Особенная дружба | Странная дружба

Жоржу пришлось проявить твёрдость: в пятницу Александр умолял о двух еженедельных свиданиях, как это было в начале их общения; но, Жорж, следуя своего рода интуиции, принципиально настоял только на одном, и переназначил его на четверг — идея пришла после того как их духовник выказал ему неудовольствие.

Александр прибыл в оранжерею всё ещё возбуждённым от удовольствия, полученного вследствие экспедиции второй половины дня. Его волосы были довольно растрёпаны. Наслаждаться причёсыванием — процесс отныне стал неизменной чертой их встреч.

Его класс проводил урок ботаники в лесу. Он сказал Жоржу:

— Цветы я собирал для вас. Когда я выбирал их, то говорил: «Эти фиалки для него, и эти лилии из долины, и эти красные луковицы — для него». А вот и они!

Он вытащил небольшой букетик из кармана.

— Жаль, — продолжил он, — что они немного завяли. Там среди них ещё веточка глицинии. Я сорвал её на обратном пути, рядом с колледжем.

Гиацинт и глицинии были действительно ben trovato [хороши, итал.]; получилось так, словно мальчик догадался, что именно эти цветы в другой оранжерее были вложены в конверт с его письмом. Жорж рассказал ему об этом, и, поскольку пришлось весьма кстати, поведал легенду о красавце Гиацинте, из которой и пошло Апполоновское название Гиацинта.

Смеясь, Александр сказал:

— Мы назовём эти красные луковицы гиацинта Жоржианами. Я очень хорошо разбираюсь в ботанике; так же хорошо, как вы разбираетесь в мифологии. Вы рассказали мне, что такое гиацинт, но знаете ли вы, что такое Тараксакум [Taraxacum — одуванчик, лат.]? Ну что, язык проглотили? Это одуванчик. В своей тетради по ботанике я записал их латинские имена красными чернилами, чтобы лучше запомнить.

— Красный, конечно же, наш цвет. Кстати, я почти забыл поздравить тебя с именинами — на третье мая в соответствии с мартирологом приходится день Святого Александра. Я должен подарить тебе букет. А тебе следует заняться с цветами риторикой. Ой, кстати, я обнаружил в своём молитвеннике, что 11 сентября, твой день рождения — это праздник святого мученика Гиацинта. Так что ты гиацинт в обеих наших религиях.

— Да, но в обоих случаях проливается моя кровь. Может быть, поэтому красный — мой цвет? Мне следовало дважды подумать, прежде чем выбирать галстук как у тебя.

Жорж улыбнулся.

— Цвет имеет другое значение, на самом деле, даже два. Я сделал что–то вроде аллюзии, по поводу нашей первой встречи. Песня Песней — я всегда говорю с тобой о ней! — учит нас, что «любовь есть Огонь и Пламя», то есть, она красная. Кроме того, в Библии, грехи всегда багровые — помнишь, какой текст цитировал проповедник? Любовь или грех — этот выбор встал перед нами; мы выбрали лучшее.

— Но мы не выбирали из этого. Мы выбрали дружбу.

— Разве название слова имеет значение? Это значит быть привязанными друг к другу. В записках, в своём гимне, и в письме ты говорил, что любишь меня.

— Я написал это. Я не говорил этого.

— Но ты так считаешь — вопреки себе, ты покраснел. Ещё один красный — цвет признания. Но я еще не закончил со Святым Александром.

— Вчера на медитации я обрадовался, когда настоятель заговорил о «великом Папе, Святом Александре [Александр I, Папа Римский с 105 (107) по 3 мая 115 (116). Почитается как священномученик, память в Католической церкви 3 мая, в Православной церкви 16 (29) марта.], который управлял Церковью в царствование императора Адриана». Ну вот, в то воскресенье, когда ты кадил на меня, я, помнится, подумал, что ты смог бы стать Папой, если бы захотел. Я понятия не имел, что ты уже им был. В Римской истории, которую мне одолжил настоятель, я прочитал, что у императора Адриана был юный фаворит по имени Антиной, прославившийся своей красотой, как сам Александр — Александр Великий, а не великий Папа. И в честь Антиноя были возведены храмы, после его смерти, как и Гиацинту. И я подумал, что если бы я был Римским императором, а ты моим другом, я бы построил храм в честь тебя, но во время твоей жизни, так что ты стал бы богом на земле. Это лучше, чем быть Папой. Были ещё мысли во время медитации: Антиной заставил меня полюбить Святого Александра, как Александр заставил меня полюбить Алексиса из одной эклоги Вергилия.

