Догоняя Птицу (СИ)

Передо Лотой был не просто длинноволосый бродяга: это был архитипический образ Мужчины у Костра.

(Через много дней после того первого дня Птица подарил Лоте свою фотографию. Она потом долго хранилась в разных местах, пока однажды не исчезла бесследно во время переезда. В томике Кортасара, где рассказ про Девочку-медвежонка. В папке среди Гитиных эскизов - осыпающихся, как крылья бабочек, пастелей. Одно время лежала в шкафчике, где Лотина бабушка держала лекарства. Потом перебралась в верхний ящик письменного стола. К ней очень подходило название "моментальный снимок": все нерезко, туманно, черно-бело. Черты плохо различимы и слегка смазаны - словно голубь взмахнул крыльями, опускаясь на карниз. Глаз не видно, рот приоткрыт, темные волосы растрепаны ветром. Правая рука поднята и обращена ладонью к зрителю. Непонятно, что означал этот жест - прощание или желание загородиться от объектива. Эта фотография очень помогла ей в те дни, когда была необходима любая зацепка, любое доказательство того, что все происшедшее действительно произошло. А потом она пропала. Прошлое отделилось, чтобы окончательно сделаться прошлым).

Поляна, где располагался лагерь, была вместительной, но к вечеру на ней собралось столько народу, что она показалась Лоте тесной. Наиболее яркие представители местной диаспоры явились непосредственно перед ужином. Один из них был невысокий, немолодой - лет 35-ти - человек в неожиданно чистой белой рубахе, заправленной в брюки с подтяжками. Это был Герцог, сумасшедший литератор, который, как рассказала Лина, прибился к лагерю еще в апреле. На поляну он притащил пенку-седушку, настоящую фаянсовую тарелку, вилку, ложку, нож.

-Проклятый вертеп, - ядовито шипел Герцог, расстилая газетку и раскладывая свои образцовые приборы.

Лота устроилась очень удачно: перед ней открывалась поляна, и костер был расположен удобно - не далеко, но и не слишком близко. И, главное, Птица сидел напротив.

-Я в Киеве почти не выхожу из дома, - вдруг обратился к ней Герцог экстравертно и даже приветливо. - Разве что за пенсией. Теперь-то от пенсии ничего не осталось - так, копейки. И вот вообразите, что означает для меня вся эта кутерьма, тусовка, эти крики, распевание песен. Но ничего: терплю. Притерпелся. Помаленьку приспособился. Вообще-то я, знаете ли, пишу, а занятие это, как вы понимаете, требует уединения и внутренней тишины.

-А что вы пишете? - поинтересовалась Лота.

-Прозу. Поток сознания. Я - классик, а вы как думали? Классик - это тот, про кого всем кажется, что он давно помер, а он все еще жив, - Герцог захихикал. - Это и есть тот самый памятник нерукотворный и прижизненный.

-А что значит - поток сознания?

-Это, если угодно, отсутствием сюжета. Я твердо убежден в том, что сюжет губит текст, отвлекает читателя. Сбивает с толку и уводит от главного.

-А что главное? - брякнула Лота.

Герцог пожал плечами.

-Главное - это тончайший рисунок мысли. Графика. А потом, если хотите, живопись - ярчайшие цветовые пятна. Импрессионизм! В наши дни сюжетная проза безнадежно устарела, она атавистична. Современный читатель - разумеется, если это читатель достойный, имеющий необходимый багаж - отправляется в свой читательский трип, как охотник за дичью. Но дичь должна быть заранее отстрелена, приготовлена и разложена в нужных местах, а это уже задача писателя. Вы Пруста читали?

-Только планирую. Вот Кортасара я очень люблю!

-Нуу, Кортасар - это наше все, - уважительно закивал Герцог. - А что именно из него вы знаете?

-Все рассказы и романы, которые выходили на русском. Но романы мне меньше нравятся.

-Это вы им меньше нравитесь, сударыня, - проворчал Герцог. - Вы до них просто не доросли. Не обижайтесь только, ради Бога, на мои слова. Не доросли, не дозрели - романы писал гораздо более опытный автор, нежели рассказы. Читайте, барышня, образовывайтесь! На вашем лице я вижу элементарный недостаток образования, - Герцог бросил на Лоту проницательный взгляд. - Кстати, я не уверен, что вам необходимо высшее учебное заведение. Скорее, наоборот: сторонитесь учебных заведений так же, как пенитенциарных. Книги - вот что даст вам единственно правильное образование души и духа. А если нет, на что вы расходуете жизнь?

