Нам нужна великая Россия (СИ)

- Заходим! Заходим! - перебежками, десятка два-три стрелков устремились к воротам конюшен. - Быстро! Быстро!

Оттуда раздались выстрелы, многократно усиленные эхом. Еще выстрел. Еще. Все стихло. Из дверей помахал старший унтер.

- Заходим! Заходим! Бережемся крыши! - припадая к земле, бойцы побежали в казармы.

Две цепи перекрыли улицу, прижимаясь к стенам домов. Выдвинули пулемет. Наводчик отер пот со лба, посматривая на крыши. Вдруг покажется кто из восставших?

По пути в казармы бойцы сняли красное полотнище, повешенное над самыми воротами кузницы. Его втоптали в кучу снега, перемешанного с грязью. Прошло всего несколько минут, и полотнище скрылось где-то в этой куче. Оттуда же торчало трехцветный флаг, - его сбросили уже давно, когда происходил штурм казарм.

- Патроны беречь! Патроны беречь! - это уже Столыпин выкрикнул.

Долгое время было тихо.

- Надо пойти, проверить, осмотреться, - порывался было Столыпин, но его остановил Глобачев:

- Еще будет время. Вдруг там...

Раздался глухой звук взрыва.

- Гранта взорвали, гады! - в сердцах воскликнул Глобачев. - Только бы наши не пострадали!

Вслед за этим раздались звуки пальбы. В здание зашло еще до полуроты бойцов. Ожил пулемет: дали очередь по крыше напротив казарм. Едва заговорив, "максим" замолк. То ли срезали цель, то ли поняли, что никого там и не было, то ли еще чего.

- Ушли, гады, - буркнул наводчик. Может, оправдывал трату патронов, становившихся с каждым мгновением все ценнее.

Потом снова распространилась тишина. В здание вошло еще несколько десятков человек.

- Ну вот, кажется, и все...

Изнутри раздались возгласы. Бойцы, занявшие позиции вокруг дверей, прислушались, напряглись. Прошло несколько тягостных минут. Послышались шаги множества ног. Бойцы изготовились к бою.

- Свои! Свои! - донесся голос из кузницы. - Не стреляйте!

Показались стрелки, вошедшие незадолго до того внутрь. Вместе с ними шли...

- Так это же бойцы, что по Шпалерной шли. Унтеров узнаю, - вот тут хорошо сработала память Глобачева. - И вправду наши. Вот и встретились.

Старший унтер, возглавивший группу бойцов, вышедших из здания, быстро отыскал взглядом Столыпина и направился для доклада. Стоило ему сделать четвертый шаг и замереть, как грохнул выстрел.

Унтер покачнулся. Потянулся рукой к левому плечу, упал на колени. И уткнулся лицом в снег.

Проснулся "максим", раздались винтовочные выстрелы. Бойцы "работали" по крыше, откуда и стреляли по унтеру (либо же Столыпину, кто его знает).

Сам Петр Аркадьевич пристально высматривал хоть малейшее движение на крыше. И вот, удача!

- Там, там! - воскликнул он, тыкая рукой.

Вскоре дали пулеметную очередь. На землю с крыши повалилось тело, распластавшись на снегу. Вокруг начала растекаться багровая лужа.

Столыпин услышал хрип со стороны умирающего унтера. Склонился над ним, пытаясь остановить кровь.

- Бесполезно, - хрипло произнес унтер. - Конюшни...Наши...Надо...занять... Казармы.

Это были его последние слова. Петр Аркадьевич снял фуражку и перекрестился.

- Вот так вот, - тихо произнес он, но через мгновение уже начал громко раздавать команды: - Продвигаемся! Оборону по улице держим! Занимаем казармы! - и добавил для Глобачева. - Двигаемся внутрь! Нужно знать, что происходит!

Казармы представляли масштабный комплекс зданий, соединенный многочисленными переходами и двориками. То здесь, то там попадались следы огня и выстрелов. Во многих местах находили трупы: солдаты, офицеры, студенты, рабочие, много кто. Видно было, что за казармы шли бои, перешедшие затем в грабеж.

Оружейные комнаты оказались практически разграблены. Столыпин как раз проходил мимо, когда взвод стрелков выносил оттуда нетронутые запасы.

- Небогато, - к этой фразе сводились все разговоры бойцов из взвода.

