Бардак

Голые, мы теперь мнемся в нерешительности - кому начинать? И краем глаза оцениваем торчащее хозяйство друг друга. Кажется, у Димки - длиннее, у Леши меньше:

- Леша! - зовет Оленька, и нерешительность спадает. Значит, он - первый, я второй, Валерка - третий. Потом - Пашка и Димка. По старшинству. По законам солдатской иерархии. - - Леха ложится на девушку и его спешно прыгающая задница закрывает от нас манящую Оленькину щель. Она отдается нам, как освободителям и, кажется, действительно при этом испытывает наслаждение. По крайней мере стонет и изгибается она по-настоящему. - Леха дергается минуты две от силы, а потом, с протяжным рывком прогибается в спине, закинув голову. Кончил, догадываемся мы. И в подтверждение, Леха неуклюже отваливает в сторону.

Я опускаюсь на колени между разбросанных ног девушки и с нескрываемым любопытством упираюсь глазами в ее вертикальную полосу среди курчавых волос. Я думаю, что ей надо передохнуть, но Оленька зовет меня:

- Женя, Женечка, иди ко мне. - Я аккуратно ложусь на нежное юное тело и целую подряд, куда попаду: в плечи, шею, груди, ближе к животу, снова вверх. Hахожу ее губы и впиваюсь в них. Оленька отвечает искренне. Она приподнимает свой зад и мой член, раздвигая нижние половые губки, входит в манящее женское лоно. Высшее наслаждение! Которое я испытываю первый раз в жизни.

Я начинаю двигаться взад-вперед. Кажется, приличнее было бы молчать в такой ситуации, но я уже не могу сдержать себя и шепчу:

- Оленька, Олечка, милая, любимая: - - Еще, еще, миленький: - отвечает она. - Мне кажется, что наши слова разносятся по всему городу, разрывая тишину, наперекор взрывам и выстрелам. Слова и это чавканье внизу.

Оленька убыстряет темп, поднимая ноги. Я дважды выскальзываю из нее и, вдруг, начинаю понимать, что "купаюсь" в Лехином семени. Hо это не отталкивает, а лишь еще сильнее возбуждает. Член деревенеет, головка раздувается, лоно Оленьки начинает резко сокращаться и мы, издавая стоны, сливаемся в оргазме. У меня даже дух перехватывает, и я замираю. Кто-то тянет меня за ногу. Сознание смутно начинает возвращаться: пора уступать место Валерке. Жаль, но законы товарищества сильнее.

Валерка тоже не долго корчился и его фигура начинает неуклюже подниматься с девушки. Пашка, кажется, перетерпел. Он суетится, спешит, задевает членом Валеркино бедро и: кончает на его задницу. Димка тоже не выдерживает ожидания и изливается вхолостую на стенку. Все весело хохочут. Пора передохнуть.

Мы рассаживаемся голые на грязных, рваных одеялах и продолжаем пир запивая еду остатками вина. Голое солдатское братство. И эта девушка - клад любви. В этой ночи, в этой обстановке она для нас - святая. Ангел любви на жестокой войне. Фея ночи, выпорхнувшая из черного небытия, чтобы одарить каждого лаской и нежностью тела. Такая же как и мы подставка жизни, добыча войны, истерзанная душа и тело:

Девушка хочет пройти в туалет, но это не просто сделать босиком в темной разграбленной квартире с полом, усеянном битым стеклом, щебенью, фарфором и хрусталем. Hемного поколебавшись, она отбрасывает стеснение и садится тут же, рядом, в уголок комнаты, раздвинув колени и демонстрируя, как это делается по-женски. Hевиданное зрелище и звук вновь приводят наше уставшее "хозяйство" в боевую готовность. Я ловлю себя на мысли, что будь это наедине, с удовольствием бы подставил свое тело под девичью влагу: Потом впился бы в лоно губами, языком. Кажется, моя психика совсем поехала:

Димка и Пашка наконец-то совершают неисполненное. Потом, по второму разу, идет Леха. Я уступаю место Валерке и завершаю ритуал, снова испытывая наивысшее блаженство. Все. Я пустой. Я отдал себя, опустошил до основания. Оленька, видно, тоже очень устала. Мы начинаем собираться., тем более, что над городом тихо и грустно брезжит рассвет.

- Мы возьмем Олю с собой, - говорю я, как нечто очевидное. - Спрячем на чердаке, а потом я увезу ее. - Может быть она - как раз то, что я должен вынести из армии, из этой войны. Мое предназначение. Леха пожимает плечами: делай, как хочешь. Его дома ждет девчонка, а у меня - никого нет. Оленька ласково прижимается ко мне и на ее глазах видны слезы.

- Увези меня отсюда, - шепчет девушка. - Увези. Я все буду делать для тебя: - Мы укутываем ее в найденное тряпье, накрываем плащ-палаткой и гурьбой вываливаемся на улицу. Скорее в роту. Прочь с этих улиц, прочь из этой войны, из этой подлости, однако, война и есть одна величайшая подлость, поджидающая на каждом шагу. Уже через квартал из-за угла выныривает армейский "УАЗик" и, скрипя тормозами, резко останавливается перед нами. Из машины резво выскакивает краснорожий майор, из тех, что высиживают геморрои в штабах и управлениях, напичканы инструкциями, не считают солдат за людей, и любят власть употребить при каждой представившейся им возможности. Он требует наши документы на право патрулирования и, заметив девушку, начинает придираться. С заднего сидения лениво выглядывают еще три офицера. Мы пытаемся объяснить ему, что спасли эту девушку от бандитов и ведем ее в свою комендатуру.

- Да она же пьяна! - кричит майор и заходится визгливым матом. От него самого сквозь луковую отрыжку разит водкой: - - Поедете со мной, - говорит он Оленьке. - Тут меня прорывает. Я ору на майора, хотя, сквозь рабское солдатское непокорство, это выглядит смешно и неуклюже. Майор проворно хватает девушку за руку и выдергивает ее из нашего строя. Моя ладонь машинально тянется к автомату. Леха дергает меня за рукав, но в это время с голой девушки сползает плащ-палатка и белые, непокорные волосы рассыпаются по плечам. Все замирают. Господи, до чего же она красива!

- Успокойся, - нежно говорит она мне. - Со мной ничего не случится. Ведь офицеры - свои же. Я найду тебя: - Ее слова и бархатный голос несколько успокаивает. Майор тоже затихает и тактично выдерживает паузу. Я сую в руку неотправленное домой письмо:

- Там мой домашний адрес и номер части. Мы здесь, недалеко, за вокзалом, в здании ПТУ: - Оленька целует каждого и садится на заднее сиденье машины. И тут краснорожий отвязывается на нас, матерится, грозит трибуналом. Очень хочется двинуть ему в зубы, но мы, в солидарности, делаем настолько свирепый вид, что он затихает, быстро ныряет на место старшего машины и уносится в сторону гостиницы: