Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди

Рассказ домоправителя поверг Шептицкого в легкое замешательство. То, что Елена в замке, он знал без этой брыластой сволочи. Поразило Гжегожа другое – даже приближенные не знают толком, кого похитил канцлер, значит, все произошло внезапно, без злого умысла. Неужели встреча их была случайной, и Волович позарился незнамо на кого, прельстившись небывалой красотой соседской дочери. Впрочем, это мало что меняло, а потому хорунжий строго изрек:

– Я на королевской службе.

Глумливая ухмылка сползла с лица дворецкого, смерив Гжегожа недобрым взглядом, он злобно прошипел:

– Как вам будет угодно, сударь, – затем кивнул начальнику охраны. – Янек, прими у пана рыцаря оружие, – после чего, вновь обращаясь к королевскому посланнику, с издевкою добавил: – Уж не обессудьте, но у нас такой обычай – незнакомцев в дом с оружием не допускать.

Отважный шляхтич вздрогнул, такого оборота событий он никак не ожидал. Казавшееся столь легко осуществимым убийство Воловича, становилось явно невозможным. Уже темнело, и рассчитывать на аудиенцию раньше завтрашнего дня не приходилось. Конечно, можно было заартачиться, ссылаясь на приказ короля, но разоружение хорунжего лишало смысла его свидание с канцлером. Лихой рубака, с пистолью да палашом он без особого труда мог уложить трех-четырех противников, но драться голыми руками с несколькими здоровяками-стражниками было просто глупо. В том, что раздосадованный его настойчивостью домоправитель не оставит их со Станиславом наедине, Гжегож уже не сомневался. Да и не душить же благородному шляхтичу Шептицкому канцлера Литвы Воловича, как душат мужики друг друга в пьяной драке.

Словно подтверждая помыслы хорунжего, начальник стражи дал знак двоим охранникам, и те встали у Гжегожа за спиной. Подбадриваемый взглядом дворецкого, старый воин с почтительным полупоклоном попросил:

– Отдайте, сударь, мне свое оружие.

Эта почтительность по отношению к незваному гостю спасла ему жизнь. Сообразительный Шептицкий сразу же уразумел, что, войдя в замок, он тотчас станет пленником, а затем, скорей всего, покойником. И долго еще верный друг его, полковник Озорчук, будет искать бесследно сгинувшую дочь.

Надо было уходить. Беспечно улыбнувшись, Гжегож приготовился отвесить слугам канцлера прощальный поклон, и отвесить так, чтоб те, кому посчастливится остаться в живых, надолго его запомнили. Не проявляя ни малейших признаков волнения, он одной рукой вынул из-за пояса пистоль, а другую положил на рукоять сабли. В последний миг начальник стражи заподозрил неладное, увидав дымящийся фитиль, но было поздно. Вежливого старого служаку хорунжий пощадил и пальнул в дворецкого, превратив самодовольный лик наглеца в кровавое месиво. Янек попытался оказать сопротивление, однако тут же сник, получив удар пистольной рукоятью по непокрытой шлемом седой голове. Не успел он повалиться наземь, как Шептицкий, не оглядываясь, прямо с разворота рубанул стоявших за его спиной охранников. Все произошло настолько быстро, что стрелки на башнях начали палить, когда отчаянный лазутчик уже несся прочь от княжеского замка, и пущенные вдогон ему пули не достали смельчака.

10

На хутор Гжегож прибыл далеко за полночь. Несмотря на столь позднее время, все шляхтичи толпились на хозяйском подворье. Возвратившись из бесплодных поисков, они не стали расходиться по своим жилищам, а ждали дальнейших приказаний Озорчука. Когда Шептицкий влетел в ворота на полузагнаном коне, собратья сразу поняли, что он принес какие-то недобрые вести. Однако вид разгневанного хорунжего удержал панов рыцарей от расспросов.

Поднявшись на крыльцо, Гжегож оглянулся. Отыскав взглядом своего друга-собутыльника вахмистра²¹ Марцевича, он приказал ему:

– Ярослав, возьми еще двоих, да переоденьтесь мужиками. Как готовы будете, мне скажешь, – и, не вдаваясь в какие-либо объяснения, стремительно направился в покои пана полковника.