— Ювенций, Антиной, Алексис, Гиацинт, — сказал Александр, загибая пальцы. — Нас уже четверо.

Жорж и Люсьен находились в комнате Отца де Треннеса. Тот всё ещё держал в руке розу. Она была нужна для того, чтобы они вдохнули её аромат — таким образом он будил их. Жорж был первым, кого подвергли подобной романтической процедуре, и потом он наблюдал, как та проводится над Люсьеном. Мюссе писал, что детские губы «раскрываются ночью, как розы»: Отец де Треннес раскрыл ночью розой их глаза.

Затем он попросил двух мальчиков присоединиться к нему в его комнате для разговора — там им было бы наиболее удобно. Как могли они отказаться? Он призвал их не производить шума, и привести в порядок кровати так, что их отсутствие не заметили. Они надели тапочки, но, увидев, как они надевают куртки на свою ночную одежду, он попросил их остаться, как они были, в одних пижамах; если им станет холодно, то можно будет включить электрический радиатор. И теперь, оказавшись тут, они по–прежнему чувствовали очень большое удивление.

Отец поместил розу в вазу и сказал, улыбаясь:

— Rosa mystica, роза из наших тайн.

Он осторожно закрыл зашторенное окно, которое выходило в спальню. Его кровать была не смята. Помимо туалетного столика с рядом стоящих на нём стеклянных бутылок и колб, имелась портативная резиновая ванна. На столе возле лампы находились три стакана, бутылка с каким–то ликером, и пакет печенья. Приглашающе выдвинув вперёд два стула для своих гостей, Отец уселся перед ними в плетеное кресло.

— Позвольте мне напомнить, — произнёс он, — слова псалмопевца: «Как хорошо и сладко жить вместе с нашими братьями!» — habitare fratres in unum [Братья живут в единстве, лат.]. Это было любимым изречением тамплиеров; и их преследователи интерпретировали его против них, находя в нём отвратительный смысл. Любому великому братству следует ожидать, если уж не фактического преследования, так клеветы. Я привел вашу пару сюда для того, чтобы обезопасить наши признания. Нам тут не только удобнее, но и безопасно. Я проверил, кровать за кроватью, чтобы убедиться, что все спят. Кроме того, это время выгодно для нас, это время первого и самого крепкого сна. Тем не менее, придвигайтесь ближе ко мне и говорите тише.

Мальчики передвинули свои стулья вперед, пока их колени почти не соприкоснулись с его коленями.

— В течение дня, — продолжил Отец де Треннес, — я должен был, как вы видели, придерживаться аналогичных мер предосторожности. Я не должен был говорить с вами, теми, кто меня интересует, но вёл множество разговоров с теми, кто может позабавить, но меня не интересует — я имею в виду ваших сеньоров [учащихся старших классов], которые считают себя уже мужчинами, и ваших юниоров, которые ощущают себя еще детьми. Таким образом, вы будете испытывать, даже ещё острее, чувство превосходства над всеми остальными; и, к тому же поймёте, что истинный триумф держится в секрете.

И добавил, снова улыбнувшись, — В доме Отца Моего обителей много.

Он поднялся, откупорил бутылку и разлил ликер по стаканам.

Жорж задал ему несколько вопросов о Греции: каковы тамошние люди, гостиницы, еда, дороги и по–прежнему ли возможно найти прекрасные произведения скульптуры, выставленные на продажу. Отец де Треннес отвечал очень дружелюбно. Он также пообещал им заказать томик поэзии Мюссе — Люсьен заявил, что любит её, так как, согласно Жоржу, именно ему выпала честь напомнить об этом Отцу.

— Я вижу, и рад это узреть, — заявил Отец, — что вы ничего не таите друг от друга, хотя я заметил, что вы держитесь обособленно от других мальчиков. Такая близость, с одной стороны, и осторожность с другой — именно то, что всегда привлекает и располагает меня.

Он передал своим гостям по последнему стакану ликера, а затем отодвинулся, непринуждённо их созерцая.