Особенная дружба | Странная дружба

— Вы, наверное, не читали ни Исповедь блаженного Августина, ни чего–нибудь из Святого Пётра Канизия, ни, конечно же, бенедиктинских правил Пчелы и Клюни.

— Святой Августин, дав нам некоторые указания о проступках, совершённых им со своими товарищами ещё мальчиком, добавляет следующее, что раскрывает гораздо большее: «что предполагает невинность у детей? У них её нет, Господи; мой Бог — он повторяет себя — её там нет, и даже сегодня я прошу Вашего прощения за то, что был одним из тех невинных». Он заключает пассажем, который до сих пор силён, хотя и несколько странен: о том, что, по его мнению, когда наш Господь говорит, что Царство Небесное принадлежит тем, кто как малые дети, он не выдвигает их предполагаемую невинность в качестве образца добродетели, а только их малый размер, как символ смирения.

— Итак, это то, что Отец латинской Церкви сказал об этом. Святой Пётр Канизий, живший в шестнадцатом веке, был одним из реформаторов католического образования — он еще более сокрушителен в своем признании ошибок и порочных связей своего детства; но оно, пожалуй, создаёт некоторое допущенное преувеличение святого смирения. Я ограничусь цитированием его вывода, уместного тут: «Господи, открой глаза учителей нашей молодежи, чтобы они смогли перестать быть слепыми».

— В средние века монахи Святого Бенедикта обдумали замечания Святого Августина и опередили молитву Святого Пётра Канизия. Это подтверждается правилам в их школах. Есть, например, следующее: «Там, где могут находиться мальчики, каждому из них запрещается находиться слишком близко друг к другу…» и «В классе каждый мальчик должен иметь обособленное место для сидения, а не на общей скамейке для всех». Каждый ученик никогда не находился вне поля зрения своего учителя, который ночью спал в постели рядом с мальчиком.

— В настоящее время детская невинность в моде. Здесь, как и в других странах, этот предрассудок выгоден каждому обаятельному лицемеру ради получения безраздельной власти. Правила, как и законы, единодушны в продвижении их замыслов, в их параграфах знаменитая Maxima debetur Puero reverentia [Один из малых сих; лат.]. Эта формула, которой мы обязаны Ювеналу, как вы знаете, резюмирует моральное учение по проблеме детства, которое Христианство унаследовало от языческого мира. Возможно, вы читали других греческих и латинских авторов помимо Сен—Клода. Если же нет, то вы будете склонны верить, в след за достойным Ювеналом, что дети древности, были такими респектабельными, что оказались достойными особого уважения. Тем не менее, хотя я намекнул вам без излишнего стыда, каким было детство двух великих святых, я должен со стеснением рассказать о детстве одного из величайших людей древности. И не будем винить природу за все эти страдания: все по вине первородного греха.

— Все это, мой дорогой Жорж, послужит для того, чтобы показать вам, как хрупка добродетель целомудрия. В житие Святого Бернардина Сиенского мы можем прочесть, что «никто, кому Бог не предоставит дар целомудрия, не сможет стать целомудренным». Но он говорит также о том, что делать перед тем, как Он поспособствует нам с этим даром. Он требует, чтобы мы просили этот дар у Него. И даже задавшись этой целью, мы должны быть способными просить это и знать, как просить его.

— Такая основательность довольно непосильна для мальчика Вашего возраста. Если вы останетесь в одиночестве, я имею в виду — без помощи против себя или других, вы поддадитесь. Необходимо, чтобы внимательный и дружелюбный глаз следил за вашим сердцем. Я предоставлю Вам такой глаз.

Он улыбнулся своим словам, и поднялся.

— Спокойной ночи, — произнёс он, пожимая руку Жоржу. — Естественно, что предложение, только сделанное мной вам, в равной степени относится и к вашему другу. Давайте станем тремя друзьями.