Войдя в трапезную, где обычно собирались вечерами ближайшие соратники Озорчука на чарку вина да задушевную беседу, хорунжий увидел плачущую Марысю и расхаживающего из угла в угол, словно запертый в клетку дикий зверь, полковника. Судя по всему, горе не сломило Яна, а это было сейчас, пожалуй, главным. Сам Шептицкий, к сожалению, не мог похвастаться умением стойко переносить удары судьбы-злодейки.

Как только Гжегож переступил порог, полковник бросился ему навстречу. Взгляды их встретились и Озорчук без всяких слов понял, что случилось как раз то, чего он более всего опасался, – дочь похищена. Слегка прищурив большие синие, как у Еленки, глаза, оттененные седыми кустистыми бровями, Ян, сдерживая ярость, почти спокойно вопросил:

– Кто?

– Волович, – коротко ответил Шептицкий. Пятнадцать лет проверенной в боях дружбы научили их понимать друг друга с полуслова.

– Ты уверен?

– Да уж куда верней, сам княжеский дворецкий сию тайну мне поведал. Упокой, господи, душу его грешную, – виновато улыбнулся Гжегож.

– Даже так, – изумленно промолвил Озорчук, малость пораженный расторопностью друга.

– Пришлось, – пожал плечами хорунжий. Он решил обойтись без подробностей и уж конечно не рассказывать о том, что канцлер изнасиловал Еленку. Сила духа любого человека, даже такого, как Ян, не беспредельна. Кроме того, внутренний голос подсказывал чувственному шляхтичу, что с похищением не все так просто и дальнейшее развитие событий может принять вовсе непредсказуемый оборот. А потому, желая отвлечь друга от расспросов, Гжегож со столь свойственной ему горячностью заявил:

– Ждать нельзя, поднимай людей, полковник. Вотчин у Воловича много, может Елену невесть куда увезти, ищи потом. Ну а даже если здесь останется, то после визита моего наверняка не станет сидеть сложа руки. Чем позже нагрянем, тем он достойнее нам встречу приготовит.

– Иди, распорядись, – сказал полковник и, немного помолчав, добавил: – Возьмем лишь тех, кто по своей охоте вызовется.

Хорунжий уже собрался идти к собратьям, но Озорчук, обняв его своей могучей рукой, с чувством произнес:

– Спасибо, Гжегож.

– О чем ты, Ян. Да мы за дочь твою, случись такая надобность, не то что канцлера, а и короля громить пойдем.

Выйдя на крыльцо, Шептицкий столкнулся с вахмистром. Марцевич был уже одет в драную сермяжную рубаху и такие же штаны, но на ногах его красовались добротные, не чета хорунжевым, сапоги. Гжегож посмотрел с укором на приятеля, однако выговора делать ему не стал, а сразу перешел к делу.

– Ты Воловича когда-нибудь видал?

– Доводилось, – кивнул Марцевич.

– Вот и хорошо, скачите к его замку и глаз не отводите от ворот. Если князь куда поехать изволит на ночь глядя, пошлешь людей за ним, а сам сюда, меня предупредить. Да возле замка близко не маячьте, а то начальник стражи у Станислава шибко ушлый, он и в темноте сапоги твои приметит. Поди, очухался уже старый черт, – усмехнулся хорунжий, но тут же снова принял строгий вид. – Отправляйтесь в путь, панове, помогай вам бог.

Проводив взглядом выезжающих с подворья трех всадников, под убогим одеянием которых его опытный глаз без труда заметил спрятанное оружие, Шептицкий обратился к оставшимся собратьям:

– Полагаю, паны рыцари, всем все ясно. Великая беда с полковником случилась, дочь его любимую похитили. Похитил наш сосед, князь Станислав Волович. Надо подлеца призвать к ответу. Кто желает вступиться за друга-благодетеля? Сам Ян велел предупредить – дело это необычное, не когонибудь, а канцлера Литвы карать идем, потому возможность есть не только с вражьей пулей или саблей встретиться, но и с секирой палача свести знакомство.

– Не трать, хорунжий, понапрасну слов, за честь Яна и дочери его мы не то, что канцлеру, самому черту глотку порвем, – закричали в ответ стареющие рыцари. Гжегож поднял руку, призывая к спокойствию, как только наступила тишина, он проникновенно изрек:

– Другого не ждал от вас, панове. Готовьтесь к штурму, выступаем через час.