Олени

Предпоследним местом, где мы задержались, прежде чем перебраться в конечную точку нашего морского путешествия, был один курортный поселок, где огромная гора резко обрывалась в море. Мы не собирались оставаться здесь, хотели только переночевать, чтобы утром отправиться дальше.

Но перед отъездом решили все же сходить на море. Мы долго шли вдоль берега по мелкому темному песку пляжа, заполненного детьми, которые по команде шумной гурьбой мчались к воде, потом потянулись неуютные скалы и груды камней, неудобные для купания, но мы все шли и шли, надеясь открыть подходящее место, пока не уткнулись в волнолом — дальше идти было некуда.

Устроились мы на самом причале, над которым поднимался высокий крутой склон горы, в ряде мест заметно оползшей. Несколько прилепившихся к скалам вилл были полностью разрушены этими оползнями, другие опасно накренились, в любой момент готовые рухнуть вниз. Место нам не очень понравилось. Нависающий над морем берег выглядел весьма зловеще, но мы все-таки решили остаться здесь на несколько часов, хотя бы до обеда.

Однако, как это часто бывает, то, что кажется совсем непривлекательным на первый взгляд, позже раскрывает свои неожиданные прелести.

Во-первых, выяснилось, что мы находимся одновременно на берегу сразу двух разных морей. В заливе между волноломом и берегом вода была прозрачна и спокойна, почти без волн, как на озере. И сам каменный причал, удивительно чистый и блестящий на солнце, был защищен от ветра со стороны моря мощной стеной волнолома, здесь было тихо и тепло. Но за стеной дул пронизывающий ветер, волны с ревом набрасывались на огромные бетонные блоки, образующие длинный волнолом, и разбивались о них с неровным, неритмичным грохотом. Зато там, за стеной, можно было полежать на резком ветру, который смягчал жар горячего солнца, под солеными брызгами бешеных волн. Для себя я выбрал это место, а Елена осталась с другой стороны мола — в тихом, закрытом от ветра и больших волн прозрачном заливе. Довольно долго я лежал под хлестким ветром, а потом надел маску, ласты, взял дыхательную трубку и нырнул в воду. И внизу меня ждал изумительно богатый и красивый подводный мир, в котором я совершил одно из самых фантастических своих путешествий.

Выбравшись из воды, я вернулся на защищенную от ветра сторону волнолома, лег на теплые под солнцем камни причала и — пока Елена плавала в заливе — задремал, все еще под впечатлением своих подводных видений.

Увидел ее, когда она выходила из воды.

Впрочем, не выходила, а появлялась — сначала, словно прыжок дельфина над водой, показалась ее рука (она поднималась на высокий бортик причала по железным ступеням лестницы, которую мне не было видно), потом, как буйные морские водоросли, возникли ее мокрые, блестящие волосы, закрывавшие лицо, потом показалось колено, на которое она опиралась, поднимаясь, и наконец — вся она, распрямившись, шагнула на освещенные солнцем камни.

И я будто впервые видел это словно возникшее из морских глубин или из-под земли такое знакомое, такое любимое тело. Елена попрыгала на одной ноге, потом на другой, стряхивая с себя блестящие капли, грациозным движением отбросила назад волосы и пошла, осторожно ступая по мелким осколкам раскрошившихся мидий, и ее поджарое девичье тело показалось мне еще более гибким и стройным.

Я смотрел сквозь смеженные ресницы, снова и снова вбирая в себя очарованным взглядом всю ее — с солнцем в волосах, в тенях и улыбках: плечи, бедра, колени, свежую кожу и глаза с длинными ресницами. Даже не глядя, я видел (как после долгого всматривания в огонек свечи, когда он снова появляется на внутренней поверхности век) — вот она подошла, легко смеясь, обрызгала каплями с рук, взяла полотенце, аккуратно разложила его на камнях и гибким движением опустилась рядом со мной, а вскоре я почувствовал прикосновение ее руки, уже высохшей под солнцем и полной нового порыва желания.

Мы собирались пробыть здесь совсем недолго, но, оказалось, уже опаздывали к обеду. И жарким полднем (резкий ветер стих, и с неба снова лился нестерпимый зной) по щебенчатой прибрежной дороге мы спешили к поселку. Но не дошли до него и остановились в каком-то ресторане, который утром просто не заметили.