Тут на поляне появились две полуголые девицы. Одна несла на руках грудного младенца, другая - ворох тряпья. Проходя мимо Герцога и Лоты, они чуть не задели их своими сарафанами.

-Люди по сути своей страшны, - неожиданно Герцог понизил голос и перевел разговор на другую тему. - Что у них на уме, вы знаете? Вот и я не знаю. Может, они затаили какое-нибудь зло, злоумышляют преступление. Человек - это адская шкатулка. Никто не подберет к ней ключ, а если даже подберет - немедленно сойдет с ума. Приоткроешь - и в тот же миг ядовитая пружина вонзится тебе в палец. Вы, разумеется, слышали притчу о трех мудрецах, которые созерцали рай?

-Нет...

-Так вот, три мудреца увидели рай. И что же? Один умер, другой сошел с ума, а третий выжил, но не произнес больше ни слова до конца дней своих. Так никто и не узнал, что он там узрел. А я говорю вам, девушка, что никакой это был не рай, а Внутренний человек.

-А вы издаетесь? - любознательно ляпнула Лота по своей привычке задавать нетактичные вопросы. Она всего лишь хотела спросить Герцога, где можно почитать его потоки сознания, но она немедленно раскаялась: внутреннее напряжение беседы ослабло, и она испугалась, что она вот-вот увянет.

-Нет, не печатаюсь, - буркнул Герцог. - Да и где, скажите, печататься? Где, я вас спрашиваю? Подходящих серий нет, думающие люди либо давно умерли, либо еще не родились. Есть толстые журналы, но они категорически не стимулируют развитие, а наоборот, губят литературу. Портят писателей, которые начинают писать с тем расчетом, чтобы попасть в толстый журнал. А это довольно-таки узкое прокрустово ложе.

* * *

Вскоре Герцог забыл про Лоту и придвинулся к мрачному типу в банном халате, который явился к ужину позже всех.

Когда суп был готов, все собрание подтянулось к костру, вытащило миски, ухватило ложки и принялось накладывать еду. В один миг котелок опустел. Есть Лоте не хотелось, и это было к лучшему: когда она заглянула в котел, на дне виднелся только прозрачный кружок морковки.

Все расселись у костра и начали торопливо черпать ложками, вполголоса переговариваясь друг с другом.

-Ты ведь первый раз тут, верно? - обратилась к Лоте рыжеволосая девушка по имени Рябина. - Это здорово, что ты к нам пришла.

От ее радушных интонаций Лота даже слегка растерялась.

-Хорошо? Почему?

-Потому что все мы - люди, которые живут под скалой - только на вид разные. А на само деле мы отмечены одной и той же печатью. Нас тщательно отбирали, прежде чем тут поселить.

-Кто отбирал? - не удержалась Лота.

-Жизнь отбирала, судьба, - тихо проговорила Рябина, пристально глядя Лоте в глаза. Лота заметила, что зрачки у нее крошечные, как маковые зернышки. - Вечность отбирала. Может быть, ангелы. Или Бог, - добавила Рябина.

Было очевидно, что ей трудно остановиться.

-Ты тоже отмечена этой печатью. Я вижу, - сказала Рябина, и в ее словах слышалась уверенность и почему-то горечь. - Не веришь? Точно тебе говорю. Тысяча случайностей, которые на самом деле совсем не случайности, и совпадений, которые таковыми не являются, выстроились в сложнейшую цепочку и привели тебя к нам. И отныне тебе придется быть очень внимательной и открытой, запомни это навсегда.

Лота не возражала. Она жадно рассматривала людей и искала свое сходство с ними, стараясь не выдать своего любопытства и при этом то и дело возвращаясь взглядом к Птице, который сидел поодаль. Ей очень хотелось сесть с ним рядом, но она стеснялась. Его круглые очки и темные глаза блестели влекуще и неприступно, отражая пламя костра и словно бы отталкивая назойливый мир, который так и норовил в них отразиться. Улавливая их отсвет, Лота никак не могла сосредоточиться на общей беседе. Чай в кружке остыл, его поверхность подернулась тусклой нефтяной пленкой. Она забыла про чай. Какой-то смазливый синеглазый парень - сидящие у костра называли его Эльфом - тем временем рассказывал про свои приключения. Кажется, это был случай из жизни, который он всегда с готовностью предлагал, если требовалось рассказать анекдот или заполнить паузу. Лота машинально рассматривала его безупречное, рассчитанное на эффект лицо, но включилась уже под конец истории и так и не поняла, с чего она началась. Впрочем, остальные слушатели тоже внимали не слишком жадно.