Бардак

Я откидываюсь назад и ложусь на спину. Голова уходит куда-то вниз и все закручивается в пьяной круговерти. Кто-то, приняв мою позу за приглашение, задирает мои ноги и впихивает свой хорошо смазанный кремом член в девственную расслабленную задницу. Я вздрагиваю, но не могу сопротивляться. А-а, будь, что будет. Вот и до меня добрались, черти. Оттрахали:

Кажется, должно быть приятно, но кайфа я не испытываю. Чужой член противно изнутри давит на переполненный мочевой пузырь. И мне лишь интересно, чем и как все это кончится? А чем кончится? Тут и дураку понятно. Хозяйство напарника раздувается и толчками вливает в меня снизу еще одну теплую жидкость, несколько раз дергается и позорно убегает наружу.

Мне хочется подняться, но вино с анашой крепко держат меня на скамейке. Кто-то опять пристраивается и закупоривает освободившуюся вакансию. Я смутно начинаю различать очертания лица. Леха! Вот это друг!

Мозг возвращается и я, освободившись от Лехи, сажусь на скамейку. Сквозь остатки сознания пытается пробиться чувство стыда и раскаяния, но и оно захлестывается новой порцией подсунутого наркотика с вином.

Hас тут человек пятнадцать. Всех призывов. Бардак. Что бы сказала Оленька? Я опять с тоской думаю об этой девушке, и мне вдруг хочется быть похожим на нее, на всех женщин: расслабиться, размягчиться, одарить напоследок каждого нежностью и любовью.

Hо сначала надо поссать. Я отхожу в уголок и Зачем-то приседаю на корточки, как женщина. Мне самому интересно и смешно:

В углу одиноко сидит какой-то молодой солдат. Я подсаживаюсь рядом и угощаю его вином.

- Оттрахали? - спрашиваю парня. - Молодой кивает, стыдливо опускает глаза, и теребит рукой большой набрякший член.

- А ты кого-нибудь попробовал? - Теперь он поводит головой из стороны в сторону, а я, как Игорек, прижимаюсь ртом к его "аппарату". Когда член парня достигает наивысшего напряжения, я становлюсь перед ним на карачки и приглашаю в свой зад. Он входит в меня и: О боже! Следом за ним плавно приходит кайф. Что-то он там задевает и меня начинает легко трясти. Мой долго молчавший и болтавшийся член наконец-то поднимается и напрягается донельзя. Кажется он вот-вот со свистом отлетит в неведомые дали. Я обхватываю его рукой, дергаю кожу несколько раз и мы, вместе с "молодым" сливаемся в едином оргазме. Так я сливался с Оленькой. Теперь я - как Оленька, ангел ночи, дарящий ласку. Я чувствую себя невестой, только что испытавшей счастье брачной ночи. Задница приятно зудит, а по телу растекается нежная слабость и сладость кайфа. Hеужели женщины испытывают то же самое? Тогда им можно позавидовать. Почему я не женщина? И зачем мне этот одиноко болтающийся отросток? Вырвать бы его с мясом. А потом? А потом можно будет принимать в себя сколько угодно мужских членов. Ласкать, любить их: Только без войны.

Совокупления, как и мои "философские" рассуждения сменяются выпивками и перекурами. Затем снова повторяются. Вновь парни трахают меня и я, тоже, трахаю кого-то. Это какое-то неистовое сумасшествие. Пир во время чумы. Кажется, Пашка остался единственным, кто в состоянии еще раз кончить. И он делает это мне в рот.

Все. Хватит. Сумасшествие закончилось. Многие, обнявшись, уставшие, заснули тут же, в теплой бане. Я делаю еще один глоток вина. Внутренности мои подкатываются к горлу и я, зажав рот руками, вываливаюсь голый в дождливую ночь:

* * *

Через неделю нас все-таки отпускают домой. Ура! Дембель! Конец всему! Про то, банное сумасбродство, никто не вспоминает. Чего не бывает на войне?

Игорька убьют через два дня. Пашку позже отправят к родителям в "деревянном бушлате":

Перед отъездом ребята рассказывали, что около гостиницы нашли красивую, мертвую, голую девушку. Она упиралась в асфальт коленями и головой, вывернув шею и раскидав по густой крови пышные белые волосы. Говорили - выпала из окна. А может выбросили? Эх, Оленька, Оленька:

Бардак! Вся жизнь - бардак! Весь мир - бардак! Если, конечно, в нем нет мира.

Юрий Шамнэ, офицер в отставке, воевавший в горячих точках.