Столыпин был полностью согласен с этим. Несколько десятков ящиков с патронами, с полсотни винтовок, один пулемет. Пара-тройка ящиков гранат. Хватило бы, максимум, на десять минут уличного боя.

Поминутно раздавались одиночные выстрелы, изредка переходившие в перестрелку. В такие моменты Столыпин прижимался к стен, ожидая, что из-за очередного поворота покажутся восставшие. Но время шло, и выстрелы отдалялись. Вскоре они вовсе прекратились.

Зато все чаще в коридорах показывались стрелки. Они приветствовали Столыпина, докладывали о ходе сражения, справлялись о приказах.

- Наступать. Надо проверить комнаты, очистить от противника, выдавить его, затем занять позиции у окон, выходящих на улицу.

- Есть! - и бойцы шли дальше.

Наконец, после звуков особо ожесточенной перестрелки, Столыпин зашел в здание манежа. Здесь разгром чувствовался более всего. У разбитого окна валялось два трупа, - и Столыпин не мог скрыть радости, поняв, что это не кавалергарды.

Оттащив трупы в сторону, бойцы заняли позиции у окна, стараясь особо не высовываться.

- Петр Аркадьевич! - окликнул бывшего премьера Глобачев, когда понял, что Столыпин движется прямо к окну.

- Я должен, должен его увидеть, - бросил через плечо Столыпин и переступил труп.

Столыпин выглянул в окно - и сердце его замерло. Виднелись черные силуэты деревьев, покрытых снегом. Вдалеке угадывалась громада Таврического дворца.

- Тяжело будет, - только и произнес Глобачев.

Он смотрел на выросшие баррикады по периметру сада, на толпы людей, все стекавшихся и стекавшихся к Таврическому, с красными флагами и без оных, людей разного звания и разных профессий. Страх охватил Глобачева: он не верил, что им удастся победить такую толпу.

- Петр Аркадьевич, сможем ли? - шепотом спросил Глобачев, краем глаза увидев, как стрелки напряглись.

- Мы должны, значит, мы можем. Что нам еще остается, Константин Иванович? - Столыпин ободряюще положил руку на плечо Глобачеву. - Сможем, обязательно сможем! К штурму готовимся! Передайте команду: к штурму готовимся!

Интермедия четвертая

Перрон был пуст, совершенно пуст. А, нет! За пеленою падающего снега можно было разглядеть одинокую фигуру. Среднего, даже низкого роста, человек этот сутулился. Из-за этого он казался сущим карликом. Вот из вагона выскочил еще один человек, повыше, что-то быстро проговорил. Сутулившийся безмолвно выслушал, закивал. Рассказчик исчез в вагоне так же быстро, как появился.

Из соседнего вагона вышло двое, заозирались, и направились в город. Назад они так и не вернулись. Всего это сутулившийся не видел: он стоял спиной к тому вагону, да даже если бы и лицом! Сейчас все его мысли были где-то далеко, очень далеко. И судя по движениям, он совершенно потерял связь с реальностью. Поминутно останавливался, обходя ящики и прочий сор, от которого на перевалочной станции никак нельзя отделаться. Но вот послышался шум, и сутулившийся остановился. Он внимательно вгляделся сквозь падающий снег.

Показалась целая делегация, сопровождаемая казаками. Впереди шли трое. Стоило им только приблизиться, и в них легко угадывались Гучков, Шульгин и Рузский. Лидер октябристов и худший враг государя. Лидер правых, первое перо Киева, русский националист. И, наконец, главнокомандующий Северным фронтом. Прежде такое соседство удивило бы сутулящегося человека, но за последние дни он разучился удивляться. Тем более узнав, что именно привезли Гучков и Шульгин.

- Ваше Величество, - горячо произнес Шульгин, но зашелся в диком кашле.

- Ваше Величество, - холодно сказал Гучков: для него это обращение было пустой формальностью. Он еще сильнее сжал папку, которую держал у самой груди. - Позволите?

- Прошу, - сутулившийся человек, государь огромнейшей страны в мире, сегодня одинокий более, чем когда-либо, кивнул. - Ваш визит меня несколько удивил.

- Ваше Величество, позвольте обсудить этот вопрос в должной обстановке, - запросил Шульгин, и хотел что-то добавить, но снова его кашель одолел.