Он был довольно далеко от пляжа. Посреди каменистого пустыря стояло приземистое прямоугольное здание ослепительно белого цвета, с террасой, почти закрытой от посторонних взглядов рыбацкими сетями, развешанными между мраморными колоннами. Если бы не голод, мы вряд ли заглянули сюда.

Но сразу, как только вошли, были поражены ослепительной чистотой и стильным уютом. Под цветными — оранжевыми, синими и красными — тентами (они мне напомнили парашют, на котором летала Елена) разместились столики со столь же ослепительно белыми (а сверху, поменьше, оранжевыми) чистыми льняными скатертями. В центре террасы маленький фонтан подбрасывал вверх тонкие освежающие струйки воды, нежное журчание которых причудливо сочеталось с приглушенным рокотом близкого моря. У колонн на террасе и между столиками были кусты с вечнозелеными листьями и яркими — алыми, желтыми, фиолетовыми и синими — цветами, особенно выделявшимися на фоне чистой белизны. Снаружи терраса казалась совсем закрытой, но изнутри, под свободно висевшими между колоннами рыбацкими сетями, открывался великолепный обзор, широкий и ничем не заслоняемый вид на море.

Мы сели поближе к этому открытому в море пространству. Только один столик из десяти был занят семьей с двумя детьми. Ресторанчик — особенно на фоне каменистой пустыни, посреди которой он расположился, действительно поражал своей чистотой, будто отполированной ветром, белизной и изяществом обстановки. А когда официант принес мне меню, я был приятно удивлен и богатством разнообразных, редких блюд. И кто только готовил столь изысканно в этом захолустье? Впрочем, а вдруг нам скажут сейчас, что в наличии только холодные кебапчета^[12] и теплое пиво? Но я опасался совсем напрасно.

Вообще-то, я не слишком привередлив в еде, к тому же любовное счастье делало меня еще более к ней равнодушным, мы вполне обходились и рыбными консервами с черствым хлебом — единственным, что нам частенько могли предложить в забытых богом сельских магазинчиках, куда мы заходили за продуктами.

Но неожиданно уютный и прохладный оазис настроил меня на сибаритский лад, и я стал выбирать в меню самое лучшее. Я не очень люблю рыбу, но всё подсказывало, что здесь она будет чем-то исключительным, и мы с Еленой выбрали рыбу. Заказали и бутылку самого лучшего белого вина. Очень скоро официант принес вино, великолепно охлажденное, а девушка-официант — чудесную запеченную рыбу с лимоном.

Мы уже закончили с обедом, но уходить не хотелось, удивительный вид на море так и манил остаться подольше в этом чудесном уголке. Обедавшая за дальним столиком семья уже ушла, официант принес нам новую бутылку вина и ушел вместе с девушкой внутрь помещения, и мы с Еленой сидели совсем одни на террасе, не отводя глаз от моря.

Уже спокойное, оно было лазурно-синим, с легкими кудрявыми белыми барашками и все более яркими — с каждой секундой заходящего солнца — серебряными и золотыми бликами. Вправо на берегу, у маленького деревянного причала, были привязаны рыбацкие лодки, маленькая яхта и два парусника, легко покачивающие своими мачтами со спущенными парусами.

Мы сидели молча, завороженные спокойной красотой моря, почти до самого вечера.

А позже, чтобы не сидеть в мало уютной квартире, где мы остановились, вышли погулять по поселку. Это был курорт для зажиточных провинциальных обывателей, которые прогуливались по его немногочисленным улочкам в сопровождении кучи детей с воздушной кукурузой, семечками, сахарной ватой в руках, собирались шумными компаниями перед пивными, тиром, пунктами тотализатора и прочими увеселительными заведениями. К радости Елены я пострелял в местном тире, и она бережно держала в руках разную блестящую мелочь — призы за мое стрелковое искусство. Насмотревшись вдоволь всего, что только можно было здесь увидеть, и испытав все возможные развлечения, которые предложил нам вечер (вплоть до катания на маленьких машинках по миниатюрной автотрассе), мы снова направились в «наш» ресторан — не потому, что были голодны, а просто не хотелось возвращаться домой слишком рано.