Гул (СИ)

...Вполне себе может статься, что читатель будущего, по прочтении следующего сочинения, сочтёт образ прописанного неоднократно уже города пережитком минувшего безвозвратно прошлого, но это, поверьте - отнюдь не так. Город мой предстанет подобным обозначенному выше описанию и через сотню лет, по той лишь причине, что ветка метро, возвращающая отбывшие однажды со станции Тс - кой поезда не была отстроена совершенно, и сам проект строительства её был закрыт окончательно, с тем объяснением, что "Город никто не посещает, из города никто не уезжает, смысла продолжать строительство не наблюдаем". Покидать же город, имея подобную возможность - взять билет "в один конец", никто не желал, понимая, вероятно, всю бесплодность подобного замысла. Говоря открыто, ехать обитателям города было, в действительности, некуда, а все желания их, проблемы и амбиции укладывались аккурат в пределах черты родного им города. Не было, пожалуй, и прецедента, что бы кто - то из городских жителей, изображая картину своих мечтаний, замахнулся бы за поля обозначавшие окончание города. Впрочем, если кто-то и возжелал бы покинуть город, и тем более покинул бы его, то автор, скорее всего не смог бы разузнать о подобном происшествии, по той причине, что покинувший а) не смог бы (как сказано было выше) вернуться, б) не захотел бы возвращаться и в) ещё какая-нибудь ламцадрица - ца, для, понятное дело, уверенного чувства тройственности. Более того, жители города сожгли бы - в этом не может быть и сомнения - все мосты за сбежавшим своим земляком, в связи с чем, оные могли бы покидать город десятками, а то и сотнями, не числясь более в городской картотеке, или же в списке постоянных посетителей местной столовой. И спустя уже пару дней, могло бы статься, что никакого Геннадия Викторовича в городе никогда не существовало и вовсе существовать не могло, а сам он не более чем плод авторского воображения. Но ведь вы - дорогой мой читатель, даже обернись всё именно так, понимаете, что если не Геннадий Викторович, то всякого рода Викторы Геннадиевичи, или, скажем, разнообразные Иваны Васильевичи встретятся и сейчас на улицах городов F, или L(Ъ) - не в великом множестве, разумеется, но встретятся именно такими, каким и описан наш нынешний герой...

В самом деле, город NN представал чем-то на подобии одной из тех коробок, которые в жаркие летние дни заполняются, посредством дачных детей, изнывающих от зноя и скуки, различными кузнечиками, гусеницами и жирными изумрудными майскими жуками (вышедшими за рамки отведённого на их предполагаемое существование месяца). Вероятно, существовала какая-то, невообразимых размеров, невидимая притом совершенно, девочка Катя, подкладывающая извечно немного сорванной, с некошеного газона, травы, а порой - горсть каких-то семян, или даже ягод, не трогаемых обыкновенно, насекомыми ящика NN. С южной стороны город зарастал бортиком бесконечной эстакады, сквозь которую не смог бы переброситься, не повредив своё существо, ни один Геннадий - столь безжалостным был нескончаемый строй, несущихся по ней автомобилей. На востоке, как и полагает востоку, стелились бескрайние поля, где прежде работали ещё различного толка косцы, комбайнёры, и прочие служители хлеба, находящиеся сегодня в состоянии отслуживших. С запада же, город был подведён многослойной стеной соснового леса, посещаемого, напротив, и по сей день, местными охотниками за грибами, казавшимися в городе столь невероятными, что все их собирательские операции производились в жизнь только лишь поздней ночью. И всё-таки с северной стороны города кто-то, думается чрезвычайно добрый, проделал в стене монолитного, до обусловленного момента, ящика небольшую дыру, призванную стать, вероятно, первым шагом к воссоединению двух, различных во многом, миров. Право, вряд ли Геннадий Викторович помышлял чем-то подобным, желая лишь, несмотря ни на что оказаться в тот день в метро, и даже большего, как то - открыть себе новые просторы - он не хотел.

