Дети Шини (СИ)

- И что?

- Ничего. Просто, - про это говорить не хотелось.

- Понимаешь, темнота - как боль, её просто нужно принять. И потом она станет частью тебя самой, - произнес он многозначительно.

- Глупость какая-то. Зачем мне это принимать, если это ненормально? Если я от этого физически болею?

- А ты просто расслабься и не думай о плохом. Темнота обостряет чувства, обоняние и слух. И ты становишься сильной, только по-другому.

- Ерунда. У меня сердце в эти моменты останавливается, и я задыхаюсь.

- Это как будто так глубоко ныряешь внутрь себя, что мысли отходят на второй план, и остаются только ощущения. Даже приятно. Мы все приходим из темноты и уходим в неё. Темнота, одиночество и боль - это суть нашего пребывания в этом мире.

- Опять твои заупокойные разговоры? Меня от них тошнит.

- От себя не спрячешься, Тоня, - заявил он поучительно, как тогда у него дома, когда мы приходили с Герасимовым. - Или терпи и пересиль себя, или живи всё время в страхе и бегай от призраков.

- Слушай, не нужно мне тут ля-ля про терпение. Я видела твои руки. Ты сам замороченный и слабый. И вообще, суицидники не имеют права поучать кого-либо.

На мгновение помрачнев, Амелин снова натянул сияющую улыбку.

- Я просто хочу сказать, что сильнее смерти ничего нет, а темнота не убивает.

Я пришла обсудить случившееся, а он постоянно уводил в сторону и затевал разговор не о том.

- Мне надоело с тобой разговаривать, - я встала.

- Так, что там за той дверью?

- Тёмный и страшный подвал. Ничего интересного. Если хочешь, могу даже отдать тебе этот ключ.

- О! - вдруг обрадовался он. - Клин клином, Тоня. Давай сходим ночью туда?

- Ещё чего.

- Значит, всё-таки ты слабачка. Что и требовалось доказать, - по лукавому выражению лица я видела, что Амелин пытается взять меня "на слабо", и он не ошибся, со мной это всегда работало.

В конце концов, мне же не одной туда идти. А если ещё и свет включить, то будет совсем нормально.

- Ничего не увидим, значит, там нет никаких призраков, и тебе показалось, - сказал он, - а если увидим, то я докажу всем, что тебе можно верить.

- Хорошо, - сдалась я. - Только пока никому не говори про это.

==========

Глава 20 ==========

А через час, за обедом произошел загадочный случай.

Мы сидели все на кухне, тесно набившись вокруг стола, и уже начали пить чай, когда Герасимов неожиданно замычал и подскочил, так, что сидевшая слева от него Настя с визгом слетела с табуретки. Грубо отпихнув не поместившегося за стол Петрова, он бросился к раковине и выплюнул то, что держал во рту. Затем включил воду и принялся пить прямо из-под крана.

- Что случилось? - Якушин встал и подошел к нему.

Я помогла подняться Насте.

- Что за дрянь? - прорычал Герасимов. - Это чья-то шутка или как? Марков, я же тебе голову оторву. Ты достал уже, тупой баран. Или это ты, Сёмина?

- Ты сам достал, - негодующе воскликнула Настя, стряхивая с шотландских брючек мокрое пятно.

- Сёмина мне всё ухо провизжала, - пожаловался Марков.

- Объясни хоть в чем дело, - не переставал тормошить Герасимова Якушин.

- Я выпил какую-то дрянь, - страдальческим голосом произнес тот. - Такой вкус, словно кошки во рту нагадили.

Якушин взял со стола его уже пустой стакан и заглянул внутрь.

- Там что-то белое. Похоже на соль, - он сунул внутрь стакана палец, и уже приготовился облизать его, как Петров, не отнимая камеры от лица, закричал:

- Осторожнее! А вдруг цианистый калий?

Якушин вздрогнул и отставил стакан.

- Если бы это был цианистый калий, то Герасимов бы уже валялся тут с пеной у рта, - заметил Марков.

- Как так получилось? - удивилась я. - У меня совершенно нормальный чай.

- А это, как обычно, - Марков явно злорадствовал. - У всех всё нормально, а у этого через заднее место.

Герасимов резко метнулся к Маркову, но достать не смог.

- Как вообще Марков мог насыпать тебе туда соли, если он сидит с другой стороны? Мимо него даже стаканы не передавали, - попытался успокоить его Якушин.

- А кто передавал стаканы? - спросила я.

Но никто этого не помнил. Так что Герасимов психанул, завалился на свой матрас и лежал там, надувшись, до самого вечера, а стоило нам всем собраться в зале, демонстративно ушел бродить по дому.

Однако ровно в восемь, если судить по бою гостиных часов, которые удалось выставить и завести, мы вдруг неожиданно услышали тревожные и нежные звуки. Тихая, крадущаяся мелодия, точно таинственный отголосок потустороннего мира, неожиданно наполнила дом.

- Что это? - Настя, которая, обложившись разноцветными клубками, вот уже полчаса плела какую-то замысловатую фенечку по заказу Петрова, пугливо замерла с концами нитей в руках.

- Похоже на пианино, - Петров, сидевший рядом и увлеченно складывающий из её клубков различные цветовые комбинации, наклонил голову, прислушиваясь.

В первый момент я невольно вскочила на ноги, чуть было, не выронив из рук карты, в которые мы втроем играли, но потом, заметила насмешливый взгляд Якушина и сразу же села обратно.

- Думаешь, призрак? - не скрывая насмешки, поинтересовался он.

Мы с Настей испуганно переглянулись, Петров в кое-то веки тоже напрягся.

- Одно из двух, - совершенно спокойно сказал Якушин. - Или суицидник, или Герасимов.

- Это не может быть Герасимов, - так же спокойно отозвался Марков, беря из колоды две карты. - Бездушные чурбаны не способны издавать столь чарующие звуки.

По Настиным глазам я видела, что она опять думает о том, о чем Якушин запретил говорить. И я, в свою очередь, тоже почувствовала неясный мистический трепет и даже не пыталась ничего объяснить, потому что от любого такого объяснения стало бы ещё страшнее.

Якушин поймал мой настороженный взгляд и, с протяжным вздохом отложив свои карты, сказал:

- Ну, ладно, давай посмотрим что там.