Люсьена, казалось, позабавило, когда Жорж повторял весь этот вздор, но как только Жорж объявил о своем намерении повеселить этим рассказом Александра, то он посоветовал быть осторожным. Это касалось только их и больше никого. Они были достаточно взрослыми, чтобы ответить, и никого не бояться. Но Александр не смог бы понять значение их интереса в налаживании отношений с отцом де Треннесом. И интерес этот был, несомненно, пикантен: один из их воспитателей вывернул наизнанку правила ради их же блага — правила колледжа Сен—Клода — вопрос, более важный для них, чем что–то о Пчеле или Клюни. Они, по–видимому, получили наглядный урок о доктрине двусмысленности, которую обсуждали на уроке французского, когда изучали Provinciales [«Письма к провинциалу» — сборник из восемнадцати писем Блеза Паскаля полемического характера, опубликованных в 1656–1657 годах].

Однако они согласились, что будут, насколько только возможно, поддерживать эту маленькую интригу вместе и сообща. Если один из них будет разбужен священником, то он должен суметь разбудить друга. Что же касается предложения Отца выслушивать их исповеди, то они должны очень сильно поблагодарить его за это.

Время перед сном показалась им полным тайн. После молитвы они заговорщически посмотрели друг на друга, упреждая события этой ночи. Жорж почувствовал волнение, когда отец де Треннес тихо прошёл рядом с его постелью, постукивая чётками об пуговицы рясы. Звуки затихли; он мог видеть тень Отца, вытянувшуюся на дальней стене. Воздух в спальне, казалось, был наполнен мыслями, которые он пробуждал. Здесь был человек, который знал Грецию — отечество «Александра, сын Филиппа»; следовательно, его престиж в глазах Жоржа был огромен. Отец воочию видел те статуи и здания, которые были на иллюстрациях в «Мифологии» и в «Истории античности». Может быть, однажды ночью он даже заговорит об Амуре Фесписа. Он должен был видеть эту работу в Ватикане, если допустить, что на своём пути в Афины он достаточно долго пробыл в Риме; в таком случае Жорж изобретёт трюк, чтобы развернуть их разговор в эту сторону, даже если это коснётся самого Папы Римского.

Жоржу стало жаль, что его мысли отвернулись от своей исключительной занятости Александром. Но, по крайней мере, он знал, что ему не суждено даже в малом изменить своему другу. Разве не сам мальчик сказал, говоря о Люсьене, что есть друзья, а есть друзья, а Отец Лозон — что есть поцелуи, а есть поцелуи? Его общение с Отцом де Треннесом чисто интеллектуальное; несмотря на личные притязания священника, сердце там не участвовало. Отец де Треннес пришёл на смену Марку де Блажану, чье мнение о школьниках фактически стало предвестником мнения Отца. Более того, поскольку Александр принял идею дружбы между Жоржем и Люсьеном, которая обладала реальной ценностью, то он должен был безоговорочно принять и другую, у которой такой ценности не было.

Жорж был удивлен, когда проснулся утром в то же время, что и все остальные. Ночной визит не состоялся. Кроме того, в течение дня отец де Треннес не обращал ни малейшего внимания, ни на Люсьена, ни на Жоржа. К вечеру их любопытство разгорелось ещё больше. Будучи не в состоянии говорить, тем не менее, они заснули очень поздно. Жорж был готов держать пари, что Отец придет этой ночью, но у Люсьена было точно такое же мнение.

Проснувшись утром, они поняли, что ошиблись. Они были почти разочарованы. Почему Отец, после всех своих авансов, отстранился, вылив ушат холодной воды на их ожидания стать допущенными к раздаче сокровищ эрудиции?

В четверг, во время занятий в студии после возвращения с еженедельной прогулки, Жорж, записывая свой рассказ о ней, остановился, поняв, что собирается вновь увидеться с Александром. Этого хватило, чтобы заставить его позабыть, по крайней мере, на день, красноречие и молчание Отца де Треннеса. Он вновь вернулся в другой мир, в котором Отец не мог предложить ничего, кроме разрешения выйти из комнаты, которое он тут же и попросил.

Тем не менее, Жорж поздравил себя с тем, как проявляет сдержанность, ограничивая число своих свиданий с Александром: он подумал, что их число следует как–то умерить, пока он будет выпрашивать благосклонность у человека, одновременно такого умного и настолько эксцентричного. Любая сделка с ним повлечет за собой слишком много превратностей, которые могут обернуться к лучшему.