Пройдя один - существующий в числе одного - лестничный пролёт, Гена оказался под землёй, понимание чего, разумеется, не могло ужиться в его голове (он тогда представил себя, оказавшимся в другом измерении). Он подошёл к турникету, держа уже наготове, взятый со стола проездной своей пожилой матери, и вот, спустя минуту Геннадий Викторович стоял на, собственно, станции, ожидая прибытия поезда.

Теперь, как мог бы заметить читатель, процесс повествования несколько ускорился, но, само собой разумеется, что подобное произошло не из-за отсутствия интереса вдаваться более автором в подробности путешествия нашего героя, вовсе нет. Просто что - же, позвольте, может статься с человеком, пусть и таким, как мой Геннадий, в момент прохождения им контроля всякой станции метрополитена... Правда и подобное также случалось.

Один, в частности, московский системный администратор, именовавшийся Василием Семёновичем Ковриковым, колесивший обыкновенно на собственном своём автомобиле Рено Логана, вынужден был однажды, в силу не имения прочей возможности добраться до ..., посетить одну из многочисленных станций московского метрополитена. Но как только он подошел к грозной шеренге турникетов, выставив перед собой, купленный им только красный прямоугольник проездного билета, так тут же столкнулся с непредвиденной им ранее проблемой, а вернее даже сказать - с непредвиденной им ранее ситуацией, требующей немедленного решения. Из статьи, представленной в свободном доступе в сети интернета, ставшего в течение последнего десятилетия ближайшим существом, для работника интернет защиты, он знал, якобы "турникет - устройство, предназначенное для ограничения прохода людей в случае, когда необходима проверка права входа и выхода для каждого проходящего", а с тем же о том, что "основная задача турникета - создать физическую преграду перед человеком". Но дело всё в том, что турникеты, перегородившие путь Василию Семёновичу представляли собой створки металлической эскадры серебристых ящиков, которые ко всему прочему были открыты, и казалось, утверждали возможность пройти сквозь себя просто так, без использования билета. "Но позвольте", - подумал Ковриков - "неужели пресловутая система, великое множество раз обходимая мною лично! представила мне сегодня такого рода барьер, который невозможно было бы перешагнуть". И не смотря на десятки совершающих исправно ритуал освободительного приложения граждан, пробегающих мимо администратора Василия, он, не раздумывая, шагнул вперёд, оказавшись между Сциллой и Харибдой двух скрежещущих коробок, тут же угодив в ловушку схлопнувшихся на нём крючьев. Крик Коврикова (возникший не столько вероятно от боли, сколько от нежелания принимать победу турникета над собой) призвал тут же двух, выросших из недр земли - хотя, казалось бы, куда глубже - грузных усатых, облаченных в зелёные халаты, служителей московского метрополитена. Спустя секунду, после спонтанного появления, блюстители подземного порядка буквально завалили потирающего ушибленные бока Василия вопросами, как то - "Что же вы гражданин делаете?", "Ну как так можно?", "Но почему?". На что Василий, облачившись в маску удивления, изумлённо ответил: "Да я карту... приложил, она не сработала... фсс наверное... ммм, вы запись на камере посмотрите, и поймёте, что сами и виноваты". И пока оба котроллера, пихаясь и толкаясь, стремились в сторожевую будку, с целью проверить записи, не существовавшей никогда на Тор-ской станции метро, камеры, Василий Семёнович успел скрыться с места своего преступления, выкинув в ближайшую урну, не пользованную им никогда карточку, тут же притом вынутую оттуда какими - то детьми. После этого нелицеприятного случая, надо понимать, жизнь любого уверенного в себе ранее человека потеряла бы прежнюю гранитную самоуверенность, но только не жизнь Василия. Для него постоянные походы в метро стали чем-то вроде сафари на турникет, в течение которых он не только выучился обманывать глупую, как выяснилось, машину, но и перемещаться между станциями, без использования поездов метро. Но такое, вероятно, под силу лишь системным администраторам, коим, впрочем, не смог бы ни при каких обстоятельствах явиться мой Геннадий.