - Как вот эти ваши разговоры начинаются, так я говорю: не надо товарищи. Нечего сваливать! Смотри на себя, на своих смотри: мы, мы страну развалили! С протянутой рукой на запад пошли! Давай нам, запад, все: лекарства, куриные ноги, гуманитарную помощь. Сами себя распустили, страну распустили, а теперь виноватого...

-Правильно! - встрял третий, пожиже, но не менее положительный. - За Ельцина сколько народу голосовало? Пятьдесят семь процентов! Вот взять да и спросить вас или вас, или, вот Евгенича - за кого ты, Евгенич, голосовал? Сейчас, понятно, уже совестно многим признаваться, но голосовали-то за Ельцина. А потом работу стали терять, квартиры, тут-то и призадумались...

-Так я про то и говорю, - лебезил первый. - Распустили страну. Но ты по фамилиям посмотри, кто правительство окружает, по фамилиям, и сразу все ясно тебе станет...

Тыдых-тыдых, тыдых-тыдых, - безудержно мчался к счастливым широтам паровоз.

Пронеслось поле, закружился полуодетый лес. В стенах вагона что-то загадочно поскрипывало. Призрачно погромыхивала дверь тамбура. И если закрыть глаза, Лоте становилось неясно, куда она несется - вперед или назад.

Проснулась она поздно. Поезд, плавно раскачиваясь, летел во весь опор. Вдали попыхивал высокими трубами какой-то город - поезд на полном ходу огибал его справа. Верхняя полка напротив Лоты, как и раньше, была пуста. За ночь пассажиры сменились. Не было ни капитанского баса, ни стелющегося, ни их невидимых собеседников.

-Доброе утро! - поприветствовала Лота плацкартный вагон, соскакивая с верхней полки.

И вдруг почувствовала, что абсолютно счастлива.

Утро было действительно добрым.

На шее у нее висело вафельное полотенце, в стакане дребезжала ложечка, а за окном проносились белые украинские мазанки, подсолнухи и серебристые тополя.

* * *

От Симферополя до Ялты Лота добиралась на троллейбусе. Настроение было так себе. Крым оказался совсем не таким, как она себе его представляла, а Гитландия и вовсе отодвинулась на неопределенное расстояние. Солнца не было и в помине. Тепла - и уж тем более жары - не было тоже. Моросил дождь, горы затягивал густой туман, а море было неприятного свинцового оттенка.

В Симеизе небо прояснилось. Асфальт на конечной остановке автобуса мигом высох. С каменной изгороди свисала цветущая бугенвиллия или джакаранда или как еще называется этот красивый яркий кустарник - цветистый пустоцвет, потому что на юге пахнут только смола, безымянные колючки, можжевеловые шишки, и уж точно не яркие цветы. Просевший автобус тарахтел одышливым двигателем, небольшая очередь поджидала его под желтой, в цвет автобуса, табличкой "Симеиз-Ялта": судя по всему, из Симеиза уезжало больше народу, чем приезжало.

Через некоторое время снова зашелестел дождь. Лоте показалось, что ермак за плечами стал тяжелее, словно весь напитался густой серой водой, которую извергали небеса. Погуляв там и сям по поселку, зайдя в крохотный книжный, где на прилавке под стеклом были разложены отсыревшие черно-белые фотографии Ялтинской набережной и Воронцовского дворца, она вышла на дорогу вдоль моря, прошла по ней чуть больше километра и принялась отсчитывать скалы. Тут-то и возникла неувязка: открывшийся ее глазам пасмурный пейзаж никак не соответствовал подробным Гитиным объяснениям. Заостренные кверху треугольные скалы, какими Лота их себе представляла в Москве, виднелись только в одном месте - в отдалении, над зеленой чащей, и их сложно было назвать "третьими по счету", поскольку ни вторых, ни первых ей не попалось.

Тогда она спустилась на тропинку вдоль моря. Если там живут люди, они могут знать Гиту, думала она. Может, кто-то о ней слышал и подскажет, где ее найти.

* * *

Наконец Лота вышла на большую стоянку. Ей показалось, что Гиту здесь знают. Обширная поляна, примятая трава, сосновые иглы. На стоянке было пусто, только возле погасшего костра сидел сутулый невероятно худой наголо обритый человек в майке и джинсах. Он взял с перевернутого вверх дном ящика миску, вытащил из кармана ложку и принялся неторопливо жевать, глядя на море равнодушными северными глазами. Заметив Лоту, человек приветливо улыбнулся и оказался девушкой примерно одного с ней возраста.

-Черти-чо приходится жрать, - пожаловалась девушка, словно продолжая начатый разговор.

-Невкусно?

-Вкусно. Просто они туда мяса напихали, а я мяса не ем.

-Вот и правильно, - оживилась Лота. - Я тоже собираюсь, но никак не могу начать.

-Что начать?

-Мяса не есть. Это же собраться надо...

-Очень просто собраться, - девушка сделала движение рукой, словно откинула длинные волосы. - Только надо решить сначала, для чего тебе это нужно. Вот скажи, для чего?

-Чтобы не есть убитых животных, - ответила Лота.

Она действительно часто про это думала, так что говорила правду.

-Ты ведь их не убиваешь, они и так убитые.

-Да, но я участвую в убийстве.

-Правильно. Но собственной ненасытной утробе ты этого не докажешь, ей все равно будет хотеться мяса.

-А ты как начинала?

-Объясняю. Если последишь за собой внимательно день, другой, ничего пока не меняя, то быстро заметишь, что мяса тебе хочется в любую минуту жизни, даже если ты не голодна. Мясоедение пробуждает в человеке низменные инстинкты, и он готов лопать, что попало. То есть, можно сказать, мясоед голоден все время.

Лота кивнула:

-Правда.

-Конечно, правда. Вот и получается, что с мясом надо завязывать не только из-за гуманизма, а из-за того, что ты таким образом усмиряешь в себе зверя, а человека, настоящего человека в высоком смысле, наоборот, пробуждаешь к жизни.

На девушке была вылинявшая майка с надписью AS/DC, сделанной масляной краской через картонный трафарет. Ее запястье украшал самодельный браслет с колокольчиками - при каждом движении колокольчики позвякивали, но Лота быстро привыкла и не замечала их звона. Девушку звали Лина. Она наковыряла Лоте из котла остатки супа, налила чаю в эмалированную кружку с намалеванным с одного бока сиротским цветком и отломила кусок подсохшего хлеба, вытряхнув из него муравьев.